Он улыбнулся ей великодушной одобряющей улыбкой священника. Она тысячу раз видела, как он одаривал такой улыбкой своих прихожан, и тогда ненавидела его еще сильнее. Он был лицемером, гнусным и омерзительным, – волк в овечьей шкуре.

– Я тоже рада, что мы поехали, – ответила она, с вызовом встречая его взгляд. – Думаю, Рикки была очень добра ко мне. Я совсем позабыла, как сильно любила ее. – Кэрри открыла дверцу машины и собралась выйти, но при последнем замечании Брет схватил ее за руку. – Пожалуй, я позвоню и приглашу ее на ленч в субботу, когда у нее нет записи. Ой, мне больно!

– Я не хочу, чтобы после сегодняшнего вечера вас что-либо связывало, – произнес он тихим угрожающим тоном.

Кэрри старалась не замечать боли, которую причинял ей муж.

– Почему, Брет? Ты боишься ее?

– С какой стати мне бояться ее? – Он отпустил ее руку, но угроза в его взгляде не исчезла. – Не будь смешной, я просто не хочу, чтобы она вовлекала тебя в свои мирские заботы. – Он потянулся погладить ее по голове, но Кэрри уклонилась от его прикосновения. – Я люблю тебя такой, какая ты есть, Кэрри Энн. Я научил тебя, как важно следовать совету Господа: «Будьте как маленькие дети». Сегодня вечером, когда ты приняла спиртное, я понял, как она влияет на тебя.

Кэрри не отвечала, не могла ответить. Поспешно выбравшись из автомобиля, она бросилась к дому. Только бы добраться до ванной и запереть дверь до того, как он схватит ее…

Брет, смеясь, вышел из машины и прогулочным шагом, неторопливо направился вслед за ней.

Для него это была игра, она знала. Дрожащими пальцами она отперла входную дверь и почти бегом побежала в ванную, захлопнув дверь и защелкнув замок. Сев на унитаз, она сжала лицо руками и стала раскачиваться взад-вперед. Прошлое научило ее, что, сколько бы она ни оставалась здесь, он будет ждать. О Дэнни!

Она пойдет к нему завтра. Сегодня ночью она будет терпеть унижения от Брета, но завтра… завтра она, кроме того, увидится с Рикки.

Кэрри встала, смыла с лица слезы и открыла дверь.

Брет ждал ее, но она не пошла к нему, и он был вынужден прийти к ней сам. Она превратилась в деревянную куклу, пока он раздевал ее, вел к кровати и укладывал на живот. Ее едва не стошнило, когда его руки начали свой маршрут по ее телу, остановившись, как это было всегда, на ягодицах. Она почувствовала, как он раздвинул их, и собрала все силы, готовясь к боли, которая, она знала по опыту, вот-вот навалится на нее.

– Ты не побрилась, – жалобно захныкал он, дотронувшись до нее, это ей тоже было знакомо. – Как ты можешь уподобиться ребенку, если покрыта волосами, как блудница?

Кэрри все сильнее и сильнее кусала нижнюю губу. «Ты больной!» – пронзительно кричал ее мозг. Интересно, знает ли кто-нибудь еще о его магическом обряде? О его неестественном пристрастии к невинности, не достигшей полового созревания?

Не он ли убил тех людей, чтобы сохранить свою тайну?

Затем, как всегда, он с наслаждением протиснулся в ее задний проход и все вопросы исчезли из ее сознания, пока она боролась с приступами тошноты, которые всегда сопровождали это удовольствие. Она еще сильнее прикусила губу и при мысли, что может закричать, вцепилась зубами в постельное покрывало.

Когда все было кончено, она лежала, чувствуя себя оскорбленной – ее прямая кишка пульсировала, а сердце разрывалось, – и тогда она вспомнила о своем вопросе. Она знала, что вышла замуж за ненормального. А может быть, и за убийцу?


Салли Джейн скользнула в постель к любовнику.

– Ну, как там было? – спросил ее партнер.

– Забавно. Скучно. Предсказуемо. Все вместе.

– А твоя старая подруга Рикки Блю? Как она?

Салли Джейн уютно устроилась в изгибе руки друга.

– Великолепна, но она всегда была такой.

– Ты все еще расстраиваешься из-за этого? – спросил ее партнер по постели.

– Нет, конечно, нет. Я уже переросла свою детскую ревность и на самом деле восхищаюсь ею. Она не позволит этому городу запугать себя. Нелегко встретиться с дьяволом лицом к лицу.

Ее партнер рассмеялся:

– Ты говоришь с таким благоговейным страхом, что мне, наверное, следует ревновать.

Настал черед Салли Джейн рассмеяться:

– Теперь все было бы по-другому. Но я не верю, что это возможно. Спокойней тебя нет человека во всем мире.

– Кроме тебя самой, ты хочешь сказать?

Салли Джейн долго не отвечала, а когда ответила, то услышала усталость в своем голосе:

– Я не всегда была такой. Когда-то я была напугана. Я была уверена, что все узнают.

– О чем? О твоих склонностях или о его?

– Пожалуй, о том и о другом.

– Но никто ничего так и не узнал. И Рикки Блю это тоже не удастся. Я обещаю. Если она будет проявлять слишком большое любопытство, я позабочусь, чтобы она не осмеливалась гулять, не думая о том, что на нее могут напасть. Теперь иди сюда, не думай больше об этом. В Сент-Джоуне тебя уважают, тобой любуются, ты превратила в реальность мечту своего отца и приумножила состояние. И, что важнее всего, сохранила свою тайну.

