— Неудивительно, ведь мне пришлось работать сразу после школы, — смущенно, словно извиняясь, заметила она. — У меня несколько детей… Но если с Ниппером что случится… если мы лишимся его…

Она сказала это так, будто жизнь ее кончилась, а потом тихо и беспомощно разрыдалась. Он инстинктивно обнял ее и попытался утешить, а она судорожно всхлипывала у него на плече. Поддерживая Ноэллин, Роберт вдруг понял, что ему надо делать. „Я должен помочь этим несчастным женщинам! — поклялся он в душе, — и не только сейчас, но и в будущем“. В голове у него мелькали идеи и замыслы: попечительский фонд шахтеров — жертв катастроф, ясли для их детей… Женщинам этого города нужна такая помощь, с горячностью думал он. И кто же еще ее даст! Надо начинать прямо сейчас! Жизнь намного шире этого замкнутого скорбного круга с внезапным поворотом в смерть. Гораздо шире — должна быть шире — для них всех.

Мягко и не торопясь он успокаивал отчаявшуюся женщину. Ноэллин Миллиган никогда не забывала его улыбку.

— Как хорошо, что мы встретились снова, — сказал он. „Будто я одна в мире — прямо королева Английская“, — потом рассказывала она своим подругам, еще не забывшим, какой хорошенькой Ноэллин была в юности. — Надеюсь, мне предоставится случай получше узнать вас и вашу семью. А теперь — не будем думать о худшем. Я слышал, обвал остановлен. Никаких новых происшествий не ожидается, так что давайте-ка попробуем узнать что-нибудь насчет Ниппера и Джорди…


Плохие новости быстро обегают шахтерский городок. Когда наконец Поль и Роберт добрались до пасторского дома, Джоан уже ждала их во всеоружии: в ванной бурлила горячая вода, и были приготовлены чистые полотенца для Поля, а стол буквально ломился от яств: таким количеством съестного можно было бы вполне накормить всех шахтеров городка. Джоан недаром прожила здесь всю свою жизнь, — она знала, что первое, чего захочется Полю, как только он переступит порог — это холодное пиво.

Впрочем, с порога почувствовав ярость, клокотавшую в Поле, она поняла, что одним пивом тут не отделаешься. Выхватив у нее из рук стакан, он мерил шагами кабинет, как лев, готовый к прыжку.

— О’кей, Ниппер и Джорди остались в живых! — в бешенстве бросал он. — Но десять человек получили ранения, и двое в тяжелом состоянии! А он все талдычит об экономике! Это что, „экономика“ — взять да ни за что ни про что списать дюжину хороших мужиков!

— Я полагаю, ты все это ему выложил с предельной ясностью, — решительно поддержал Поля помрачневший Роберт. Там, на шахте, только его вмешательство предотвратило беду, потому что доведенный до бешенства Поль готов был броситься на босса, который при всей своей мелочности и занудстве оказался совершенно непробиваемым и отвечал на нескончаемые атаки серией злобных выпадов.

— Я полагаю, отныне вам лучше обсуждать вопрос о состоянии техники безопасности на шахте с дирекцией на официальном уровне.

— На официальном уровне! — взревел Поль с негодованием. — Хорош себе уровень, если Уилкес до сих пор слушает этого подонка Джима Калдера и его прихвостня Мика Форда…

— Калдера? — быстро спросил Роберт.

— Ну да, Джима Калдера, — засопел Поль. — Я же тебе о нем уже говорил, забыл, что ли? Он был профсоюзным боссом до того, как я выступил против него и вышиб к чертовой матери. Продажен до мозга костей. Получал одной рукой зарплату от профсоюза, а другой — еще одну от Уилкеса за то, чтобы решения профсоюза никогда не выполнялись.

— Калдер, — повторил Роберт, пытаясь справиться с участившимся пульсом. Именно эту фамилию назвала ему Молли Эверард — это же отец той девушки из кафе! — Он из местных? — спросил он как бы между прочим. — Здесь обитает?

— А где ж еще, только какое это имеет значение? Все дело в том, что мы бы не лишились дюжины стоящих парней, если бы эта каналья не продавал нас направо и налево целых двадцать лет!

Роберт попытался собраться с мыслями.

— А людям все известно? И об уровне безопасности на шахте тоже?

— Разумеется, и компания все это отлично знает. И Уилкес знает получше нас с тобой. Но Калдер хитрая лиса, он все проворачивал так, что комар носа не подточит. А если мы и получим поддержку, так это означает закрытие шахты как минимум на полгода, и, следовательно, потерю работы — а люди просто не могут на это пойти — у всех семьи. Вот и опять эта чертова „экономика“!

Отчаяние Поля отозвалось болью в сердце Роберта.

— Да, все это ужасно, — тяжело выговорил он. — Но ты же в конце концов возглавляешь местный профсоюз! Как ни крути, придется нажать на дирекцию и принять какое-то решение. Я помогу тебе, чем смогу. — Он улыбнулся. — Должны же друзья как-то помогать друг другу.

— Осторожнее, Роберт! — Джоан что есть силы сдерживалась, не желая вмешиваться в мужской разговор, но неожиданная декларация Роберта вынудила ее выступить против своей воли.

