Рука Уолтера, на которую она опиралась, вдруг окаменела.

«Пожалуйста, пожалуйста, скажите «нет», — взмолилась про себя Эми. И снова перед глазами все закачалось и начало расплываться.

Замешательство Хейнсворта длилось недолго, и все же… Эми показалось, что за его молчанием скрывается нерешительность. Он как будто обдумывал, что же сказать в ответ… на простой вопрос.

— Так зовут поверенного, с которым я знаком. Почему вы спрашиваете?

— Один мой приятель упомянул его имя, добавив, что вы, возможно, его знаете, поскольку оба ведете дела в Лондоне.

— Приятный человек, — отозвался Хейнсворт и обворожительно улыбнулся.

От его улыбки мысли Эми путались и рассыпались, словно она смотрела на солнце. Пожалуй, только в этом виконт и походил на преподобного Силвейна. Однако он хорошо сознавал магическую силу своей улыбки и не случайно улыбнулся именно сейчас.

— Ваш отец дома, Эми? — В его бархатном голосе слышалось нетерпение страстного обожателя, которому хочется как можно скорее заявить свои права на любимую женщину.

Однако Хейнсворт никогда не пытался поцеловать ее. Виконт держался с подчеркнутой почтительностью, не отступая ни на йоту от правил благопристойности.

Эми вспомнилась сцена, подсмотренная недавно из окна кареты, мимолетная, словно сон: две застывшие фигуры — пастора и графини, два лица с одинаковым выражением глубокого чувства, то ли мучительной боли, то ли бесконечного счастья. Это видение заставило ее ошеломленно замереть, глядя в окно. Она знала, что сцена ей не пригрезилось.

«Осмотрительность не бывает излишней. Порядочному человеку нечего скрывать», — сказала леди Уэррен.

И хотя в эту минуту Эми ненавидела графиню еще сильнее, чем прежде, она невольно пожалела, что той нет рядом.

— Отца сейчас нет, он у одного из наших соседей, — проговорила мисс Питни.

— Как жаль, — с искренним огорчением отозвался Хейнсворт.

От этих слов, произнесенных тихим проникновенным голосом, сердце Эми взволнованно забилось, в душе вспыхнула надежда. Потом она представила отца, сидевшего у себя в кабинете, и решила, что поднимется к нему и расскажет о мистере Бартоломью Толливере, как только проводит виконта.


Последним увеселением зимних празднеств стал бал в доме Редмондов, которые, по примеру Эверси, проявили великодушие, любезно предоставив для нужд благотворительности свой бальный зал. Похоже, они не ставили в вину Адаму его родственные связи с недружественным семейством.

Синие, зеленые и белые ленты — цвета неба, моря и облаков Суссекса — украшали потолок над головами танцующих. По всему залу были живописно расставлены огромные вазы с цветами самых разнообразных оттенков из оранжереи леди Фенимор, образуя уютные уголки, где могли найти уединение влюбленные пары, чтобы нежно поворковать, или одинокие девушки, чтобы скрыть свои страдания.

Или отвергнутые обществом графини, чтобы спрятаться от сплетен и пересудов.

— Вы не сделали ничего дурного, — горячо защищала Хенни хозяйку, когда дамы перестали наносить Еве визиты, а затем объявили, что комитет больше не нуждается в ее помощи, поскольку все вопросы уже решены.

Разумеется, прямо ей никто ничего не высказал, если не считать гневной вспышки Эми Питни. Ева могла бы счесть случайностью, что всю неделю дамы были слишком заняты, чтобы ее навестить. Возможно, им действительно не требовалась помощь в украшении зала. Может быть даже, из какого-то каприза им всем одновременно вздумалось вдруг не приходить в церковь на следующий день после того, как Эми Питни обвиняющим жестом указала на крест у Евы на шее.

Возможно. «Однако, — перефразируя мисс Питни, сказала бы Ева, — пусть я скандально знаменита, но не глупа». Трусливой она тоже не была.

Надев шелковое платье цвета граната, леди Уэррен отправилась на бал.

Ева хотела увидеть Адама. В последний раз она видела пастора на воскресной службе, когда его голос отдавался эхом в почти пустой церкви. Ей хотелось заглянуть ему в глаза, чтобы узнать, что все это значит для него.

Потаенные уголки служили убежищем и для несчастных, чьи сердца разбиты, а мечты рассыпались в прах. Для наивных романтиков, с чьих глаз спала пелена.

Мисс Эми Питни, прямая, как натянутая струна, замерла в неподвижности, укрывшись за высокой вазой с цветами. Лицо ее пылало от гнева.

Лорд Хейнсворт стоял перед ней.

— По крайней мере, теперь вы знаете обо мне худшее, — тихо произнес он. — Я не горжусь собой, поэтому не решался рассказать вам о Толливере.

— Мистер Толливер сказал моему отцу, что вы почти разорили его. — Эми чувствовала себя обманутой, одураченной. — Вы задолжали ему тысячи фунтов, проиграв в карты все свое состояние.

— Я собираюсь расплатиться с ним.

Как ни странно, теперь, когда обнажилась истинная суть Хейнсворта, охотника за приданым, романтический герой ее грез стал казаться Эми более реальным и живым.

— Как? Моими деньгами? — резко бросила она.

— Эми… — Красивое лицо Хейнсворта исказилось, в мягком голосе послышалась мольба. — Уверен, в вашей душе еще не угасла искра чувства ко мне. Разве мы ничего не значим друг для друга? Пожалуйста… не разбивайте мне сердце.

