В течение последующих минут вся компания помалкивала – никто, казалось, не знал, что можно сказать после таких слов. Рикки ела поданные блюда, пила вино и наблюдала за гостями.

Пэм и Эрон держались настороженно и во время еды поминутно переглядывались друг с другом.

Джуниор сохранял на лице воинственное выражение.

Салли Джейн расслабилась, но выглядела странно равнодушной и отрешенной.

Боу, как и Рикки, занимался наблюдениями, но ей показалось, что он смеется над ними и над ней тоже, и она рассердилась. Она вовсе не играет в игры.

Брет был холодным и враждебным. Рикки отметила, что его когда-то безупречную красоту портят фанатический блеск в глазах и печать угрюмости на полных губах.

Рикки не верилось, что Кэрри могла стать чьей-то любовницей, но это был факт. Только печаль, светившаяся в ее карих с золотистыми крапинками глазах, приглушала их сияние. Рикки почувствовала внезапное побуждение потянуться через стол, взять ее руку, сжать ее и убедить отбросить ханжество, так свойственное ей еще с юности. Она почувствовала, как знакомое ей с давних лет чувство к подруге зашевелилось у нее в груди. Но сегодня вечером это ни к чему, верно? Она устроила этот вечер не для того, чтобы оживить дружеские отношения, а для того, чтобы сделать первый шаг в разоблачении преступника. Быть может, это не удастся. Быть может, убийца, который, или которая, все эти годы избегал разоблачения, был слишком умен, чтобы плясать под ее дудку и тем самым выдать себя? Впервые за пять с лишним лет с тех пор, как ею овладела идея вернуться в Сент-Джоун и найти того, кто безжалостно и бессмысленно убил ее родителей, Рикки почувствовала, что теряет охоту действовать.

– Как твоя бабушка? – спросила Кэрри, отвлекая Рикки от грез.

– Она умерла.

– О, мне очень жаль.

Но Рикки не сожалела, что вспомнили о ее бабушке, это напомнило ей, как резко отличалась смерть Джулии Ганновер от смерти ее родителей, и она улыбнулась.

– Все нормально, Кэрри. Она была старой и уставшей и умерла во сне, она хотела так умереть.

– А как ты пришла к мысли купить радиостанцию здесь, в Сент-Джоуне? – резко спросил Джуниор Уитком. Он вытер рот салфеткой и добавил: – Я хочу сказать, что мы знаем, зачем ты здесь. Но почему ты не вернулась только для того, чтобы дать ход этой детективной истории, а потом удрать обратно на восток?

– Я люблю быть главной, а как владелец радиостанции я не должна ни перед кем отчитываться.

– Значит, теперь ты как сыр в масле катаешься, да?

– Да, я очень состоятельная, – откровенно призналась она. – Но ведь мы, конечно, все такие, верно? Скорее всего, именно поэтому мы стали друзьями, так? – Она помолчала, вглядываясь в каждого из своих гостей, быстро миновав Боу. – Знаете, за все годы моего отсутствия и во всех путешествиях, которые я проделала, я никогда не видела большего сепаратизма, чем здесь.

– Я возмущен этим, Рикки. Я пастор добрых богобоязненных людей из всех слоев общества, – сказал Брет.

– Но, дорогой, мы не все так чертовски добры и благочестивы, как ты, – заметила Салли Джейн.

Пэм хихикнула.

– Я этого не говорил, – возразил Брет, его лицо стало такого же красного цвета, как тафта на платье Пэм Грант. – Я просто хотел защититься от несправедливого обвинения.

– Н-да, – Джуниор откинулся на стуле так, что тот забалансировал на двух ножках. – Хотя мне это и во многом неприятно, но тут я вынужден согласиться с Рикки. Вероятно, я не так богат, как большинство из нас, но, с другой стороны, я не умер бы с голода, если бы завтра ушел из департамента шерифа. Мой дедушка оставил мне хорошенький трастовый капиталец, не говоря уже о земле, которая тоже досталась мне. Но на работе я каждый день вижу несправедливость. Даже с тобой, Рикки, обошлись лучше, чем со многими. Ты должна, признать это. Если бы Уэйлин принес чье-то платье все в крови, как было твое, этого человека поставили бы первым в списке подозреваемых.

Рикки едва подавила стон – прямо в лицо ей напомнили об этом унизительном случае, причинившем боль.

– О чем он говорит? – спросил Брет у жены.

– Ни о чем, – тихо ответила Кэрри и повторила громко, полная гнева: – Ни о чем, черт возьми! – Она послала Рикки взгляд, молящий о прощении, а затем свирепо глянула в сторону Джуниора.

Все остальные молчали, но Рикки почувствовала на себе взгляд Боу и впервые за все время пожалела, что вернулась в Сент-Джоун.

– Не возражаешь против наглого вопроса, Рикки? – отчеканил Джуниор.

Рикки одарила его улыбкой и ответила издевательским тоном:

– А разве ты умеешь спрашивать по-другому, Джуниор?

– Тебе родители оставили презренное богатство или ты сама сколотила состояние на этой фантастической работе в Бостоне?

– Это не просто наглость, Джуниор, – сказала Салли Джейн, – это настоящая невоспитанность.

