— Доброй ночи.

Мы не прикасаемся друг к другу, не целуемся. Я один, она одна, но мы оба в аду.

Я еду домой и напиваюсь до потери сознания, как только слышу ее крик: «Я знаю, где ты был, черт возьми».

15 января 1959 года.

Я пишу Вики записку, потому что не могу разговаривать с ней.

«Дорогая Вики, я очень тебя люблю. Я хочу все привести в порядок. Позволь мне попытаться уладить это. СЕБАСТЬЯН.

P. S. Я хочу в третий раз посмотреть последний фильм Ингмара Бергмана «Седьмая печать». Ты пойдешь со мной? После фильма нам не обязательно ложиться в постель. Я просто хочу быть с тобой».

Она звонит мне в офис.

— Спасибо за письмо.

— Ладно. Как насчет фильма?

— Согласна. Если ты хочешь.

— Угу, Вики…

— Да?

— …какой фильм ты хочешь посмотреть?

Наступает пауза. Затем она говорит:

— «Тюремный Рок» с Элвисом Пресли.

— Хорошо. Договорились.

Это не новый фильм, но когда он впервые вышел на экраны незадолго до смерти Сэма, тот сказал, что это ерунда, и отказался пойти с Вики посмотреть этот фильм. Я тоже уверен, что это ерунда, но мне все равно. Достаточно, если Вики получит удовольствие, так что мы отправляемся в центр, где в кинотеатре на каком-то невероятно замусоренном авеню Б показывают этот фильм.

Сэм был прав: это ерунда. Это все та же массовая культура, приведенная к наименьшему общему знаменателю, но ничего, все в порядке, это смешно, — мы оба смеемся. Единственное спасение от массовой культуры — это наслаждаться ее отвратительностью, иначе придется лезть на стену. Вики тоже знает это, и вдруг мы снова вместе надрываемся от хохота, когда Пресли вращается на шарнирах и издает скрежещущий звук на вечеринке в тюрьме графства. «Тюремный Рок» — это черно-белый фильм. Светотень. Возбуждает!

Когда я сжимаю руку Вики, она не выдергивает ее и после фильма, когда я предлагаю ей поесть гамбургеры и попить пива в кафе в Гринвич-Виллидж, она соглашается.

— Может быть, поедем на нашу квартиру, Вики? — наконец осмеливаюсь сказать я. — Или ты не хочешь туда ехать?

— Ладно.

Мы приезжаем на квартиру, и это оказывается замечательным сюрпризом, так как она привела ее в порядок и на столе для меня лежит подарок.

Я так переполнен чувствами, что не могу говорить. Я неуклюже разворачиваю сверток и нахожу там издание двух пьес Мидлтона «Подмена» и «Женщины, остерегайтесь женщин».

Я целую ее, затем еще раз. Наконец мы направляемся к кровати. На этот раз я более спокоен и всеми силами стараюсь не терять контроля над собой, поскольку знаю, что мне чертовски повезло, — ведь мне представился еще один шанс. Я не слишком форсирую события, и у меня с собой куча презервативов.

Она не кричит.

Мне хотелось бы вместе с ней принять душ, но я не хочу, чтобы она видела меня голым при ярком свете. Может быть, в другой раз, когда я буду более уверен в себе. Мы одеваемся, и я пью виски, а она — кока-колу. Мы сидим на диване в гостиной и смотрим на мерцающие за окном огни. Я чувствую себя прекрасно. Не могу утверждать, что я уже счастлив, но думаю, что скоро буду.

— Как Постумус? — после долгого молчания спрашиваю я, но, кажется, Вики, наконец, относится благосклонно к моему молчанию, так что мне не нужно беспокоиться об этом.

— Постумус такой милый. Он теперь изумительно улыбается.

— Мне нравится Постумус, — говорю я, — иногда у меня такое чувство, будто он мой ребенок.

Вики думает над тем, что я сказал.

— Это из-за того, что ты поддержал меня, когда я захотела назвать его Бенджаменом.

— Угу. И из-за того, что после его рождения ты попросила у меня помощи. Из-за того, что я любил тебя во время всей твоей беременности и после того тоже. Из-за того, что больше нет Сэма, чтобы напоминать мне, что Постумус не мой ребенок.

Она спрашивает, хочет ли Эльза еще детей.

— Она больше не может их иметь. Жалко. Однако у нас есть Алфред.

— Себастьян… как у тебя с Эльзой?

Я объясняю мою концепцию любовной связи.

— Вики, ты же не заинтересована в браке, а? — прибавляю я просто, чтобы убедиться.

— Нет, — автоматически говорит она, но с поспешностью добавляет:

— Я имею в виду, что не сейчас. Разумеется, я знаю, что в один прекрасный день ради детей я снова должна буду выйти замуж.

— А как насчет себя самой, Вики?

— О, конечно, и ради себя тоже! Альтернативы нет.

— Есть альтернатива — только что мы были вместе.

— Да, но брак это… — Брак — это просто ключевое слово, которое использует общество, пытаясь наводить порядок в хаосе между полами. Это похоже на то, когда философы говорят об абсолютной истине, пытаясь навести порядок в нашей хаотичной Вселенной. Но можно философствовать, не упоминая об абсолютной истине, и можно любить кого-то, не упоминая о браке.

