— Две, — прошептал он. В его тихом голосе слышалась решимость шахматиста, сделавшего ход. Губы Евы удивленно приоткрылись. — Это и мое число, леди Булман.

Они посмотрели друг другу в глаза.

Ева сидела так близко, что могла различить крошечный шрам около его уха. Или разглядеть, что его черные ресницы золотятся на концах. Рассматривая лицо Адама, она вдруг ощутила острую щемящую боль.

За окном начал накрапывать мелкий дождь.

Всего лишь две. Да он сама невинность. В отличие от всех остальных мужчин, которых она знала. Должно быть, Адам об этом догадывался. И все же Ева не могла избавиться от назойливых мыслей, которые лезли ей в голову. Ее терзало незнакомое грубое чувство ревности. «Кто сжимал тебя в объятиях? Кто ощущал тяжесть твоего тела? Вкус твоих губ? Радость близости? Чьи обнаженные ноги сплетались с твоими ногами? Кто видел, как твои сомкнутые ресницы темными полукружиями ложатся на щеки, а золотистые кудри рассыпаются по подушке, когда ты спишь? Чье лицо царапала по утрам пробивающаяся щетина на твоих щеках? Какой ты, когда теряешь голову, преподобный Силвейн?»

— Как долго это длилось? — выдохнула она.

Казалось, время застыло. В вязкой тишине слышалось только их дыхание, в глазах друг друга они видели свое отражение. Пальцы Евы замерли на руке Адама. Его пульс участился, и ее сердце забилось быстрее. Его теплое дыхание коснулось ее лица.

А в следующий миг грудь Адама дрогнула. Он глубоко вдохнул, собирая волю в кулак. Потом медленно, с усилием отвел руку.

Откинувшись на спинку стула, он повернул голову к окну. Его ладони прижались к столу, костяшки пальцев побелели от напряжения. На горле дернулся кадык.

Он не смотрел на Еву. Словно боялся, не доверяя себе.

— Мне нужно навестить одного прихожанина, — тихо произнес он.

Ева понимала: Адам только что спас их обоих.

Он медленно поднялся, будто раненый или пьяный. Схватив со стула сюртук, продел руки в рукава.

Ева молча кивнула, испытывая облегчение и странную тяжесть в голове. Если бы Адам прикоснулся к ней, она бы погибла.

И стоило ей прикоснуться к нему… случилось бы то же.

Она встала следом за ним. Чувствуя себя потерянной, обнаженной. Не находя сил заговорить.

— Спасибо, что залатали меня, — сказал Силвейн с легкой печальной улыбкой.

«Спасибо, что смутили мой покой», — горько усмехнулась про себя Ева, борясь с навалившейся слабостью.

— О, я знаю массу полезных вещей и много чего умею.

О боже… после всего, что произошло, ее слова прозвучали как непристойный намек.

На губах преподобного скользнула улыбка.

— Охотно верю. Надеюсь увидеть вас в доме О’Флаэрти.

— Да. Мне дали понять, что в качестве награды я, возможно, получу приглашение на празднество с музыкой и танцами, которое состоится через две недели или около того. Если, конечно, меня сочтут достойной.

Пастор долго надевал шляпу, как будто, водрузив ее на голову, рассчитывал вернуть себе здравомыслие и самообладание. Затем смерил Еву долгим хмурым взглядом, от которого ей вдруг стало трудно дышать, будто грудь сдавило железным обручем.

— Я великолепно танцую, леди Булман, — тихо произнес он.

В его голосе слышалось и обещание, и предостережение.

Вежливо притронувшись к полям шляпы, Адам вышел за дверь.

— Это не… пастор там вдалеке? Идет в нашу сторону по лужайке? — спросила Джозефина.

Миссис Снит, мисс Питни и мисс Чаринг, вытянув шеи, выглянули из окна экипажа, катившегося по дороге к усадьбе леди Булман.

Это и впрямь оказался преподобный. Дамы приветливо помахали ему, однако тот их не заметил. Ландо поравнялось с ним, но пастор словно ослеп и оглох. Он не услышал ни скрипа колес, ни грохота подков.

— Только посмотрите на выражение его лица, — проговорила миссис Снит. — Он погружен в свои мысли. Наверное, ему открылось божественное откровение.

— Не похоже, — задумчиво протянула мисс Питни.

— Замечательный человек, — решительно припечатала миссис Снит.

— Как вы думаете, куда он направляется? — Джозефина с тоской проводила глазами преподобного.

— Прямиком на небеса, — строго осадила ее миссис Снит.

— А откуда, по-вашему, он вышел? — полюбопытствовала мисс Питни.

Все три дамы повернули головы в ту сторону, откуда появился преподобный Силвейн.

Дорожка вела к Дамаск-Мэнор.

— Пасторский долг для него превыше всего, — изрекла миссис Снит тоном, не терпящим возражений. Как будто надеялась силой убеждения заставить свои слова обернуться чистой правдой.

Глава 14

Два часа спустя миссис Снит, мисс Джозефина Чаринг и мисс Питни доставили Еву к дому «Немейского льва».

