— Почему тебе так нравится черный цвет? — спросил я Себастьяна с любопытством, после того как Фрейд не дал мне ответа на этот вопрос, но Себастьян ответил с бесстрастным лицом:

— Потому что он темный.

Я отказался от дальнейших вопросов, сказав себе, что сделал все для воспитания нормального, хорошо приспособленного к жизни сына, и если Себастьян несколько странный, в этом моей вины нет. Сам я никогда не обращался за советом к своему отчиму, но постарался, чтобы мои собственные пасынки на пороге взрослой жизни знали, как выглядит презерватив и что сокращение ВД имеет отношение не только к победе союзников во второй мировой войне, но и означает диагноз «венерическая болезнь».[20]

Кризис разразился весной 1955 года. Погода была прекрасная, фондовая биржа гудела, и я только что купил новый молочно-белый «кадиллак» со светло-голубой обивкой. Я был в таком хорошем настроении, что даже задержался после работы купить бутылку шампанского по дороге к Терезе, но, прибыв в Дакоту, я нашел ее в угрюмом настроении. Она переживала полосу невезения в своей работе. Я успешно увел ее от постимпрессионизма, но она соблазнилась новомодной американской абстрактной живописью, и я видел пагубное влияние Джексона Полока на каждом ее полотне. Я сказал ей вежливо, что она должна вернуться к своей прежней манере. Она ответила, что ее не устраивает репутация второй Бабушки Мозес, и почему, черт возьми, она не может сама разбираться в своих делах? Наши встречи стали неприятно однообразными. Как-то я даже спросил, не хочет ли она прекратить их, на что она ответила вежливо: «Нет уж, благодарю», — и к следующему моему приходу приготовила изумительный бифштекс под беарнским соусом. Позже она спросила меня, не хочу ли я сам прекратить наши отношения, и я сказал также вежливо: «Нет уж, благодарю», — и подарил ей золотой браслет от Картье. Я надеялся, что после этого мы будем более непринужденны друг с другом, но, когда в этот вечер я приехал в Дакоту, она мне сказала, что у нее менструация, секс откладывается и с новой картиной дела плохи. Она была права. Да, права, и, отклонив ее равнодушное предложение съесть гамбургер, я засунул шампанское в холодильник, сел в «кадиллак» и поехал домой.

Когда я вошел в холл, первым, кого я увидел, был Джейк Рейшман.

— Нейл! — тут же воскликнул он. — Слава Богу, что ты здесь! Я собрался за тобой в Дакоту. Разве Тереза отключает в этот час телефон?

Я не был удивлен этими намеками на мои отношения с Терезой, он встречал ее каждый раз, когда я выставлял ее работы, и знал многие годы, что я содержу ее в Дакоте. Но на этот раз его присутствие меня смутило.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я, оцепенев.

— Алисия позвонила мне в панике. Она пыталась звонить тебе, но ты ушел из офиса, и когда ты не пришел домой, она обратилась ко мне как к одному из старых бархарборских друзей, на кого она могла опереться в тяжелый момент… А, вот и она! Да, все хорошо, Алисия, он здесь. — Он взял меня под руку и провел в библиотеку. — Садись, я приготовлю тебе выпить. Алисия, я сам все расскажу Нейлу, ты должна уйти и лечь.

Алисия была бледна как смерть.

— Я не могу, Джейк, — сказала она, — но останься, пожалуйста, и объясни все Корнелиусу. — Она в волнении села на стул около двери. Джейк подошел к бару.

— Виски, Нейл?

— Да. Но что, черт возьми…

— Разреши мне только приготовить выпивку. Уверяю тебя, мы все в этом нуждаемся.

— Ладно, но… подожди, Джейк, Алисия не пьет виски.

— Ох, сейчас я выпью, Корнелиус, — сказала Алисия машинально.

Джейк сказал сразу:

— Ты пила виски, когда я приехал. Я полагал…

— О, да, конечно. Да, налей мне еще. Спасибо, Джейк.

— Какого дьявола мы попусту теряем время, обсуждая алкогольные привычки Алисии! — Я почти рвал на себе волосы от раздражения. — Джейк, что случилось? Почему здесь была полиция? В дом прошли воры?

— Нет, Нейл, это Себастьян. Он попал в переделку. Полиция обвиняет его в том, что он избил женщину на Верхней части Вест-Сайда.

Я выпил виски, быстро схватил телефон и начал действовать.

— Миддлтон, соедините меня с комиссаром полиции. — Я повесил трубку, а затем набрал другой номер. — Шуйлер, немедленно соедините меня с моими адвокатами. — Я вышел на внешнюю линию и набрал номер квартиры Себастьяна.

— Алло! — ответил Себастьян лаконично.

— Себастьян, что, черт возьми, случилось? Полицейские у тебя?

— Да. Это какая-то нелепая ошибка. Я позвонил своему адвокату.

— Не говори им ни слова, пока он не придет. Я еду прямо сейчас.

Я повесил трубку. Телефон тут же зазвенел снова.

— Да?

— Я соединяю вас с комиссаром полиции, сэр.