— Ты рассуждаешь, будто такое понятие, как мораль, вообще не существует. Эта любовная связь, может быть, очень хорошо устраивает нас, но как насчет бедной Эльзы? Как ты сможешь с точки зрения морали оправдать свое поведение со мной, когда ты этим делаешь ее несчастной?

— Она не будет несчастна! Для того чтобы Эльза была счастлива, нужно совсем мало — красивый дом, кредитные карточки, Алфред и немножко секса время от времени. Гм, ты же не будешь возражать, если я иногда буду заниматься сексом с Эльзой, чтобы она была счастлива, а?

— Конечно, буду. И даже очень.

У меня от удивления рот открылся.

— По-моему, это плохо, иметь двух женщин, — решительно продолжает Вики. — Так принято у мусульман, но взгляни на их женщин! Завернутые в черные чадры, они безлики! Но женщины — не бездушные предметы, Себастьян! Они люди, они чувствуют.

— О, Боже, Вики, тебе не нужно говорить мне об этом! Другие мужчины, возможно, думают, что женщины — это скот, но я не могу быть таким глупым!

— Тогда почему ты не видишь в Эльзе личность, почему она для тебя вещь с этикеткой «жена»? У нее, как и у любого другого, есть чувства.

— Я уважаю ее чувства! — протестую я. Вики берет свой пиджак, и я бросаюсь за ней к двери.

— Я буду продолжать заботиться о ней!

— Ты собираешься унижать ее!

Сейчас Вики очень сердита. Она выходит из квартиры и мчится по коридору к лифту. Я с трудом догоняю ее.

— Послушай, Вики.

— Хорошо, давай, унижай ее! Мне нет дела до твоего брака!

— Послушай, ты, по-моему, ревнуешь! — говорю я, зная, что это не так, но пытаясь нейтрализовать ее гнев, придав нашему разговору оттенок шутливости.

Когда лифт останавливается на первом этаже, она бросает на меня презрительный взгляд.

— Доброй ночи, Себастьян. Я сама поеду домой. Спасибо.

Я открываю ей дверь такси и провожаю машину взглядом.

О, черт. О, черт. О, черт.

15 марта 1959 года.

Алфред довольно смотрит на меня своими светло-голубыми глазами и с удовлетворением говорит: «Папа!»

Умный маленький мальчик. Он знает, кто его понимает. Я беру его на руки, и он бьет меня по уху. Не будь сентиментален, ты, большой ублюдок, не будь глуп, думает он.

Я кладу его обратно в манеж. Я наблюдаю, как он играет. У него есть маленький ксилофон, на котором он сосредоточенно играет, и я наблюдаю за его напряженным лицом, когда он пытается понять, по какой клавише ударить.

В освещенной солнцем комнате появляется тень. Это Эльза. — Алфред, мой драгоценный, мой мальчик…

Она поднимает его, отрывает его от ксилофона и воркует с ним на детском языке. Алфред кричит от ярости.

— Эльза, ради Бога, положи его обратно!

Она пристально смотрит на меня ледяными голубыми глазами своего отца.

— Я хочу поговорить с тобой.

Алфреда положили обратно в манеж, но он огорчен. Он кричит в негодовании. Стремглав вбегает няня и снова берет его на руки. Он плачет еще сильнее. Бедный Алфред. Только один человек понимает его.

Мы с Эльзой направляемся в нашу спальню, и она захлопывает дверь.

— Ты спишь с ней, да? — говорит она.

О, Боже, вот и приехали, но я знал, что рано или поздно это должно было случиться. Я смогу с таким же успехом решить эту проблему сейчас и больше к этому не возвращаться.

— Откуда тебе это известно? — говорю я, чтобы выиграть время и сохранить равновесие.

— Оттуда, что ты спишь со мной только один раз в неделю, а еще остаются целых шесть дней!

Мы с Вики за последние два месяца только пять раз занимались любовью, потому что каждый раз после этого мы ссорились; потом мы в течение нескольких дней не общались. Но я терпелив и готов ждать, пока Вики хорошенько не успокоится и не сможет чаще заниматься сексом. Она не испытывает отвращения к этому занятию. Если бы она испытывала отвращение к сексу, то я бы не принудил ее заниматься любовью, но она все еще не может допустить мысль, что это может быть приятно. Пока она просто делает мне любезность из вежливости, как если бы она приняла бокал красного шампанского, которое она ненавидит, от старого доброго друга, который не должен был бы ей его предлагать. Но я понимаю, что всему свой срок и даже то, что я изредка занимаюсь с ней любовью, для меня рай, по сравнению с теми годами, когда я к ней подойти не смел. Как я ни стараюсь, я не могу поддерживать прежние отношения с Эльзой. Моя любовная связь, несмотря на то, что она пока еще не стала тем, о чем я мечтал, начала с неожиданной силой влиять на мою семейную жизнь.

— Ты подонок! — с такой яростью говорит Эльза, что я подпрыгиваю.

Я беру себя в руки.

— Ну да, — говорю я, — я сплю с ней, но нет никакой необходимости устраивать скандал, — и я вовсе не намерен бросать тебя! Я буду жить с тобой, буду хорошим мужем, но правда заключается в том, что среди хороших мужей редко встречаются такие, которые верны своим женам, — можешь спросить у своего отца, если мне не веришь. Твой отец всегда заботился о своей семье, как это подобает хорошему мужу. Но всем известно, что у него всегда было множество других женщин…