Даниэла Стил - Грехи матери

– Почему вы не поженились, когда она умерла? Я всегда задавалась этим вопросом.

Мэрибел впервые была так откровенна с дочерью. Оливии пришлось ждать своего семидесятилетия, чтобы задать матери вопросы, беспокоившие ее всю жизнь.

– Мы собирались, но Ансел хотел выдержать годичный траур по жене. Даже была назначена дата свадьбы. Он подарил мне кольцо, и мы считали себя помолвленными, хотя никому не говорили, даже тебе. А потом он умер, пережив жену лишь на семь месяцев. Вот мы и не поженились. Но я всё равно его любила.

Оливия сидела в задумчивости. Мать только что раскрыла ей свой секрет. Взглянув на руку Мэрибел, она увидела кольцо и поняла, откуда оно. Кольцо украшали три маленьких бриллианта. Ее мать носила его большую часть своей жизни. Перехватив взгляд Оливии, Мэрибел кивнула. Видно было, что она задумалась о мужчине, подарившем это украшение.

– Да, это оно. Я его никогда не снимаю.

– Я просто считала, что раз вы не поженились, значит, тебя устраивало положение вещей. А спросить мне никогда не хватало смелости.

– Конечно, оно меня не устраивало. В те времена быть любовницей женатого мужчины считалось неприличным, да и сейчас тоже. Но иногда не остается выбора. Если бы его брак не был чисто формальным, я бы на это не пошла, – но он был таковым. Его жена стала душевнобольной. Похоже, что у твоего друга подобная ситуация. Хотела бы я оказаться замужем за Анселом? Конечно. Но я принимала ситуацию такой, какой она была. Ты, возможно, тоже предпочла бы замужество?

Оливия покачала головой:

– Честно говоря, нет. По крайней мере мне так не кажется. Меня устраивает нынешнее положение дел. Скорее я предпочла бы, чтобы он не был женат. Я была в браке с Джо и думаю, теперь еще один брак мне не нужен.

– А мне в моем возрасте тем более, – рассмеялась Мэрибел, – хотя здесь самому старому жениху было девяносто шесть. Он женился на восьмидесятидвухлетней девчонке. Кажется, он прожил еще три года, но не сомневаюсь, что они были счастливы. А если бы они не поженились, это было бы аморально? Была ли я аморальной? Формально – да, как и ты. Но формальности – это не реальная жизнь. Жизнь – это люди, принимаемые ими решения и чувства, которые подсказывают, что они должны делать. Если никому не причиняется боль, я не против «аморальности».

Своими словами Мэрибел словно избавила дочь от сомнений.

– Я отношусь к этому так же, – с печалью произнесла Оливия, – но мой сын – нет. Он склонен драматизировать.

– Жизнь Филиппа была лишена тревог и забот. Ему пора повзрослеть и перестать тебя осуждать – его недовольство слишком затянулось. Наконец пора понять причины твоих поступков и принять твой роман. Было бы гораздо более безнравственно, если бы ты увела Питера из семьи. Для меня всегда главный критерий – страдает ли кто-то из-за тебя. У всех нас есть нравственные ориентиры, все мы идем на компромиссы, и здесь ответственность уже лежит на нас самих. Филиппу надо быть милосерднее. Он уверен, что не поступит так же, если окажется на твоем месте? Это жизнь. Мы все сердимся на родителей. Думаю, что ты какое-то время сердилась на меня из-за Ансела, а теперь, пожалуйста, – прошли годы, Джо не стало, и ты нашла мужчину, который делает тебя счастливой, но который женат. Чем это отличается от моей истории с Анселом?

– Раньше или позже мы повторяем поступки наших родителей, независимо от того, как сильно мы их критиковали, – все мы люди и подвержены слабостям. И это учит нас прощать и идти на компромиссы. Каждый из твоих детей неизбежно совершит какие-то из твоих ошибок. Это свойство человеческой натуры. Так кто они такие, чтобы строго тебя судить? Не зря же говорят: «Не приведи Господи самому оказаться в такой ситуации». Кто гарантирует, что Филипп в один прекрасный день не поступит так же? В жизни многое может случиться. Ты в шестьдесят совершила поступок, похожий на тот, что совершила я сорокалетняя. И возможно, когда-нибудь Филипп поймет, что ты не «безнравственный человек», а просто человек, и он тоже.

Слова матери приносили Оливии огромное облегчение. Она была согласна с каждым словом, но не могла выразить свои мысли так же четко, как Мэрибел с высоты своего возраста.

– Спасибо, мама, – воскликнула она, наклонившись и поцеловав ее. – Я рада, что мы поговорили.

Оливия считала, что мать не придавала значения официальному статусу и являлась сторонницей свободных отношений, но оказалось, что она была обручена и вышла бы замуж, если бы не смерть возлюбленного. Она была привержена традиционным ценностям, но старалась примирить идеал и реалии, что не всегда легко сделать.

– А я рада, что ты решилась это обсудить, – мягко ответила Мэрибел, снова трогая кольцо, подаренное Анселом. Он был хорошим человеком, как и отец Оливии, с которым Мэрибел прожила очень недолго. С Анселом Моррисом Мэрибел была много-много лет, как ее дочь с Питером Уильямсом. Десять лет – это немалый срок. Она с улыбкой повторила то, что уже говорила: – Филиппу надо повзрослеть. Жизнь вынуждает, хотим мы или нет. И нам с тобой пришлось в свое время. Ему пора прекратить скулить по поводу твоих отлучек в годы его детства. У него всё было. И если бы ты не построила такой бизнес, кто знает, где бы он сейчас работал. Всё в жизни получить невозможно. Иногда с ним была ты, а в остальное время – мы с Джо. Лиз и Джон это поняли. Филиппу тоже придется.

