Меня окутало теплое чувство, когда я представил себе, как моя мать чистит-моет гостевую комнату. Я остался доволен, что порадовал ее.

Вздохнув, я вернулся к своим рабочим делам, и, надиктовав столько писем, сколько было возможно за оставшееся время, покинул здание банка и поехал с шофером к центру города, чтобы встретиться за ленчем с президентом «Хаммэко».

Ленч прошел успешно, но мое хорошее настроение было испорчено по возвращении в офис, когда Скотт сказал, что президент накануне встречался за ленчем с главным менеджером синдиката-конкурента.

— Негодяй! — вскричал я. — Выяснял нашу пригодность! Если он хочет принять сторону того, кто ему больше понравится, зачем нам принимать участие в этом проклятом конкурсном состязании? Он должен либо выбрать этот путь с ленчем, либо не видеть никого из конкурентов, пока не будут получены запечатанные пакеты с условиями контрактов. В наше время все неприятности с клиентами заключаются в том, что они думают, что они боги. Мне хочется смеяться, когда я вижу отчеты о текущем антимонопольном судебном деле, и читаю глупости, которые говорит прокурорский совет, о всемогущем заговоре банкиров инвестиционных банков, которые терроризируют крупный бизнес Америки. Вот тебе и раз! Мы боремся до смерти со своими соперниками, а прокурорский совет утверждает, что в инвестиционной банковской индустрии нет конкуренции! Порой я сожалею, что министерство юстиции не упоминало банк Ван Зейла в своем антимонопольном иске. Я бы сказал судье Медина пару интересных вещей!

— Не сомневаюсь, что ты это сделал бы, Сэм, — сказал Скотт, как всегда соблюдающий безукоризненную вежливость.

Я резко сменил тему.

Я дал Уайтмору свой частный номер телефона и попросил его позвонить мне немедленно, как только завтра во второй половине дня будет установлена их окончательная цена.

— Конечно, Сэм, никаких проблем… — Уайтмор выглядел бледным, но выдавил из себя теплую улыбку, и мы разошлись после продолжительного крепкого рукопожатия.

Когда я приехал домой, то позвонил Скотту. Как обычно, он заработался допоздна.

— Мы все назначили на завтра, — сказал я. — Уайтмор завтра «споет» все подробности окончательной цены наших конкурентов не хуже канарейки. Ты работаешь над последним рыночным отчетом?

— Конечно, — ответил Скотт.

Я повесил трубку.

Я захватил с собой домой досье «Хаммэко» и работал над ним до полуночи и, проработав все детали, вычислил наилучшую цену, которую мы можем предложить. Затем я пошел в постель и проспал несколько часов, прежде чем броситься в банк на окончательную схватку с конкурентами. Когда Скотт встретил меня в моем кабинете в восемь часов, мы пробежали вместе окончательный вариант рыночного отчета и уточнили найденную мной цену.

Утреннее совещание комитета по ценам синдиката состоялось в десять, а окончательное совещание было намечено на два. Я рассчитывал, что услышу новости от Уайтмора в три; это означало, что я смогу сделать все необходимые корректировки с комитетом, прежде чем в четыре часа нужно будет подавать нашу заявку с ценой. Это было напряженное расписание, и мои нервы были на пределе, когда я вел совещание по поводу окончательной цены и сделал сообщение о положении на рынке, включая обзор недавних сделок подобного размера, а также и тех пределов, в которых интерес инвесторов к этой сделке с «Хаммэко» был бы оправдан. Далее следовало решить, какова будет продажная цена выпускаемых акций и во сколько они обойдутся тому, кто будет их выпускать. Я прежде всего остановился на предложении, относящемся к «себестоимости денег», и мое предложение некоторое время обсуждалось всей группой, прежде чем после нескольких голосований удалось установить окончательные цены. Никто не ушел в последнюю минуту, и поэтому не было паники во время перераспределения долей.

— Хорошо, джентельмены, — сказал я под конец. — А теперь, если вы соблаговолите подождать несколько минут, я проконсультируюсь с моими источниками и посмотрю, не удастся ли мне раздобыть кое-какую неофициальную информацию. — Я обернулся к двум моим партнерам из кон-зала. — Вы можете взять ребят в седьмой номер и начать окончательное оформление бумаг. Я не думаю, что ожидаются большие исправления.

Я поспешил обратно в свой кабинет.

— Соедините меня с Уайтмором, — сказал я Скотту, как только закрыл за собой дверь, но Уайтмора все еще не было в его офисе. По-видимому, совещание по ценам наших конкурентов все еще продолжалось.

Я смешал себе мартини с джином «Бифитер», очень сухое, только со льдом и двумя оливками, и сел, попивая его и ожидая.

Красный телефон зазвонил.

— Новости есть? — спросил Корнелиус.

— Пока нет.

Зазвонил белый телефон. Это была моя частная линия. Я прервал разговор с Корнелиусом и схватил трубку.

— Сэм? — спросил Уайтмор.

— Давай.

Он сообщил мне новости. Я повесил трубку и смешал себе еще одно мартини, еще более сухое, затем позвонил Скотту.

— Зайди сюда.

Я позвонил в отдел синдиката на Уиллоу, 7.

