Анна Рэндол - Грехи негодяя

– Оливия, я…

– Йен обыскивал все настенные часы. – Она не была готова к разговору с ним. Пусть лучше помолчит. Сначала ей необходимо умерить… расстаться с надеждой на то, что он явился не просто отругать ее за отлучку с Йеном.

Но Клейтон предпочел не понять намека. Он подошел к ней и накрыл ладонью ее руку, все еще лежавшую на одном из ящиков.

– Оливия, прости, что я так отреагировал.

– Я откажусь от фабрики, потому что это правильно, и я… Подожди… Что ты сказал?

– Мне очень жаль. – Он поморщился. – Я боялся, что если прощу тебя, то покажу мою слабость и позволю тебе использовать меня в своих интересах. Ты доверилась мне, сказала правду, а я оказался недостойным твоего доверия. Теперь ты меня прости.

Оливия молчала. Ей очень хотелось верить в их с Клейтоном общее будущее, но ведь могло статься, что это будущее продлится только до ее следующей ошибки. А этого ей не пережить…

– Как я могу быть уверена, что ты не отвернешься от меня, когда я в следующий раз сделаю что-то не так? Могу поклясться, что я никогда намеренно не причиняла тебе зла и впредь этого не сделаю. Но я ошибалась и буду ошибаться. Вероятнее всего – очень часто.

– И я тоже. Сегодняшняя ночь – наглядный тому пример. Видишь ли, чтобы научиться не быть бессердечным ублюдком, мне потребуется время. И я пойму, если ты не захочешь ждать. Но ты заставила меня вспомнить, чего мне не хватает в жизни, и я… – Он закрыл глаза. Его красивое лицо на мгновение исказила гримаса боли. – И я уже не могу вернуться к пустоте, в которой жил, хотя она и стала для меня привычной. Могу только поклясться, что научусь и прощать, и просить прощения.

Сердце Оливии пропустило один удар.

– Милая, прошу тебя, прости меня.

Что ж, если он может ее простить, то ей легко сделать то же самое.

– Да, Клейтон, конечно. – Она поднесла его руку сначала к щеке, потом к губам. – И от меня будет не так-то легко отделаться…

– Следовало бы заставить его пресмыкаться дольше, – проговорил Йен из недр магазина.

Оливия сдавленно прыснула.

– Я не хочу, чтобы он пресмыкался. – Понизив голос, она добавила: – Но хочу, чтобы он меня поцеловал.

И Клейтон не заставил себя упрашивать.

В спину Оливии впились несколько ручек от ящиков, но ей было наплевать. Сейчас для нее существовали только губы Клейтона. И еще – ощущение чудесной головокружительной свободы и радости.

Впервые за десять лет она могла поцеловать любимого, не испытывая ни сожалений, ни угрызений совести. Не имея мрачных тайн. Она наслаждалась новым ощущением свободы, и все тело ее, казалось, пело от счастья.

Она гладила плечи Клейтона, восхищаясь его силой и твердостью мускулов.

– От вас не доносится ни звука уже две минуты, – сообщил Йен из другой комнаты. – Прекратите… то, чем вы занимаетесь, и займитесь делом.

Клейтон с трудом оторвался от любимой женщины.

– Говоришь, Йен обыскивал настенные часы?

– Да, те, что разложены на верстаке. И он… Хм… как странно.

– Что?! – насторожился Клейтон.

– На фабрике я всегда стараюсь, чтобы инструменты и сырье находились рядом с рабочими.

– Правильно. Это повышает производительность труда.

– Конечно. Но почему же его рабочий стол находится вон там, а все инструменты и детали – в этой стороне комнаты? Это же неудобно.

В комнате возник Йен.

– Ты женишься на гениальной женщине, Клейтон. Или ты еще не сделал ей предложение? Когда же планируешь? Тебе потребуется еще сорок две минуты?

– Возможно, в другом месте. Мастерская, где изготавливают бомбы, к этому не располагает.

Сердце Оливии забилось быстрее.

– Ты собирался сделать мне предложение?

Клейтон судорожно сглотнул.

– Да. Но не делать же предложение в этом месте… И перед этим идиотом.

Оливия рассмеялась:

– Поздно спохватился. Я принимаю его.

Клейтон ухмыльнулся и привлек ее к себе.

– Нет, дорогая. Я должен сделать предложение по всем правилам.

– Женщина оказалась настолько глупа, что уже сказала «да», – вмешался Йен. – Я бы на твоем месте не стал рисковать.

Клейтон чмокнул Оливию в губы и выпустил из своих объятий.

– Заткнись, Йен. И помоги мне отодвинуть стол.

Мужчины отодвинули огромный дубовый стол, и Йен принялся внимательно рассматривать половицы.

– Люк, – сказал он через несколько минут.

Люк тогда же был поднят, и стала видна лестница, ведущая вниз.

Йен опустил фонарь в отверстие. Оливия же опустилась на колени рядом с ним, чтобы ничего не пропустить. Огонек высветил клубок толстого шнура. Рядом стояла чаша с черным порохом. Еще в одной чаше находились маленькие металлические шарики.