– Не знаю, я не так уверена. Рикки Блю – это не кто-нибудь.


Джуниор отправился прямо домой, но в дом не вошел. Вместо этого он пошел в гараж, отпер все замки, врубил освещение и, зацепившись большими пальцами за карманы брюк, огляделся вокруг. Все было так, как он когда-то оставил, но он и не ожидал ничего другого. Никто бы не осмелился рыскать в его владениях. Помимо всего прочего, он был Уиткомом, его отец был шерифом, а он сам помощником, принявшим присягу. Но важнее всего, что имя Уитком вошло в историю Сент-Джоуна, люди относились к нему с уважением и одновременно со страхом. Все, кроме приезжих, которые не знали, приезжих, вроде Рикки Блю.

Эта женщина беспокоила его, она слишком упрямо лезла в его собственное дело. За ней нужно следить. Он чертовски упорно трудился, делал много того, от чего не получал никакого удовольствия, и потому не мог позволить теперь все разрушить. Он почесал свою косматую голову. Ей следует отдать должное – у нее хватило мужества вернуться в Сент-Джоун после стольких лет, и, насколько он мог судить о людях, она не была тем, кто пасует перед трудностями. Она не уедет отсюда, пока кто-нибудь не спустит на нее собак.

Джуниор запер двери, засунул руки глубоко в карманы и стал насвистывать. Не какую-то особенную мелодию, а одну из тех, что подходила к тем мыслям, которые крутились у него в голове:

– Ты дьявольски страшная женщина, Рикки Блю, но я тот мужчина, у которого есть на тебя управа.


– Она спит? – спросила Пэмела Сью мужа, прежде чем улечься спать.

– Мама? Да, как колода.

Застегивая лиф фланелевой ночной рубашки, она присела на край кровати.

– Хорошо, потому что мне нужно поговорить с тобой, и я не хочу, чтобы она слышала.

– Зачем ей слушать? – спросил Эрон, снимая боксерские трусы и надевая пижамные брюки.

Пэм повела глазами.

– Затем же, зачем она всегда слушает. Из любопытства.

Эрон вздохнул.

– Не сегодня, малышка, я устал и не хочу обсуждать поведение мамы или кого бы то ни было еще.

– Я вовсе не собираюсь что-либо обсуждать, – сказала жена, откидывая покрывало и забираясь в постель, – но есть кое-что, о чем я хочу спросить тебя.

Он обошел кровать и устроился рядом с ней.

– Все отлично, дети спят, и ни одного телефонного звонка с моей работы. – Он пошарил под покрывалом, нашел ее руку и положил себе на живот. – Пусть все так и остается, не будем говорить ни о чем мрачном. Сегодня вечером мы хорошо провели время, можно бы, добавлю, за долгое время, поставить оценку «отлично». Давай просто наслаждаться этими мгновениями. – Он выключил лампу.

– Тебя не беспокоит то, что делает Рикки?

– Что? А, ты имеешь в виду попытку найти убийцу отца? Думаю, конечно. То есть, я беспокоюсь о ней. Надеюсь, с ней не произойдет несчастья.

– А о нас ты не беспокоишься? А о себе? – настаивала Пэм, затаив дыхание.

Эрон нахмурился, повернулся на бок и приподнялся на локте, чтобы взглянуть на жену.

– О чем ты спрашиваешь, Пэмми?

– Твоя мама уверена, что их убил ты. И своего отца, и родителей Рикки, и всех других.

Он отрывисто усмехнулся и снова откинулся на спину.

– Это чистейшая глупость. Мама знает, что я любил отца. Зачем бы я убивал его или кого-то еще?

Пэм не отвечала.

Комнату наполнила тишина, такая же глубокая, как и темнота.

Чутким материнским ухом Пэм слышала, как Кевин, их старший, шевелился под одеялом в комнате напротив. Ее глаза наполнились слезами. «О Боже, пусть Ронда будет не права, пусть я буду не права».

– Она звонила на радио, Эрон. – Пэм услышала раздраженный вздох мужа, но сделала вид, что не заметила его, и продолжила: – Я поднималась по лестнице, чтобы сложить белье, и слышала ее разговор с Рикки в эфире. Она говорила шепотом, велела ей убираться, сказала, что никому здесь не нужна ее доброжелательность.

– Ну да, она эксцентрична, ты это знаешь, мы оба это знаем. Но это не означает, что она думает, будто я убил папу или других.

– Она напугана, Эрон, и я тоже. Ты можешь убеждать себя сколько угодно в своей любви к отцу, но мы оба знаем, что это неправда. Ты ненавидел его за то, что он оставил твою мать, что был таким властным по отношению к тебе. – Она сделала глубокий вдох и добавила: – И я знаю, ты встречался с Синди.

– Вот оно что! Но это не означает, что я убил кого-то из них. Боже мой, Пэм! Я работаю по другую сторону поля боя.

В его голосе ей послышалась мольба. Но, может быть, это было просто проявлением паники? Не так уж это важно. Она – дарующая жизнь. Повернувшись на бок, Пэм обняла мужа, ей хотелось верить, что он не ниновен в тех ужасных преступлениях, которые сегодня были так же ярки в ее памяти, как и десять лет назад. Она любила его. Так или иначе, она будет верить в него… и будет защищать его.