– Я не имею ничего против, – сказала Рикки. – Я ведь следила за жизнью каждого из вас, так что, думаю, этот поворот – честная игра. – Потом она снова обратилась к Джуниору: – Мои родители оставили мне довольно много, но, кроме того, я еще получала хорошую зарплату, работая на радио в Бостоне, и я разумно вложила деньги.

– Как ты впервые попала на радио? – спросила Кэрри.

– Ах, это нелепая история.

– Но ты стала такой же большой знаменитостью, как Опра или Донахью, только, конечно, на радио, – сказала Салли Джейн.

Рикки чувствовала на себе взгляд Боу и старалась не смотреть в его сторону. Вопрос о ее неожиданном переходе на радио напомнил ей о Рипли Вэн Уэлдере, а тот всегда напоминал ей о Боу. Возможно, именно поэтому она позволила Рипу убедить себя уйти из газетной журналистики и перейти на радио. Рип был высоким и смуглым, красивым и обаятельным, как Боу. Он был ее первым, боссом и первым любовником. И хотя он не ошибся в ее врожденных способностях – они не подвели и принесли ей успех на радио, – он ошибся в ней как в любовнице и друге.

Как и Боу, Рип был рожден, как говорит поговорка, с серебряной ложкой во рту, но, в отличие от Боу, Рипу были присущи все негативные качества, которые приносит богатство. Он был высокомерным, самонадеянным и грубым.

Когда Рикки резко порвала их отношения, он был настолько подавлен, что ему понадобилось целых три месяца, чтобы объявить о помолвке с великосветской Пенелопой Принстон, она же «Ананас».

Рикки улыбнулась, вспомнив прозвище, которое она дала невесте Рипа, – очаровательная внешность и колючий характер давали для этого повод.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Салли Джейн. – Эта история такая смешная?

– Нет, – ответила Рикки, слегка качнув головой.- Мне просто припомнилось кое-что, не имеющее никакого отношения к тому, что вас интересует. Но вернемся к нашему разговору. Я специализировалась в журналистике и брала интервью, намереваясь работать в газете. Однажды я принимала участие в дебатах, и среди слушателей оказался Рип Вэн Уэлдер – владелец крупной радиостанции. Когда окончились дебаты, он подошел и спросил, не хочу ли я делать ток-шоу на радио. Он сказал, что радиожурналистика – это завтрашний день. Ему нужен был либерал, который работал бы в том же ключе, что и Раш Лимбау, учитывая его консервативные взгляды. Я отказывалась, по меньшей мере, раз шесть. Тогда судьба, как она имеет обыкновение делать, приложила свою руку. Ведущий одной из программ попал в автомобильную катастрофу, Рип позвонил мне и попросил только заменить его. Я возразила, что никогда не была внутри радиостудии, но он сказал, что мне не нужно ни о чем беспокоиться, нужно просто прийти и говорить обо всем, что придет в голову, – Она пожала плечами. – Остальное известно. Я же сказала вам, что это нелепая история.

– Жалко, что ты не стала делать телевизионные программы, – вставила Кэрри. – Это преступление прятать на радио такую красавицу.

Рикки была тронута комплиментом.

– Спасибо, но вы бы удивились, сколько приемов и обедов приходится посещать радиознаменитостям. Мое лицо стало почти родным для всего Бостона.

– Не говоря уже о твоем теле, – добавил Джуниор с плотоядным взглядом, который добрался до ложбинки ее бюста и там задержался. – После этого снимка в «Плеймейтс» я не думаю, что в тебе существует хотя бы дюйм, с которым люди не знакомы.

– Джуниор! – воскликнула Пэм тоном, который приберегала обычно для воспитания своих детишек.

– Все в порядке, – успокоила ее Рикки, едва заметно вздохнув. – Я думаю, Джуниор не уловил сути моего намерения.

– Ну, я определенно не понял сути этой публичной выставки, – сказал Брет. – Почему ты не объясняешь, зачем сделала это, каковы причины твоего появления здесь, в Сент-Джоуне?

– Я не отдавала себе отчет в том, что я делала. Но ответ на вопрос, почему я позировала для «Плеймейтс», прост. Журнал в течение двенадцати месяцев давал фотографии знаменитостей. Они обратились ко мне, я отказалась, но два дня спустя позвонила им и спросила, осталось ли в силе предложение.

– Почему? – с любопытством поинтересовалась Пэм.

Рикки посмотрела на нее, потом перевела взгляд на висевшую на противоположной стене картину, изображавшую озеро, и ответила:

– Все пять лет я мечтала вернуться сюда и заставить того, кто убил моих родителей, выйти на свет Божий. Сперва это была просто мечта. Во мне еще было слишком много от той девочки, которая убежала из нашего прекрасного города. Эта девочка не любила ссор, она была напуганной, слабой и обиженной. Но, в конце концов, женщина, которая каждый день появляется на радио, энергично берется за главные выпуски, отваживается на интервью с руководителями штата, высшими судебными чинами, обитателями камеры смертников и так далее и так далее, вытеснила маленькую девочку, которая убежала, поджав хвост. И я поняла, что маленькая Эрика Кэссиди бесследно исчезла. Этот снимок был, если хотите, символическим обрядом, которым я сбросила последний запрет.