Джулиана Грей - Грехи

– Успокойся, мальчик, никто сегодня не приглашает тебя на скачки.

– Ты изменилась, Блю, – рассмеялся он.

Она этого не ожидала и слегка вздернула подбородок.

– Ты прав, я больше не маленькая девочка.

– Э, мне очень приятно. Я любил тебя, когда ты была маленькой девочкой, но у меня было чувство, что буду любить тебя еще сильней, когда ты вырастешь.

– Не делай ставку на это. – Она наконец пошла к выходу и только у самой двери оглянулась. – Мои друзья говорят мне, что я самая большая сука из всех, кого они знают.

Он снова ухмыльнулся, глядя на свою ширинку.

– Ты слышишь, мальчик? Она сука.

– О Боже, прекрати, Боу! Я здесь не для того, чтобы играть в игры.

Это отрезвило его. Она заметила, как изменились взгляд его темных глаз и тембр голоса, когда он заговорил:

– Это как раз то, чем ты занимаешься тут, Блю. По-моему, ты забыла только одно, что проигрыш в этой игре всегда означает смерть.

– Я меняю правила.

Он ничего не сказал, но по его вздувшимся желвакам она, поняла, что он с трудом удержался от ответа.

Впервые, ей захотелось, чтобы у них все пошло по-другому. Она, возможно, избавилась от прежнего сильного увлечения, но ей все еще хотелось быть его другом. Она позволила входной двери с шумом захлопнуться.

– Видишь ли, Боу, мы оба знаем, зачем я здесь. Я остаюсь, – она попыталась улыбнуться. – Так как теперь мы соседи, я надеюсь, мы можем быть друзьями.

– Забавно, – ответил он с сардонической усмешкой. – Как говорят все на озере, я один из твоих подозреваемых. Не поэтому ли ты прислала мне приглашение на свой оригинальный обед во вторник вечером?

Она вздохнула. Он не стремился помочь ей.

– Я не знаю, кто убил моих родителей и остальных. Я только знаю, что этот кто-то был с нами в ночь выпускного праздника. Так должно было быть.

Она отвернулась к окну и дрожащей рукой пригладила волосы. Когда она снова повернулась, он смотрел на нее, ожидая продолжения.

– Я ездила заглянуть в сарай, где хранятся вещи родителей, и взяла несколько коробок, – надеюсь, там пленки с записями, которые моя мать делала с доктором Грантом. Если они там, я, возможно, узнаю больше, когда послушаю их.

Боу взорвался:

– К черту это, Блю! Что, если я убийца? Ты только что дала мне прекрасную возможность убить и тебя тоже.

Их взгляды встретились.

– Но это не ты, – с трудом выдавила она из себя.

– Благодарю.

Казалось, весь ее задор пропал. Она подумала о Петит и тихонько засмеялась. Интересно, как бы она определила ее цвет в таком состоянии?

– Я никогда не обвиняла тебя, Боу. Никогда. Я любила тебя.

Он отметил, в каком времени она это сказала – в прошедшем, – и почувствовал, как нож легко скользнул в его сердце.

– Возвращайся в Бостон, Блю. Не продолжай ворошить это.

– Я должна.

Она снова отворила дверь, помедлила и, не оглядываясь, сказала:

– Мы с тобой должны это понимать больше, чем кто-либо другой.

Он понимает, думал он, глядя, как она поднимается на холм. Он понимал, что должен был быть с ней. Если бы он был с ней, ей не грозила бы опасность… и она не напоминала бы ему, что он бросил ее. Еще не поздно. Все, что он может сделать сейчас, это постараться быть начеку, надеяться, что сможет сохранить ей жизнь… надеяться, что сможет выжить, охраняя ее, любя ее и не обладая ею.

«С вами Рикки Блю из великолепного весеннего Сент-Джоуна, штат Миссури. Некоторые из вас могли слышать мои программы раньше, в последние пять лет я вела передачи из Бостона. Программа, которую я буду вести для вас ежедневно с понедельника по пятницу, будет построена так же. Позвольте мне рассказать вам о ней.

Каждый день я буду предлагать вам определенную тему – важный вопрос, которому будет посвящена вся неделя. Я буду высказывать свою точку зрения, представлять мнения других, а потом обсуждать вместе с вами.

Например, сегодня мы поговорим о Сент-Джоуне, поговорим о тех событиях, которые произошли здесь десять лет назад. Некоторые из вас вспоминают, о чем я говорю. Разгул убийств в 1985 году. Шестеро были жестоко убиты человеком, который, я убеждена, жил в Сент-Джоуне».

Следующие пятнадцать минут радиозвезда подробно описывала убийство каждой из жертв, цитируя газетные статьи и заявления, сделанные шерифом А.Р.Уиткомом и Уорреном Хэтчем, впоследствии ставшим прокурором. Когда подошло время рекламной паузы, лоб Рикки был мокрым от пота, а горло пересохло. Она покинула свою кабину, чтобы глотнуть воды, и столкнулась с шерифом, выходившим из-за угла.

– Ты делаешь ошибку, – сказан он ей без всякого предисловия.

