Отец сидел очень тихо. Прошло некоторое время.

— Я люблю его, папа, правда…

— О, забудь его, ради всего святого! Боже, я бы даже предпочел, чтобы ты опять вышла замуж за Себастьяна! Хоть вероятность этого равна нулю, я хотел предположить, что…

— Нет. Я ни с кем не смогу лечь в постель, кроме Скотта. Я хочу только его. Прости, папа, наверное, все должно было быть иначе, но все сложилось именно так.

Глава вторая

«Дорогая Вики, ничего, что я пишу? Как у тебя дела? С тех пор, как ты живешь там, а он здесь, может быть, все у тебя складывается не так уж хорошо, как хотелось? Я ничего не буду писать о нем, но мне жаль, если ты несчастна.

Я решил уехать из Лондона, так как все, кого я здесь знаю, накрепко связаны с банковским миром, а я не хочу иметь с ним дело. Я решил поселиться в Кембридже. В Королевском Чапельском Колледже я столкнулся с Элфридой Салливен, показавшей мне окрестности. Она там училась и хорошо знает Кембридж. Это очень и очень милое место. Мне понравилось. Оно очень далеко от фальшивого общества Нью-Йорка. Благодаря дедушке, оставившему после себя некоторую сумму денег, я могу не терять время на какие-либо глупости вроде банковского дела, зарабатывая на жизнь.

Я собираюсь написать книгу, я не хотел этого делать, но исследование должно быть занимательным. Может быть, я и не буду писать книгу, а просто продолжу свои изыскания. Элфрида Салливен сказала, что мир стонет от окончательной экономизации истории Романской Британии и почему бы мне не заняться этим. Мне в каком-то смысле нравится Элфрида. Она очень изысканна. Но я думаю, что она лесбиянка.

Твой друг С. Фоксуорс».

— Вики, дорогая, — говорила моя кузина Лори, — ты ужасно выглядишь. Что случилось?

Я посмотрела на нее и вспомнила Скотта. Между ними не было ярко выраженного сходства, но сейчас я ясно увидела те общие черты, которые они унаследовали от своего отца. Казалось, в Лори не было ничего от тети Эмили. Она была красивой, сексуальной, гибкой, и ее кожу покрывал великолепный калифорнийский загар. Ее жизнь всегда была хорошо спланированной, причем она не прилагала к этому особых усилий. Ее дети были чудными: привлекательными, чистенькими и вежливыми: ее муж, который теперь служил во Вьетнаме, всегда боготворил ее. Дела благотворительных организаций и организаций по правам женщин велись ею с особым чутьем и осторожностью. Жизнь баловала Лори, и она знала об этом. Ее отношение ко мне постепенно переросло из критического в покровительственное. Я же ненавидела ее.

— Все хорошо, — сказала я, — просто замечательно.

— Тебе не следует пить столько мартини, — это вмешалась сестра Лори Рози, которая с каждым днем становилась все больше похожей на тетю Эмили. Роза была преуспевающим педагогом в хорошем среднезападном пансионе для девочек. Все ее ученицы непременно получали стипендии в лучших колледжах. Сейчас она смотрела на меня так, будто стремилась отдать мне все свое христианское сожаление и милосердие. Очень хотелось ударить ее.

— Заткнись, — огрызнулась я. — Я пью сколько хочу. А почему бы вам тоже изредка не пропускать по стаканчику? Это бы вам не помешало.

— Успокойся, дорогая. — Лори пустила в ход свое обаяние. — Не надо ссор в Рождество. Лично мне не нравится мартини, ужасный у него вкус. Я предпочитаю «Кремдемент», обожаю ментоловый привкус! Но я не могу понять людей, которые пьют каждый день. Жизнь так прекрасна и удивительна, зачем превращать ее в кошмар, в пустоту? Это странно, но, конечно, если ты несчастен или… Вики, извини, что перехожу на личности, но не кажется ли тебе, что лучше всего в своем случае заняться чем-нибудь творческим, не обязательно благотворительностью, благотворительность в больших количествах это черт знает что… О, извини, Рози! — Но есть многое другое, чем ты можешь заняться в Нью-Йорке. Например, можно Пройти курс искусства икебана.

— Лори, если мне захочется узнать твое мнение о том, как мне лучше жить, я спрошу тебя об этом. Сейчас я не нуждаюсь в твоих советах.

— Ну что ж, я хотела помочь тебе!

— Мы все очень обеспокоены твоим состоянием…

— Заткнитесь, — прикрикнула я на них и выбежала из комнаты.

— Что случилось с Вики, Корнелиус? Она кажется расстроенной более, чем обычно. Тебе не кажется, что лучше поговорить с ней? Жаль, что она не может показать себя с лучшей стороны, когда рядом дети.

— Алисия, сейчас совсем не время критиковать Вики.

— Извини. Но я считаю, что это некрасиво с ее стороны сначала разрушить жизнь моего сына, а теперь ломать собственную жизнь, делая несчастными окружающих ее людей.

— Она не разрушала счастья Себастьяна! Себастьян сам решил уйти из банковского дела, хотя я и предлагал ему восстановление, и он самостоятельно решил уехать жить в. Англию. А Вики не делает несчастными никого из окружающих! Она не делает несчастным меня! Оставьте ее в покое.

— Ш-ш, тихо, кажется, это она… здравствуй, дорогая. Как ты?

— Здравствуй, Алисия. Спасибо, хорошо. Здравствуй, папа.