Эми смерила Хейнсворта внимательным взглядом. Казалось, он действительно переживает крушение надежд. Губы его побелели, на лбу выступили капельки пота.

Приняв ее молчание за добрый знак, он осмелился потянуться к ней и нежно провести пальцем по обнаженной руке. Эми вздрогнула.

— Клянусь вам, все это в прошлом, — горячо зашептал виконт. — Я стремлюсь лишь к спокойной жизни. Согласитесь, признаться в своих долгах — не лучший способ завоевать любовь женщины, которую вы боготворите. Я никогда прежде не встречал девушки, столь сведущей в ботанике.

Эми едва удержалась от улыбки. Виконт почти убедил ее. Как бы ей хотелось, чтобы ее безжалостный, холодный ум принял его объяснения. В противном случае мисс Питни пришлось бы признать неприятную, немыслимую истину: графиня оказалась права, Эми обошлась с ней несправедливо. Вдобавок этот мужчина, возможно, был ее последней надеждой на замужество.

Да, она поступила опрометчиво. Эта крамольная мысль склоняла чашу весов в пользу графини.

Казалось, Хейнсворт прочел ее мысли.

— Пожалуйста, не позволяйте женщине подобного сорта отравлять вам душу сомнениями, Эми.

— Женщине подобного…

Виконт указал подбородком в сторону графини, скрывавшейся в тени колонны.

— Мне крайне неприятно говорить вам это, Эми, но недавно она предложила мне себя за деньги. Вы понимаете, ее финансовое положение уже не столь прочно, как когда-то. Я отверг ее с презрением, сказав, что мое сердце принадлежит другой.

— Предложила вам себя?.. — Потрясенная Эми залилась краской. — Что вы…

— Это именно то, что вы думаете.

— Почему… зачем вы рассказали мне об этом?

— Чтобы доказать искренность моих чувств к вам. Эта женщина коварна и безжалостна, Эми, у нее нет чести, хотя ее наружность, возможно, обманчива…

Мисс Питни обожгла Хейнсворта гневным взглядом.

— Вам ли это говорить? Горшок над котлом смеется, а оба черные!

— Простите…

— Оставьте меня. Сейчас же. — Эми закрыла лицо руками. — Когда я открою глаза, надеюсь, вас здесь уже не будет. Я начинаю считать. Один… два… три…

— Думаю, мне лучше ненадолго оставить вас, — поспешно согласился Хейнсворт, словно речь шла об очередном женском капризе, мимолетном, как легкий ветерок.

— Прочь!


Первым, кого увидел Адам, войдя в бальный зал Редмондов, превращенный активистками благотворительного общества в зимнюю страну чудес, была миссис Снит, похожая на капитана за штурвалом корабля. Рядом стояла мисс Эми Питни, охваченная праведным гневом. Ее окружала стайка кудахчущих женщин. Обряженные в шелка, они походили на возмущенных наседок с распростертыми крыльями. Неподвижное лицо мисс Питни казалось застывшей маской. Адам заметил у нее на щеках следы слез.

Похоже, зимний бал начался бурно.

— Ну… как проходит празднество? — с веселой иронией обратился Адам к миссис Снит.

— Вам нравятся украшения, преподобный? — уклончиво отозвалась миссис Снит.

— Да, довольно красивые. Боюсь… атмосфера не слишком располагает к веселью. Что-то случилось? — мягко спросил Адам.

— О, я не решаюсь сказать вам, преподобный, но, боюсь, это мой долг. Мисс Питни ужасно расстроена. Наверное, нам следует поблагодарить лорда Хейнсворта за признание, но, говоря откровенно, до появления графини в Суссексе нам не приходилось обсуждать подобные вещи, и, разумеется, для юной девушки слышать такое — тяжелое испытание. Все обнаружилось, когда мисс Питни начала расспрашивать виконта о его прошлых склонностях.

— Что обнаружилось, миссис Снит? — Значит, мисс Питни начала задавать Хейнсворту вопросы. Что ж, слава богу.

— К несчастью, мы узнали, что графиня… — Миссис Снит нерешительно откашлялась. — Недавно предлагала лорду Хейнсворту определенного рода отношения в обмен на деньги. — Адам почувствовал, что руки и ноги его онемели. — Впрочем, кажется, именно так и ведут себя куртизанки? — с искренним любопытством в голосе заметила почтенная дама, подняв на пастора скорбный взгляд.

Перед глазами у Адама расплывалась мутная багровая пелена.

— Честно говоря, я не знаю, миссис Снит. Зачем мне это? Вы предлагаете новый способ собрать больше денег для церковных нужд?

Миссис Снит попятилась.

— Надеюсь, вы не слишком огорчились, преподобный, — запинаясь, пробормотала она.

— Не тревожьтесь обо мне, миссис Снит. У меня достаточно подушечек, к которым я могу обратиться за нравственной поддержкой. — Язвительный тон пастора и его колкие слова заставили пожилую даму потрясенно застыть. — Позвольте вас спросить, миссис Снит. Я знаю, вы женщина разумная, справедливая и в высшей степени порядочная. Отчего, по-вашему, Хейнсворт бросил подобное обвинение, когда мисс Питни начала расспрашивать его о прошлом? Вы действительно верите, что такое совершила женщина, которую вы видели с младенцем О’Флаэрти на руках? Женщина, читавшая вслух детям? Та, что радушно принимала вас у себя дома и послушно выполняла все ваши поручения? Или заповедь о любви к ближнему для вас — всего лишь красивая вышивка на подушке?