– Я бы хотела, чтобы и Касси это поняла, – задумчиво сказала Оливия. Ее отношения с младшей дочерью были сильно испорчены, что она считала большой потерей.

– Она поймет. Самая большая проблема в том, что вы слишком похожи. Она всё время что-то преодолевает, она молода. И она замечательная женщина, как и ты.

– Я ее теперешнюю почти не знаю. Тебя она хотя бы навещает.

– Когда может, – улыбнулась Мэрибел.

Оливия поднялась. Она провела с матерью много времени и не хотела ее утомлять, хотя этого и непросто было добиться. Если бы не визит дочери, она, вероятно, играла бы в карты.

– Спасибо, мама, – сказала Оливия и тепло, от души обняла ее.

– Просто дай Филиппу перекипеть и повариться в собственном соку. Пусть сам разбирается. И рано или поздно жизнь даст ему пинка и ускорит этот процесс.

– Надеюсь. Не нравится мне его Аманда. Она такая бездушная.

– Это его выбор, – напомнила Мэрибел. – Теперь ему надо понять, что он заслуживает лучшего.

– Не знаю, случится ли это когда-нибудь.

– Может, и случится, – заключила Мэрибел и пошла проводить дочь.

На улице они снова обнялись. Трогая машину с места, Оливия помахала рукой, и мать ей широко улыбнулась. Было очевидно, что Мэрибел в ладу с собой, теперь и Оливии передалось ее состояние. Она ехала домой и улыбалась.

Вечером, после посещения матери, мысли Оливии снова обратились к Кассандре. Ее теперь меньше беспокоил Филипп и его реакция на роман с Питером. Мэрибел права – сыну пора повзрослеть и научиться сопереживать людям.

Касси все не шла у нее из головы. И наконец она решила послать ей сообщение, в котором написала, что дочери очень не хватало на яхте. Это была правда. Оливия всё время по ней тосковала.

В письме было всего несколько строчек, Оливия также упомянула, что навестила днем Мэрибел и та чувствует себя хорошо. Она кликнула «Отправить», не рассчитывая на ответ, и была крайне удивлена, что ответ пришел через несколько минут, хотя в Лондоне в это время уже была полночь. Касси сообщала, что на следующей неделе прилетит в Нью-Йорк в командировку и хотела бы пообедать вместе с матерью. Раз или два в год они устраивали такие встречи. Это не было по-настоящему близкими отношениями, но позволяло поддерживать контакт, который Касс все же не решалась полностью разорвать. Оливия была ей за это благодарна.

Она немедленно ответила, что была бы рада повидать дочь в удобном ей месте и в удобное время.

Касси предложила ресторан в районе Сохо и назначила дату и время. Мать немедленно ответила: «Буду. Целую крепко, мама». Пока это оказалось лучшим из того, что можно было предпринять.

Заведение, предложенное Кассандрой, было французским ресторанчиком типа бистро. Оно пользовалось популярностью и, когда Оливия в него вошла, было полно народу, но она сразу увидела дочь. Та сидела за столиком в глубине зала в черном кожаном пиджаке. У нее были тонкие черты лица, бледная кожа и огромные зеленые глаза. Касс уже давно красила свои темно-каштановые волосы в цвет воронова крыла. Стрижка у нее была короткая, фиксированная гелем. Губы накрашены ярко-красной помадой. Касс была похожа на одну из своих подопечных рок-звезд, выглядела современно и стильно. Она поднялась навстречу матери. Оливия обратила внимание на мини-юбку и туфли на высоком каблуке. Бесспорно, ее дочь была красива. Несколько человек обернулись и уставились на нее. Как и Оливия, Касс отличалась уверенностью в себе и властностью. Она стала одним из самых успешных и уважаемых музыкальных продюсеров в мире. Встретившись с пристальным взглядом матери, она не проявила эмоций, но позволила поцеловать себя в щеку.

– Спасибо, что нашла время пообедать со мной. Ты, наверное, очень занята, – проговорила Оливия, чувствуя, как участился пульс, и желая обнять своего младшего ребенка. Но пересилила себя и сдержалась. Касс никогда не была с ней ласкова.

– Ты ведь тоже занята, спасибо, что приехала в центр, – вежливо ответила дочь. – Все встречи я назначаю здесь. Больше не езжу на окраины. Завтра улетаю в Лос-Анджелес. У Дэнни начинается турне на стадионе «Роуз Боул». Потом он едет в Лас-Вегас.

Касс говорила о нем как об обычном парне, хотя в свои двадцать четыре он был одной из самых популярных рок-звезд мира. Касс сделала ему карьеру, и они съехались пять лет назад. Точнее, это Дэнни к ней переехал. В фешенебельном районе Мейфэр у Касс был дом, которого Оливия никогда не видела, – в Лондоне они тоже встречались в ресторанах, если встречались вообще. Таким образом, она держала мать на расстоянии. С Дэнни Хеллом Оливия до сих пор не была знакома. Судя по фотографиям в прессе, он был красивым парнем, и они с Касси отлично смотрелись.