— Иза, вы знали о том, что ваш отец находился в состоянии депрессии?

— Вы все еще встречаетесь с Лоренсом Сэнсоном?

— Планируете ли вы выйти замуж в ближайшее время?

— Что вы почувствовали, узнав, что ваш отец покончил с собой?

— Девочки, встаньте-ка рядом.

Щелчок, вспышка, щелчок, вспышка…

— Ты только посмотри на нее, — с горьким упреком обратилась Элизабет к Арран. — Как всегда, выставляет себя напоказ. Ей просто необходимо быть в центре внимания.

— Это не ее вина, мама. Ей это не нравится так же, как и тебе.

Изабель между тем держалась с профессиональным спокойствием. Иметь дело с прессой стало для нее еще более привычным, чем все остальное в жизни. Сегодня, правда, она с радостью ощущала рядом присутствие Мартина, который время от времени касался ее своей крепкой надежной рукой.

В конце концов она решительно направилась к воротам кладбища.

— А теперь прошу извинить. Нам необходимо побыть своей семьей, наедине с нашим горем. Я уверена, что вы поймете.

— Как это все недостойно, — бормотала Элизабет. — Хоть бы на похоронах отца постеснялась…

— Мама, для нее это так же неприятно, как и для тебя.

— И нечего выставляться напоказ. У нее нет на это никакого права. Совершенно никакого права.

Бедная мама, подумала Арран. У нее вырвали из рук роль героини трагедии. Это нелегко пережить.

Через полчаса сестры Уинтер и их мать уже сидели в роскошном «даймлере», мчавшемся по шоссе в восточном направлении. Мартину удалось благополучно ускользнуть от наиболее навязчивых репортеров, собиравшихся последовать за ними. Элизабет, еще не оправившись от ярости, крепко прижимала урну с прахом к своей плоской груди и смотрела на экран телевизора, где шла передача «Клуба садоводов». Пожилой мужчина с грубым обветренным лицом, в резиновых сапогах расхаживал среди клумб с маргаритками и хризантемами. Арран и Кристиан тоже смотрели на экран, довольные, что можно не разговаривать. Изабель, полулежа на сиденье, по-видимому, заснула.

Путь предстоял неблизкий — почти на другой конец Англии, до норфолкского побережья. Элизабет хотела развеять по ветру бренные останки Джорджа Уинтера на заросших сорняками взлетных дорожках старого аэродрома поблизости от Лудгейт-Мэнора.

— Знаете, — тайком пробормотал Мартин, обращаясь к Кристиан, — такого места в природе не существует.

И никогда не существовало.

— Да, я знаю. Но что же нам делать?

— Что-нибудь придумаем.

Мартин сдержал слово. К шести часам вечера он привез их в приморский поселок под названием Бранкастер и доставил в небольшой, но очень симпатичный семейный отель, окруженный цветниками. Здесь он проявил чудеса дипломатии.

— Небольшая проблема, мадам. Боюсь, что на аэродром «Лудгейт-Мэнор» гражданским лицам вход воспрещен. Там теперь американская ракетная база.

Элизабет это известие явно потрясло. Она несколько раз энергично сложила губы трубочкой в немом возражении.

— Почему бы вам не развеять его прах в море? — мягко предложил Мартин. — Так он все равно останется со своими товарищами, с теми парнями, которых сбили. на обратном пути после налетов на Германию. Думаю, ему это понравилось бы даже больше.

На следующее утро, в семь часов во время прилива, он повез их наверх, в дюны. К этому времени Элизабет свыклась с предложением Мартина до того, что уже считала эту мысль своей.

— Да-да, самолеты возвращались именно этим путем.

С вдохновенным лицом стояла она на краю обрыва над мягко шепчущим морем. Поверхность воды искрилась под лучами восходящего солнца. Купленные медали Джорджа Уинтера лежали у ее ног. Она вытянула вперед руки с урной, словно принося жертву богам.

Холодные воды Северного моря приняли бренные останки Джорджа Уинтера с безмятежным равнодушием.

Он скрылся в волнах без следа.

Глава 2

— Если хотите, можем накрыть вам стол для ленча в саду, — сказала горничная. — В столовой очень душно.

— Да, это было бы прекрасно, — ответила Изабель.

Воздух в Бранкастере, казалось, стоял неподвижно.

Медное солнце тяжело свисало с неба в туманной янтарной дымке.

Стол накрыли на лужайке в тени огромного каштана.

Здесь тоже было душно, но все же лучше, чем на солнцепеке. За оградой, обвитой виноградными лозами, слышались крики детей, плескавшихся в пруду.

Подали холодную отварную лососину с майонезом, салат, тонко нарезанный черный хлеб и целый кувшин лимонада. Элизабет ела молча. Выражение ее лица постепенно менялось — экзальтация перешла в растерянность.

Молоденькая официантка убрала посуду и подала кофе. Элизабет воззрилась на свою чашку так, будто никогда раньше ничего подобного не видела.

— Его больше нет, — внезапно произнесла она. — Джорджа больше нет на свете.

Не зная, что на это ответить, Изабель, сидевшая рядом с матерью, лишь сочувственно погладила ее руку.