— Давайте. Алло? Да, это Корнелиус Ван Зейл. Что, черт возьми, вы делаете, преследуя моего пасынка? Что? Вы ничего не знаете об этом? Тогда я вам немедленно предлагаю это выяснить! Имя моего пасынка Себастьян Фоксуорс, и сейчас ваши люди толкаются на его квартире на Ист-36-стрит, 114, повторяю, Ист-36-стрит, 114. Свяжитесь с капитаном из вашего полицейского участка и скажите ему, что в случае незаконного ареста я буду возбуждать уголовное дело.

Я повесил трубку. Телефон сразу же позвонил снова. На линии был мой адвокат.

— Что произошло, Корнелиус?

— Сколько стоит полное снятие вины за попытку изнасилования?

Алисия наклонилась, будто она была в обмороке. Первой реакцией Джейка было броситься к ней, но затем он остановился, как бы решая, что делать.

— Ради Бога, Джейк! — сказал я резко, прервав разговор с адвокатом, который нес какую-то околесицу о взяточничестве, — положи Алисию на кушетку и позови ее горничную.

Джейк хлопотал над Алисией. Я повесил трубку и приказал подать машину к подъезду.

— Я сразу же вернусь, — сказал я Алисии, целуя ее. — Не беспокойся, я все улажу, нет проблем. Джейк, я позвоню тебе. Благодарю за помощь.

И я поспешил к Себастьяну, чтобы сдержать обещание.

Это было очень трудно, так как у оскорбленной женщины, проститутки с Вест-Сайда, был бумажник Себастьяна, в котором находились его водительские права с его старым адресом на Пятой авеню, но женщина оказалась очень разумной, когда поняла, что ей хорошо заплатят, и полицию оказалось легко убедить в том, что ее избил сожитель, когда застукал ее с Себастьяном. Никто не захочет зря тратить время, проводя расследование незначительного преступления, когда имеются куда более серьезные.

Когда я, наконец, остался один с Себастьяном, я сказал ему:

— А теперь можно пойти спать, если получится, но я хочу, чтобы ты был в моем офисе завтра в девять часов утра, и если ты опоздаешь хоть на секунду, ты будешь уволен.

— Ладно, — сказал Себастьян.

Я смотрел на него и молчал, через десять секунд Себастьян покраснел и пробормотал:

— Да, сэр.

Я резко повернулся и вышел.

Он постучал в дверь в девять часов и, поднявшись из-за стола, я провел его в другую комнату, бывшую моим рабочим кабинетом. Во времена Пола эта комната, выходившая на внутренний дворик, была обставлена как библиотека, в то время как дальняя комната, отделенная аркой, использовалась как изящная гостиная, где только избранные собирались ежедневно после обеда выпить чаю. Я упразднил эту традицию девятнадцатого века. Главная комната была обставлена теперь как строгий кабинет, а ближняя комната, как я узнал однажды, подслушав шепот младшего партнера, стала называться комнатой ужасов. В этой комнате я увольнял людей, убеждал принять мою точку зрения, доказывая, что банкир инвестиционного банка создан только для того, чтобы устилать золотом дорогу своих клиентов, но ни в коем случае не вмешиваться в их дела.

— Садись, Себастьян, — сказал я своему пасынку, который уже заранее болезненно побледнел.

Он неловко сел на кушетку, а я оставался стоять у камина, положив одну руку на каминную доску бледного мрамора.

— Ну, так что же? — спросил я резко.

Он кашлянул. Звук отразился от пепельно-белого потолка и неокрашенных стен. Ковер в комнате был стального серого цвета. За моими плечами цифровые часы мерцали красными огоньками, — время — источник жизненной силы — медленно уходило в бесконечность.

— Итак, Себастьян? — повторил я, пока он пытался успокоиться.

— Благодарю за то, что ты улаживаешь мои неприятности. Я очень сожалею, что впутал тебя в это дело. Извини меня за все это беспокойство.

Для Себастьяна это была длинная речь, но я ничего не произнес в ответ. Молчание продолжалось. У меня не шевельнулся ни один мускул, но он заерзал на кушетке.

— Я жду, Себастьян.

— Я сожалею, сэр. Я не понимаю…

— Я жду твоего объяснения.

— О!.. — Он снова заерзал, пытаясь найти удобное положение, но современные кушетки с их неудобными спинками исключают всякую надежду на комфорт.

— Я хочу знать, — сказал я бесстрастно, — почему интеллигентный молодой человек, хорошо воспитанный в счастливом доме со всеми возможными преимуществами, которые дает богатство, ведет себя так отвратительно.

Он ничего не ответил. Я чувствовал, что во мне нарастало раздражение. Я резко повернулся и отошел от камина, остановившись перед окном.

— Приходило ли когда-нибудь тебе на ум, — спросил я, — назначить свидание хорошенькой девушке, оплатить обед, пригласить в кино?

— Нет, сэр.

— Почему нет?

— Я лучше пообедаю и схожу в кино один.

— Почему?

— Я не люблю разговаривать с глупыми людьми.

— Тогда почему ты не назначишь свидание какой-нибудь умной девушке?

— Умные девушки меня не интересуют.

— Почему?

— Потому что я в основном не интересуюсь их мозгами, а они достаточно разумны, чтобы считать это оскорбительным.