— Леди Фенимор — пожилая вдова. Она любит гостей, поскольку уже не в силах покидать дом. Вы могли бы развлечь ее чтением вслух, — предложила миссис Снит. — Что-нибудь поучительное пошло бы на пользу вам обеим. — Она сунула Еве в руки раскрытую Библию. Один из стихов был отмечен карандашом.

— Она сущий кошмар, — доверительно призналась мисс Чаринг, понизив голос, чтобы ее не услышала миссис Снит, которая успела отойти на несколько шагов. — Жуткая старуха. Если вы не плакали с самого детства или вовсе отроду не пролили ни слезинки, она найдет способ довести вас до слез. Даже мисс Питни рыдала, а у нее сердце, уж вы мне поверьте, холоднее льда и тверже оливковой косточки.

— Мне просто камфара щипала глаза, — надменно возразила мисс Питни. — Комната леди Фенимор пропитана этой дрянью.

— Ее дочь Дженни неплохо держится, учитывая все обстоятельства, — продолжала Джозефина. — Она уверяет, будто мать не всегда была такой, однако другой я старуху не помню. Но ей определенно нравится наш пастор. — В голосе мисс Чаринг явственно слышалось: «А кому он не нравится?»

Возле дома леди Фенимор дамы покинули Еву, обещав вернуться за ней через два часа.

Застенчивая молодая женщина по имени Дженни, дочь леди Фенимор, проводила гостью в дом, чуть более просторный и внушительный, чем Дамаск-Мэнор. Оглядевшись, Ева не заметила обглоданных костей несчастных жертв «Немейского льва».

Она вошла в душную, жарко протопленную комнату. В камине пылал огонь, шторы были раздвинуты, и в широкие окна вливались потоки света. Посередине спальни на массивной кровати лежала старая женщина, обреченная на неподвижность.

— А, так вы, верно, та самая шлюха, о которой судачит вся округа.

Огромные, небесно-голубые глаза с издевкой глядели на Еву. Похоже, миссис Фенимор пользовалась своим почтенным возрастом, чтобы скандализировать окружающих, находя в этом утешение на склоне лет. Она со злорадным удовольствием ожидала ответа.

— Неужели обо мне все еще судачат, леди Фенимор? — любезно осведомилась Ева. — Вообще-то шлюхам платят за услуги. А мне уже долгие годы никто не платит. Боюсь, теперь меня уже не назовешь этим словом.

Леди Фенимор недоверчиво прищурилась.

— Значит, теперь вы занимаетесь этим ради удовольствия?

— А вы можете назвать причину более вескую?

Пожилая дама не сразу нашлась с ответом.

— Ради продолжения рода, — заносчиво и слегка раздраженно заявила она после минутной заминки. — Я дала жизнь нескольким детям, знаете ли.

— Разумеется. Рождение детей — прекрасная отговорка, чтобы заниматься любовью. Хочу предложить вам загадку, леди Фенимор. В чем, по-вашему, основное различие между шлюхой и женой? — Леди Фенимор надолго задумалась. — В уровне мастерства, — подсказала Ева.

И, черт возьми, старуха улыбнулась. В ее глазах мелькнул лукавый огонек.

— Все мы делаем это за деньги, если уж на то пошло, — признала она. — Продаем себя, выходя замуж. Возможно, ваш путь еще не самый худший. Почему они отправили вас сюда? Пытаются свести меня в могилу раньше времени или никак не могут решить, какую еще глупую курицу ко мне послать?

— Судя по вашему виду, леди Фенимор, вам пока рано задумываться о могиле.

Сердито сверкнув глазами, пожилая дама медленно чуть приподняла дрожащую голову. На мгновение она застыла, упираясь в матрас высохшими руками, словно готовилась сорвать голову с плеч и швырнуть в Еву, как пушечное ядро.

Потом бессильно рухнула на подушки. По ее губам скользнула улыбка.

— Наверное, у вас была интересная жизнь, — проговорила Ева.

— Не такая интересная, как ваша, моя дорогая. Когда вас не сдерживают границы морали, вы вправе избрать любой путь и испытать многое, что недоступно большинству из нас.

— Глупым курицам, как вы изволили выразиться?

Леди Фенимор снова улыбнулась, явно довольная.

— Вы не одна из них, правда? Вы не курица?

— Боюсь, я никогда не могла позволить себе подобную роскошь.

— Дорогая моя, почему вы здесь? Что у вас общего с этими нудными дамами из комитета, помешанными на добрых делах, — на помощи бедным, а также несчастным дряхлым старухам вроде меня? — Она озорно усмехнулась.

— Я недавно переехала в Пеннироял-Грин, леди Фенимор, и хочу завести друзей. Похоже, помощь бедным — прекрасный способ избавиться от скуки.

— Бросить вас мне на съедение — поступок отнюдь не дружеский, не правда ли? Я бы сказала, они пытаются избавиться от вас, поскольку вы осмелились выразить желание подружиться с этими благочестивыми ханжами. Должна заметить, довести их до слез до смешного легко. А потому скучно. Видите ли, я прикована к этой кровати, и мне приходится донимать их, чтобы хоть как-то развлечься.

— Что ж, шлюхи куда выносливее, чем многие воображают. Уверяю вас, леди Фенимор, я не захнычу, можете смело меня поддевать.