– Я делаю то, что должна делать, шериф, – ответила она жестко, но потом, смягчившись, улыбнулась: – Я не забыла, как вы были добры ко мне, когда погибли мои родители. По правде говоря, эта единственная причина, по которой я не корю вас слишком сурово за неудачу в поисках убийцы. Но, шериф, я дала обещание. Я сказала, что, если вы не найдете его, это сделаю я. У меня есть доступ к убийце через эфир, и я собираюсь этим воспользоваться.

– Единственное, что ты можешь сделать, мисс, это взбудоражить всех в округе Сент-Джоун и подвергнуть себя по-настоящему серьезной опасности. Я не стану сидеть сложа руки и не позволю тебе сделать это.

Рикки долго и внимательно смотрела на него, потом повернулась к своей помощнице и жестом попросила ее дать сводку погоды, а затем снова обратилась к Скутеру.

– Боюсь, черт побери, это не в ваших силах. Я владелец радиостанции, и пока не сделаю чего-то, что нарушит мою лицензию, я могу говорить о чем пожелаю. Мне гарантировано такое право первым пунктом. – Ее голос был так же холоден, как и стальной блеск ее голубых глаз, но она была профессионалом, обладающим даром убеждения. Немного помедлив, она подарила Скутеру еще одну мимолетную улыбку и смягчила тон. – Вот что я вам скажу. Почему бы нам не работать сообща вместо того, чтобы воевать друг с другом?

Шериф с досадой вздохнул, снял шляпу и пригладил седые волосы на затылке.

– Проклятие, девочка, здесь не над чем работать. Я сделал все возможное, чтобы разыскать негодяя, который убил твоих маму и папу, но так и не нашел ничего, что давало^{бы ключ к разгадке. Прошло десять лет.}

– Пойдемте со мной на передачу прямо сейчас, шериф, – попросила Рикки настойчиво, но с откровенной долей заискивания в голосе. – Позвольте мне взять у вас интервью, а потом мы включим телефоны. Если кто-то что-нибудь видел, мы поможем им вспомнить это, вместе – вы и я.

– Ты добьешься только одного – что кто-нибудь начнет выслеживать тебя.

– Если это произойдет, шериф, я обещаю, что буду готова.

– Ты говоришь круто, но я знаю тебя, девочка, знал, когда ты еще не была…

– Я уже не та, поверьте мне.

«Нет, – подумал он, – я не считаю, что ты та же. А вот убийца, по всей вероятности, остался тем же». Однако через полминуты он сидел в радиокабине с новой городской знаменитостью.

– В эфире снова Сент-Джоун. Мы вернулись, я говорю «мы», потому что сейчас со мной в студии шериф Уитком, любимец Сент-Джоуна. Он согласился присоединиться ко мне на следующие сорок пять минут, чтобы рассказать, что он знает о преступлениях, совершенных против шести граждан Сент-Джоуна, и потом помочь мне ответить на ваши звонки. – Она засмеялась; чуть приглушенно и интригующе. – Линии уже раскалены, но я попрошу вас подождать несколько минут, пока я поговорю с шерифом Уиткомом, а потом мы послушаем вас. Шериф, это правда, что тот, кто совершал жестокие убийства весной восемьдесят пятого, брал у каждой своей жертвы сувенир?

– Проклятие!

Снова тот же смех:

– Осторожно, шериф, мы в эфире.

Он покраснел.

– Извините. Я только хотел сказать, что это закрытая информация, которую мы никогда не обнародовали. Я не думаю, что ты вправе выносить ее на обсуждение.

– А как считаешь ты, Сент-Джоун? Прошло десять лет. Шериф признался мне до того как мы вышли в эфир, что у него нет идей по поводу того, кто убийца. Не думаете ли вы, что ему следует поделиться с вами всем, что он знает?

– Да, мадам, это во многом верно. Но мы не знаем ответа на этот вопрос, и я не понимаю, какой смысл говорить об этом.

– Может, в этом и, нет смысла, но, с другой стороны, какой от этого вред? Итак, шериф, я собиралась описать слушателям одно убийство, за другим, но каждый раз вы были там, почему бы вам самому не рассказать о них, начиная с убийства Банни Эпперсон.

– О чем, по-твоему, я должен рассказывать? – Ему стало не по себе.

– Обо всем, что помните. Начните с даты и времени. Расскажите, как был убит каждый. Проведите нас через ту непосредственную работу по расследованию, которую выполняли вы и ваш департамент.

Шериф с трудом сглотнул. Проклятие, как он дал втянуть себя в это?

В течение следующих десяти минут Рикки с беспристрастным спокойствием делала заметки, пока он не дошел до убийства Линды и Лоуренса Кэссиди. Но она заставила себя продолжать делать записи, и только дрожащие руки выдавали ее состояние. Когда он закончил, настала ее очередь взять микрофон.

– Благодарю вас, шериф. Теперь у меня есть к вам несколько вопросов. Например, вы сказали нам, что мотивы преступления в каждом из этих убийств разные. Это ведь необычно, правда?

– Ну конечно! Именно потому мы не были уверены, что это один и тот же человек.

– Но то, что он забирал ботинок у каждой жертвы, связывает их вместе. Ведь это так?

– Да, – нехотя признал он.

Рикки удовлетворенно улыбнулась – улыбка ее была победной.

– Значит, теперь вы признаете, что важно было поделиться с людьми тайной сувениров нашего убийцы. Большинство из них, вероятно, даже не подозревали, что все убийства связаны с одной личностью. Ведь это так и есть?