В тот полдень мы едем в Лос-Анджелес, а через день на неделю летим на Гаваи.

Я предвкушаю медовый месяц, но теперь занятия сексом причиняют Вики боль, так что я просто гуляю один вдоль изумительных романтичных пляжей, слушаю шум океана и стараюсь не очень много думать об Алфреде. Мы с Вики мало разговариваем, но она все равно на нервах. В конце концов мы решаем, что сейчас неподходящее время для медового месяца, так что летим домой в Нью-Йорк, и Вики спешит на Пятую авеню, чтобы увидеть детей.

Я наблюдаю за радостным семейным сборищем и думаю об Алфреде. Затем я здороваюсь с Постумусом, которому теперь уже больше года, у него рыжеватые каштановые волосы, голубые глаза и дерзкий взгляд. Он жизнерадостно улыбается мне, и я тоже улыбаюсь ему в ответ, пытаясь сделать вид, что он мой сын, что на самом деле не так; он сын Сэма Келлера и брат этих двух ужасных мальчишек, Эрика и Пола. Мысль о том, что я отчим Эрика и Пола, нисколько не захватывает. Вскоре мы будем подыскивать себе достаточно большой дом, чтобы там разместить нашу семью и всех слуг, которые нужны для ведения хозяйства, но я хотел бы оставить старших детей Вики маме и Корнелиусу и взять только Постумуса. Я думаю, что Вики тоже предпочла бы это, но она никогда не сделает этого — и не только потому, что она любит своих детей. Она никогда не оставит их, потому что знает, что потом она никогда не сможет справиться с чувством вины перед ними.

Мы с Вики не намерены заводить кучу детей. Некоторые хотят иметь много детей, а некоторые нет. Мы с Эльзой смогли бы легко управляться с шестью детьми; Эльза знает, что не может больше иметь детей и поэтому распускает нюни, а если у нее была бы большая семья, то она быстро взяла бы себя в руки и в совершенстве играла бы роль почтенной матроны.

Но Вики не способна быть матроной. Ее дети для нее загадка. Она очень их любит, что конечно хорошо, но, кроме этого, она, по-видимому, понятия не имеет, как должна вести себя мать. Если случаются какие-нибудь скандалы, то она прячется за няней; она не только не может выносить ссоры, присущие любой большой семье, но и не может принять тот факт, что если человек на самом деле любит своих детей, то он время от времени должен быть с ними строгим, чтобы дать им понять, что им не удастся промчаться галопом через всю жизнь, топча всех ногами и получать при этом все, что они хотят. Возможно, ее отчаянное стремление постоянно демонстрировать свою любовь щедрыми поцелуями и сбивающей с толку вседозволенностью исходит из подсознательного понимания того, что она на самом деле не любит их так, как должна была бы. Но она любой ценой постарается скрыть это от них, от всего света и от себя в том числе, так что она всячески старается соответствовать созданному ею образу хорошей матери, а в результате эти маленькие испорченные паразиты сели ей на шею. Это, в свою очередь, подрывает ее уверенность в себе, и чем меньше у нее уверенности в себе, тем больше она жаждет их любви и тем больше портит их в тщетной надежде, что это поможет им стать нежными любящими детьми. Лишь один маленький луч надежды я вижу на горизонте, но он так слаб, что, возможно, это мираж, возникший из-за моего пылкого желания с оптимизмом смотреть в будущее. Возможно, — только это маловероятно, — что, в отличие от многих родителей, — Вики сможет лучше управлять своими детьми, когда они станут подростками. Я думаю, что потенциально она способна объективно проанализировать свою юность и сделать честные выводы. Как бы то ни было, сейчас у нее пятеро детей, самому старшему из них меньше десяти, и она совершенно не способна к их воспитанию.

С пониманием и поддержкой мужа Вики, возможно, смогла бы справиться с одним ребенком. Двое внесли бы напряжение в супружеские отношения, но если к пониманию и поддержке мужа добавить еще везение, то она вероятно, с этим смогла бы справиться. Но пятеро детей — это бедствие, а шестеро это уже трагедия. Я не знаю, как мы собираемся выдержать это, но все, что мы можем сделать, это попытаться.

Мы с Вики, вероятно, смогли бы справиться с Постумусом и еще с новым ребенком. Мы, несомненно, смогли бы справиться только с новым ребенком. Но дело в том, что мы не должны были заводить ребенка. Думаю, что я всегда понимал это, и именно поэтому наша любовная связь казалась мне хорошей идеей. Мама с Корнелиусом, возможно, становятся романтичными при мысли о новом ребенке, но нас с Вики в глубине души это всегда пугало.

Но это запретные мысли. Не хотеть детей — это ненормально. Оскорбительно признавать, что некоторым не следует заводить детей, так что мы с Вики держим наши сомнения при себе и делаем вид, что мы довольная всем пара, издающая сигнал: «НОРМАЛЬНЫ; НОРМАЛЬНЫ!»

— Ты уверена, что не хочешь сделать аборт, — уже не в первый раз говорю я Вики.

— Я не смогла бы. Я считаю, что женщина всегда должна сама решать, делать ей аборт или нет, но я не думаю, что когда-нибудь смогла бы это сделать, если бы только не забеременела в результате изнасилования или если бы доктора клялись, что ребенок, который должен родиться, будет уродом. Все дело в чувстве вины, я боюсь. Меня пугает, что у меня будет депрессия.