— Оставьте все как есть. — Я выпил свое мартини очень быстро и только успел зажечь сигарету, как почти бегом пришел Скотт.

— Они нам сбили цену.

— Боже мой! Но как?

— В действительности им пришлось сократить рост. Для них нет иного способа достичь таких цифр и еще получить приличные барыши.

— Что мы теперь будем делать?

— Пойдем к Нейлу.

Мы побежали вниз. Корнелиус разговаривал с двумя своими помощниками, которых он немедленно отослал, увидев меня в дверях. Как только дверь закрылась, Корнелиус тревожно спросил: «Ну как?»

Я сообщил ему новость. Корнелиус воспринял это спокойно.

— Ну ладно, имеются две возможности, — сказал он, откидываясь на спинку кресла. — Либо наши знаменитейшие конкуренты выжили из ума, либо Уайтмор лжет.

— Господи. — Я был разозлен. — Если он мне лгал, я его…

— Конечно, — сказал умиротворяюще Корнелиус. — Конечно, мы ему покажем. Однако тем не менее… Я думаю, что Уайтмор тебя обманывает, — повторил Корнелиус, — но не по своей инициативе. У него кишка тонка. Похоже, ты напугал его до смерти, и он побежал к боссу и покаялся, а теперь действует по приказу Боннера. Я помню, как помог этой фирме выпутаться из неприятности, поскольку полагал, что полезно иметь их в своем заднем кармане, вместо того чтобы они постоянно мешались нам под ногами, и я знаю, Боннер поступает так, как если бы он хотел сохранить дружбу и получить долю в следующем объединении, но, может быть, Боннер до сих пор не простил нам, что мы не включили Кристоферсона в объединение банков в сделке с Пантихоокеанской компанией «Харвестер» в сорок третьем году; может быть, он не может упустить свой золотой шанс отомстить нам.

— Это возможно.

Мы рассуждали об этом. Я видел, что у двери спокойно стоял Скотт.

— Боннер знает, что если бы мы сбили цены, мы навредили бы себе больше, чем другим, — сказал Корнелиус. — Он хочет, чтобы мы выглядели дураками. Давай быстро удержим то, что у нас имеется, и я держу пари, мы все равно победим.

— Правильно. — Я повернулся к Скотту. — Дай добро ребятам в номере 7 и скажи им, чтобы заканчивали оформление бумаг.

— Да, Сэм, — сказал Скотт.

Звонок от президента «Хаммэко» последовал в 18 час. 03 мин. Я пил черный кофе и закурил еще одну сигарету.

— Сэм!

— Привет, Фред, как обстоят дела с ценой за подряд?

— Послушай, Сэм, я действительно очень спешу, и мне очень неприятно тебе говорить, но…

Должно быть, выражение моего лица изменилось, хотя я и не заметил, чтобы у меня пошевелился хоть один мускул. Я посмотрел через стол на Скотта, и, когда увидел, что он понял, что произошло, я с ужаснувшей меня ясностью отметил: он доволен. Четкая формулировка этого открытия, которое, казалось, невозможно выразить словесно, породила во мне множество противоречивых чувств, которые мешали мне спокойно размышлять и которые я и не пытался контролировать.

Я ничего не сказал. Положив трубку на рычаг, я встал, подошел к окну и молча посмотрел на внутренний дворик.

Наконец раздался голос Скотта:

— Я сожалею, Сэм. Я чувствую себя не лучше. Мы все столько работали.

Я медленно повернулся и посмотрел ему в глаза.

— Может быть, у наших соперников есть осведомитель в нашем лагере, — услышал я свой голос, — так же как мы имеем своего человека в их лагере. И, может быть, Уайтмор ведет двойную игру, передавая информацию и туда, и сюда.

Скотт выглядел озадаченным.

— Я думаю, что это возможно, хотя и кажется невероятным. Кто с нашей стороны мог бы сообщить Уайтмору эту информацию?

Я сразу понял, что он невиновен. Виновный человек сделал бы более ловкое замечание, чтобы пресечь мои подозрения, но, вопреки здравому смыслу, само знание того, что подтвердить мои сомнения относительно него невозможно, подталкивало меня к потере контроля над собой. Прежде чем я смог остановиться, я спросил напрямик:

— Ты сегодня разговаривал с Уайтмором?

Внезапно он все понял. Его обычная бледность сменилась краской негодования.

— Если я правильно понял, что ты имеешь в виду, задавая мне этот вопрос, Сэм, — сказал он, каким-то образом ухитряясь сохранять ровный тон, — я должен просить тебя не только взять обратно вопрос, но и извиниться. В противном случае я пойду к Корнелиусу и скажу, что больше не могу с тобой работать.

Первый раз в жизни я увидел в нем его отца. Как будто бы приподнялся занавес над действом, которое много лет тому назад я видел тысячу раз: Стив в тяжелых обстоятельствах, Стив бьет противника его же оружием, Стив идет наперерез неприятностям и уходит от опасности с помощью пары кратких фраз, которые заставляют нас с Корнелиусом отступать в ближайший угол. Вплоть до этого момента я не вспоминал, как мы боялись Стива Салливена. Я забыл о том облегчении, смешанном с чувством вины, которое я испытал, услышав о его смерти.