Йен чуть повернул фонарь, и на полу, ниже ступенек, стали видны две ноги. А также торс, залитый кровью.

– Труп, – констатировал Йен.

Оливия ахнула и отпрянула от люка. Руки Клейтона подхватили ее, но она не захотела отходить в сторону.

Мужчина был застрелен. Отверстие в груди не оставляло в том никаких сомнений.

– Хорошо, что мы не стали терять драгоценное время и ждать его здесь утром, – заметил Клейтон.

– Он давно мертв? – спросила Оливия.

Йен спустился в потайную комнату.

– День, от силы два. Нет, пожалуй, все-таки день. Печка еще чуть теплая. Какова вероятность того, что наш последний агент взял бомбу и застрелил свидетеля?

– Очень высокая, – отозвался Клейтон.

– Часовщик был весьма занятым человеком. Здесь есть еще несколько бомб разной степени готовности.

Оливия пододвинулась, чтобы лучше видеть.

Йен осветил фонарем ряд ящиков.

– Судя по всему, основной специальностью этого человека было именно взрывное дело. Здесь фунтов семь пороха. А также внутренние части часовых механизмов и кремневые воспламенители. Причем все – очень маленькое. Спрятать такие вещи нетрудно.

– Как близко агент должен находиться к царю, чтобы поражающая способность бомбы оказалась максимальной? – спросила Оливия.

– Пятнадцать – двадцать футов, – ответил Клейтон.

– У вас там есть какие-нибудь записи? – поинтересовался Йен.

В мастерской, где они находились, было так чисто, что это граничило с маниакальной идеей. На рабочем столе аккуратной стопкой лежали записи, в которых указывалось, какое зубчатое колесо использовалось и когда. Такой человек должен был учитывать и расход каждой унции пороха и каждого дюйма запального шнура. Подумав об этом, Оливия невольно содрогнулась.

– У меня тут тоже кое-что есть! – крикнул Йен. – Ага… вот записи. Доставил три бомбы в… Выходит, он вел журнал! Правда, здесь нет ничего особенно полезного – имен, например. Но он действительно учитывал все бомбы и оплату за них. Хм… возможно, в этом следует разобраться.

– Какая запись была последней?

Йен выругался и тут же ответил:

– О бомбе, начиненной пятнадцатью фунтами пороха.

– А в этом случае как близко к царю должен подойти убийца? – снова спросила Оливия.

– Он должен находиться в том же бальном зале.

– Значит мы… – Она потерла виски, чтобы рассеять туман в голове.

– Сейчас мы отвезем тебя домой, – сказал Клейтон.

– Но бомба…

Он провел по ее щеке тыльной стороной ладони.

– Ты уже сутки на ногах. Опытный шпион знает, что всегда возникают вопросы, которые следует решать быстро. Но их невозможно решить, когда падаешь с ног от изнеможения.

– Уложи ее в постель! – крикнул Йен. И тут же, смутившись, добавил: – То есть я хочу сказать, что ей необходимо лечь в постель и поспать.

Но что сказано, то сказано. И восхитительно дерзкие мысли невозможно изгнать из головы. Взяв Оливию за руку, Клейтон подвел ее к окну, и жар его ладони вдруг показался ей невыносимым. Теперь ее ничто не останавливало.

– Значит, в постель? – спросила она. – Что ж, звучит заманчиво. – Собственный голос почему-то показался ей чужим. Он был хриплым и полным желания. – Да-да, в постель и поспать – это определенно хорошая идея.

– Какая? – спросил Клейтон. – В постель? Или поспать?

– Обе.

Он не стал рисковать и ни разу не поцеловал Оливию, возвращаясь в дом Кати. Нельзя было отвлекаться. Следовало внимательно наблюдать за окрестностями и быть уверенным, что за ними никто не следит.

Но Оливия не облегчала ему задачу.

И дерзкая девчонка это знала. Когда она шептала что-то ему на ухо, ее губы непременно касались его. И она постоянно прикусывала нижнюю губу, делая ее розовой; когда же убедилась, что он это заметил, принялась облизывать губы, что выглядело очень соблазнительно.

– Проклятие! Если ты будешь продолжать в том же духе, я завалю тебя в сугроб. Не будет никаких шелковых простыней и зажженных свечей.

– Шелковые простыни и свечи?… – переспросила Оливия.

Клейтон смутился:

– Ну… возможно, я представлял себе нечто подобное раз или два.

Брови Оливии поднялись так высоко, что скрылись под шапкой.

– Знаешь, я тоже…

– Что именно ты представляла?

Оливия только улыбнулась и плавно пошла перед ним, покачивая бедрами.

А он проворчал:

– Если так и дальше пойдет, то мы точно не доберемся до простыней.

Поскольку они находились совсем рядом с домом Кати, он подхватил Оливию на руки и оставшееся расстояние преодолел бегом.