— Тридцать пять лет, — сдавленным голосом продолжала Элизабет. — Больше тридцати пяти лет он принадлежал мне. Он ведь мог выбрать себе кого угодно… любую девушку. Но он выбрал меня.

Она снова замолчала. Ни у одной из сестер не хватило смелости прервать паузу. Мать сидела с потерянным видом, уйдя глубоко в себя. Может быть, в мыслях она сейчас бродила с молодым красавцем Джорджем Уинтером по зеленым полям летом 1944 года…

Элизабет тряхнула головой.

— Я доказала, что заслужила его доверие. Все это время я заботилась о нем, защищала его, оберегала от всего мира. Я все делала для него… что бы они все ни говорили. Вам не понять, что это такое.

Снова наступило молчание. Потом заговорила Арран:

— Мы понимаем, мама. Мы знаем, что тебе пришлось пережить. Мы ведь все знаем. Так что можешь больше ничего не говорить.

Элизабет вскинула голову.

— Что ты имеешь в виду?

На лице ее появилось отрешенное выражение. Вернее, с него исчезло всякое выражение. Так бывало каждый раз, когда они жили слишком долго на одном месте и окружающие начинали что-то подмечать, и начинались сплетни.

Изабель искоса взглянула на Арран.

— Пусть мама расскажет, если ей хочется.

Элизабет перевела взгляд с Арран на Изабель.

— О чем я должна рассказать? Не понимаю.

Изабель вздохнула, неловко поерзала на стуле, не зная, как начать.

— Но ты же сама говорила, что хочешь нам что-то рассказать.

Элизабет чуть склонила голову на одну сторону и стала похожа на птицу.

— Но если не хочешь, можешь не говорить, мама, потому что мы уже знаем.

В глазах Элизабет промелькнуло что-то незнакомое.

Потом выражение ее лица снова изменилось. Теперь она смотрела на дочь с неподдельным удивлением.

— Вы не можете этого знать… Мы были очень осторожны…

— Но, мама, разве ты не помнишь? Отец ведь сам мне сказал.

Элизабет все так же удивленно смотрела на нее.

— Вспомни же, мама. Я приехала к вам. Мы сидели за чаем. Я показывала вам фотографии детей, и он сказал мне… что он… душевнобольной. Ты ведь при этом присутствовала, мама. Ты тоже это слышала.

Элизабет раздраженно покачала головой:

— Он просто не понимал, что говорит.

Изабель откинула волосы со лба.

— И Кристиан тоже об этом знает. Она когда-то случайно услышала ваш разговор с отцом. Арран давно догадалась, потому что они с отцом были ближе, чем мы.

— Да, — холодно заметила Элизабет, — вот это правда.

Она обернулась к Изабель, сердито глядя на нее.

— Я тебя не понимаю. О чем ты говоришь? Ты что, сказала сестрам, что ваш отец сумасшедший?

Растерянная Изабель молча смотрела на нее.

— Это же не правда. Какая-то дикая ложь. Да, я не буду от вас скрывать, однажды ваш отец попал в клинику для душевнобольных. Но потом он поправился. Вылечился полностью. Мой муж не был сумасшедшим!

Из-за ограды послышался женский голос:

— Ну давай же, Кэролайн, плыви к мамочке.

Кристиан подумала, что обязательно научит своего ребенка плавать. Представила себе маленькое загорелое тельце в воде, потом вспомнила о том, что Лудо этого не увидит, не улыбнется, глядя на барахтающегося в воде малыша. Ей захотелось плакать.

— Иногда он терял представление о том, где находится и что происходит вокруг, — продолжала Элизабет. — Иногда мог потерять контроль над собой. После операции психика его стала не совсем устойчивой. Когда у него вынимали шрапнель из мозга, пришлось перерезать какие-то нервы.

— Мама, — заговорила Арран, — хватит притворяться. Ты что, не понимаешь? В этом больше нет необходимости.

Кристиан молчала, поглощенная своими печальными мыслями. Раньше она думала о будущем ребенке как о драгоценном талисмане, который поможет ей удержать Лудо… спасет их обоих. Теперь спасать больше нечего.

И более того, вернулись все старые страхи. Да, она тоже душевнобольная, как и отец. Она не имеет права подвергать риску ребенка. Душевная болезнь может передаться и ему. Что же ей теперь делать?.. У нее появилось желание уйти отсюда, уползти куда-нибудь в темноту и заснуть вечным сном.

За оградой снова раздался женский голос:

— Вот моя умница! Молодец!

Потом послышались еще какие-то ласковые слова и громкий всплеск.

Кристиан почувствовала дурноту.

Мать тем временем совсем вышла из себя, доказывая, что их отец не был сумасшедшим, и требуя от Изабель и Арран, чтобы они в это поверили.

В конце концов заговорила Арран со своей неумолимой логикой:

— Ну хорошо, тогда скажи, почему мы все время переезжали с места на место? Почему ты постоянно придумывала для этого всякие оправдания? Почему ты никогда не позволяла нам заводить друзей? Потому, что отец был болен и ты не хотела, чтобы об этом узнали, так ведь?

Наступило долгое молчание.

— Нет, — произнесла наконец Элизабет. — Никто не мог такое сказать, потому что он никогда не был сумасшедшим. И с вашей стороны нехорошо так говорить об отце.