— Ради Бога, Джоан, о чем ты? — повернулся к ней Роберт. — Речь вдет о жизнях людей — жизнях их семей, их жен…

— Ого! — глаза Поля загорелись холодным огнем. — Слушай, слушай, преподобный, здесь все кругом сплошная борьба. Твой блаженный предшественник, Его Пресвятое Преподобие Джо Паттерсон, тот знал свое место. Большим начальникам не угодны радикальные священники. Подумай о своей драгоценной карьере, прежде чем пачкать лилейно-белые ручки в грязной политике!

— Роберт, одумайся! — Джоан видела, куда идет дело: на чашу весов ставились ее планы, и мешкать было нельзя. С еще большей настойчивостью она продолжила: — Восстанавливать против себя людей, значит перечеркнуть свое будущее! Ты же сам знаешь — тебе многое дано, и ты должен многое сделать в жизни — и гораздо больше пользы ты принесешь людям — всем без исключения — занимая достойное положение — настоятеля, скажем, или епископа — гораздо больше, чем если останешься простым священником небольшого прихода. Но ты же не хочешь оставаться здесь навсегда, застрять в Брайтстоуне на всю жизнь, не хочешь ведь!

— Вот так так! — сардонически рассмеялся Поль. — Тут все и вышло наружу. Что скажешь, Ваше преподобие?

— Я знаю, что тебе б не хотелось, чтобы я остался здесь на всю жизнь, Джоани, — как можно мягче произнес Роберт.

— Поэтому ты и не должен — не смеешь вставать на чью-то сторону! — закусив удила, выпалила она. — Они здесь все передрались друг с другом — город расколот надвое. Что можешь ты в этих условиях сделать?

Роберт глубоко вздохнул.

— Вопрос не в том, чью сторону принять, Джоан. Надо показать, что церковь тоже часть их жизни, что я служу здесь не ради воскресных шоу!

Поль зафыркал от удовольствия:

— Это уже интересно! Я рад, что занял местечко у самого ринга! Но послушай, Роберт, ты просто не понимаешь, во что можешь влезть. Уилкес и начальство держали Калдера, Форда и других в кармане и платили им, хорошо платили, чтобы те успокаивали работяг. Но больше замазывать происходящее на шахте им не удастся! Теперь у них будет куча неприятностей — и я возглавлю все это, я суну голову в петлю и подниму знамя. Ты мне сочувствуешь, но куда это тебя заведет?

— Уилкес твой работодатель, Поль, а не мой, — спокойно парировал Роберт.

— Ах, вот как! А много ли епископов, по твоему просвещенному мнению, делят харчи с шахтерами? И много ли едят из одного корыта с шахтовладельцами? Пошевели мозгами, преподобный? И нечего разводить по этому поводу благочестивый вздор! — Он закинул голову, чтобы выплеснуть в рот остатки пива, демонстрируя полное презрение к словам Роберта.

— Благочестивый вздор!

Наконец Роберт разозлился не на шутку, подумала Джоан. Эскапады Поля, кажется, возымели эффект. Роберт вскочил.

— Роберт… — с нескрываемым испугом вмешалась она, — Поль…

Пронзительная трель телефона прозвучала как еще один разгневанный участник спора. Наступила долгая болезненная пауза. Роберт взял трубку.

— Кто-кто? О, Молли… здравствуйте. Что? — Он вцепился в край стола. — Поль? Да, да, он здесь. Держитесь — мы сейчас будем.

Он положил трубку и взглянул на Поля как человек, собирающийся сообщить дурную новость.

— Поль, мне очень жаль. Это твой отец… врач уже едет…

8

Небольшой кортеж медленно поднимался на мыс, провожая в последний путь Джорджа Эверарда. Едущие в головной машине Молли Эверард и Поль не проронили ни слезинки. Как и многие вдовы, тысячи раз пережившие смерть мужа до самого события и понявшие, что хуже внезапной смерти бывает только смерть, затянувшаяся на многие годы, Молли обратилась в гранит. Она восседала между своими детьми, словно каменное изваяние, ее полная отреченность и величие воплощали горе всех женщин мира.

Сидящий рядом с ней Поль чувствовал, как разгорается в кем пламя ненависти. Накопившееся недовольство положением дел на шахте, гибель товарищей, а теперь еще смерть отца, которая, несмотря на долгие годы медленного умирания, явилась для него неожиданностью, — все это обрушилось на него и совершенно выбило из колеи. Одна только Клер тихо и скорбно плакала, забившись в уголок огромного похоронного автомобиля.

У порога церкви похоронную процессию встретил Роберт. Склонившись перед гробом, он поклонился приехавшим и обратился к ним с традиционными словами: „Я есть Воскресение и Жизнь, сказал Господь… нагие явились мы в сей мир, нагие и отходим…“

Медленно, как во сне, все вошли в церковь и один за другим расселись по местам. Осторожно внесли гроб красного дерева и водрузили его на помост, заранее поставленный перед высоким алтарем. Носильщики незаметно удалились, а по проходу к гробу направился Роберт со словами заупокойной молитвы на устах:

— „Научи нас исчислять дни наши, о, Господь, Бог наш, ибо сокровеннейшие из грехов наших станут явными пред ликом Твоим…“