Она права. Она слишком долго несла непосильную ношу вины.

— Себастьян, ты хочешь чтобы я сделала аборт?

— Нет, я хочу то, что для тебя будет наилучшим, и, насколько я могу судить, ты приняла единственно возможное в этих обстоятельствах решение. Но мне надо было еще раз убедиться, что ты не хочешь, пока еще есть возможность изменить свое решение.

— Я не смогла бы… не смогла бы…

— Тогда не надо. Ты права. Я очень рад. Мы справимся.

— Я полюблю его, когда он родится, — говорит Вики, стараясь заглушить наше общее отчаяние.

— Я тоже.

Это правда. Мы будем любить его. Но это не меняет того обстоятельства, что его зачатие было большой ошибкой, которая может иметь роковые последствия.

Мы решаем не подыскивать себе дом, пока не родится ребенок, так что остаемся на Пятой авеню, и всякий раз, когда мы не в состоянии больше ни секунды оставаться в особняке Ван Зейла, мы уединяемся в нашей квартире.

Приятно снова приезжать сюда. Вики тоже рада, но вскоре наша идиллия нарушается: Вики уже не может заниматься со мной любовью, у нее появляется чувство неполноценности, которое сменяется чувством вины, а затем и стыда.

— Послушай, — говорю я, — все в порядке. Я справлюсь. Я не собираюсь умирать. Мне пришлось воздерживаться, когда я учился в школе, и я еще в течение некоторого времени так проживу, только и всего. Я абсолютно не давлю на тебя.

Она взволнованно смотрит на меня своими серыми глазами и говорит:

— Ты будешь мне изменять?

— Меня не интересуют другие женщины. Они для меня не существуют.

— Но как ты справишься?

Иногда она так простодушна, что я вспоминаю эту историю с колпачками. Я объясняю, как справлюсь за закрытой дверью ванной комнаты.

— Наверное, Сэм делал то же самое, только не говорил тебе, — бросаю я небрежно, чтобы показать ей, насколько неважен этот вопрос, но даже ободряя ее, я думаю, что это в точности то же самое, как Сэм, ловкий бывалый Сэм Келлер, пытался обмануться, убеждая себя в том, что ее отвращение к сексу может служить оправданием его неверности ей.

Я чувствую, что опять незаметно оказываюсь на месте Сэма Келлера, и на этот раз его шкура мне слегка не по размеру, поэтому я делаю усилие и сбрасываю ее с себя. Я не займу место Сэма Келлера, потому что люблю Вики, и что бы ни произошло, я спасу ее; я верну ее к той жизни, которую Сэм Келлер разрушил почти до основания.

Я звоню Эльзе. Это глупо, но я ничего не могу с собой поделать. Я должен знать, как Алфред. Мама говорит, что он прекрасно себя чувствует, но она пока не видела его с тех пор, как мы с Вики уехали в Рино, потому что Эми Рейшман взяла Эльзу и Алфреда в путешествие по Европе и они только что вернулись.

— Привет, — говорю я, — не вешай трубку. Как он?

— Прекрасно. — Она вешает трубку.

Я вне себя. Гнев полезен для здоровья. Я звоню снова.

— Я хочу видеть его.

— Гм! Ишь чего захотел! — это ее первая реакция, но затем она смягчается, и я встречаюсь с Алфредом. Он помнит меня. Его маленькое лицо светится. Он подбегает ко мне и начинает со мной болтать. Он пока еще говорит не слишком внятно, но я понимаю его. Я остаюсь на десять минут и наблюдаю, как он играет. Эльза не показывается. Когда я пришел, меня встретила няня и проводила к Алфреду.

После свидания с Алфредом, я чувствую себя намного лучше.

Приходит и уходит Рождество. Начинается новое десятилетие. Мы с Вики больше не пытаемся заниматься сексом, но у нашего брака есть одна хорошая сторона, — это то, что мы теперь можем спокойно выходить из дома, не опасаясь детективов Эльзы. Мы ходим в театр, на выставки, на концерты — даже на самый последний выпуск фильма Пресли «Креольский король», который не сходит с экранов, давая пищу всем поклонникам Элвиса, которые страстно желают увидеть своего кумира на экране в новом приключенческом фильме. Мы много смеемся, много, интересно беседуем, много веселимся. Это почти компенсирует нам отсутствие секса, но с сексом все должно быть в порядке после рождения ребенка. Я должен потерпеть и вести сексуальную жизнь школьника до марта — нет, апреля или начала мая. Ребенок должен родиться в марте, но после родов Вики нужно время, чтобы поправиться.

О Боже, как это долго!

21 марта 1960 года.

У Вики родился мальчик. Я счастлив, но мама с Корнелиусом счастливы еще больше. Я надеюсь, что они не выведут Вики из душевного равновесия: ведь она выглядит бледной и уставшей.

— Со мной все в порядке, — говорит она, когда мы видимся, но это не так. Что-то происходит в ее голове. Она все думает, думает, думает. Она где-то очень далеко.

Я научил ее думать. Я научил ее, как рассматривать проблемы в разных аспектах. Я заставил ее поверить в то, что она личность и имеет собственное мнение. Не будет ли величайшей иронией…