— Привет.

Я выдержала паузу и вежливо добавила:

— Спасибо, что вы привели детей. Надеюсь, няне удалось справиться с ними, и проблем не было?

— Конечно, нет, дорогая.

Еще одна пауза.

— Вики, — внезапно сказал отец, — приходи ко мне после обеда. Я научу тебя играть в шахматы.

— Но, папа, я так устала… Ты сказал, шахматы? Ты ведь всегда уверял меня, что шахматы это мужская игра…

— Неужели я так говорил? Чем старше я становлюсь, тем больше удивляюсь глупостям, которыми щеголял, когда был молод. Шахматы — это удивительная игра. Она отвлекает от проблем. В нее должны играть все.

— Но я такая глупая. Мне никогда не научиться.

— Брось притворяться! Ты вовсе не какая-нибудь глупенькая блондинка! Не будь такой хилой, и не будь такой эгоистичной. Ни одно из моих лекарств не может заменить эту игру. А мне не с кем играть. Неужели ты бросишь своего бедного несчастного отца.

— Папа, ты монстр, хуже, чем Бенджамин. Он тоже всегда знает, чем подкупить. Хорошо, я постараюсь научиться. Если ты действительно считаешь, что это мой нравственный долг, не буду спорить. Но имей в виду, ты скоро поймешь, что учить меня — это пустая трата времени…

— Мама, — попросил Эрик, — ты не могла бы заставить Пола выключить этот отвратительный проигрыватель? Я не могу больше выносить этой музыки.

— Но он увлекается музыкой «Битлз»! — Глаза Саманты блестели от счастья. — Это такая замечательная группа!

— Если бы он слушал хор, «Аллилуйя Богу», я бы не стал возражать. Предупреждаю, если он не прекратит включать «Битлз», клянусь, я возьму топорик для мяса и…

— Боже, день, когда ты уедешь в свой Чоат, будет самым счастливым в моей жизни! — закричал Пол с порога комнаты. — Жду не дождусь, когда смогу избавиться от тебя!

— Не ругайтесь, не деритесь! — заплакала маленькая Кристина, — я не хочу, чтобы здесь дрались!

— Мама, — в разговор вмешался Бенджамин. — Мои белые мыши куда-то исчезли.

— Мама, пусть они не дерутся!

— Пол, поставь одну из песен Ринго. Ту, где он поет: «Дай мне денег! Вот, что мне нужно!»

— Попробуй только поставить хоть одну песню из своего идиотского репертуара…

— Нет, вовсе не Ринго, а Джон Леннон поет эту песню про деньги!

— Миссис Фоксуорс, миссис Фоксуорс, в кухне полным-полно белых мышей!

— Мама, можно мне съесть печенье?

— Миссис Фоксуорс…

— Боже, ненавижу жить взаперти в этих городских квартирах, да еще с кучкой идиотов! Мама, почему мы не можем вернуться в Вестчестер и жить там, как когда отец был жив? Мне хочется, чтобы был сад, комната, где можно дышать свободно. Где было бы место, чтобы скрыться от этих ужасных идиотов?

— Мама, повар убил мою любимую мышку!

— Миссис Фоксуорс, я ухожу! Это невозможно вынести…

— О, мамочка, бедная мышка…

— Мама…

— Мама, ты не слушаешь, что я говорю…

— Мама, мама, мама…

«Основные проблемы, которые поднял в своих произведениях Кьеркегор, были: в чем сущность человеческой жизни; в чем заключается смысл человеческого бытия; и что является целью всех жизненных событий. Кьеркегор попытался в своих литературных трудах описать человеческую жизнь как абсурдную и несправедливую, бессмысленную и мучительную…»

Я закрыла книгу. Была полночь, но я сидела в небольшой комнатке, которой пользовались как спасительной гаванью, когда мне надоедал шум голосов. Это было замечательное уединенное место, где мы часто занимались любовью со Скоттом.

Мне хотелось думать о нем, но я знала, что не должна этого делать. Мне хотелось выпить, но опять же мне не следовало пить. Я беспокоилась не потому, что боялась, что окончательно сопьюсь. Я быстро полнела и поэтому ограничила себя стаканом вина в день. Удивительно, но бросить пить мартини оказалось не так уж трудно. Потом я попыталась бросить курить, но это оказалось намного сложнее. Я взглянула на расписание, которое составила для себя, и обнаружила, что в моем рационе осталась еще одна сигарета на сегодня. Я выкурила ее и тут же подумала, а не покурить ли еще. Но потом решила, что не стоит. Нужно было быстро чем-нибудь заняться, чтобы не успеть пожалеть о невыкуренной сигарете.

Если бы я только была творческой натурой. Если бы я могла заняться чем-нибудь полезным. Но мне не удавалось придумать ничего, что бы не было бессмысленным. Я не могла даже сконцентрироваться на чтении. Отсутствие каких-либо талантов делало меня бесполезной. Хотя я понимала, что не должна вести такое существование, но я никак не могла решить, чего мне хотелось: я чувствовала, что мой разум подобен паре глаз, которые могли хорошо видеть, если точно навести резкость. И я пыталась найти этот фокус, ища тот стиль жизни, который позволит мне просыпаться каждое утро с удовольствием, а не с апатией, как сейчас. И мне начинало казаться, что я уже никогда не соберу мир воедино. Я была уже не молода, и моя жизнь напоминала струю воды, стекающую в канаву.