Когда Оливия приехала к Мэрибел, та как раз заканчивала партию в карты. Она всё утро играла в бридж, а накануне вечером – в покер.

– Мама, ты превращаешься в шулера! – шутила Оливия, пока они шли в апартаменты Мэрибел, чтобы там спокойно пообедать. Мэрибел нравилось обедать с дочерью наедине, а не в общей столовой, где каждые пять минут кто-нибудь подходил к их столу. Всем хотелось познакомиться с Оливией, но матери хотелось побыть с ней самой подольше.

– Я всё узнала о вашем путешествии от Лиз! – радостно сообщила Мэрибел. – Похоже, время вы провели сказочно. Я рассмотрела яхту в Интернете. Такая красивая! Ее владелец тоже интересный мужчина!

Когда она не играла в карты, то рыскала по Интернету и рассказывала друзьям, о чем там узнала. Слушая ее, Оливия улыбалась. Ее мать до сих пор не утратила интереса к жизни, в том числе к молодежи и ее делам. Она прочла книгу Лиз, и она ей очень понравилась. Мэрибел тоже считала, что роман может стать настоящим бестселлером. Оливия ценила в матери не только позитивный взгляд на вещи, но и ее мудрость.

– У меня была интересная неделя, – сообщила Оливия. Она решила рассказать матери о Филиппе и своем романе с Питером.

– У тебя других не бывает, – ответила Мэрибел, но заметила по выражению глаз дочери, что та хочет поделиться с ней чем-то еще.

– На днях мы крепко сцепились с Филиппом, – понизив голос, сообщила Оливия.

– Ничего необычного в этом нет, – заметила мать. Она знала, что юношеская непримиримость внука до сих пор не утихла. С течением лет он не особенно изменился и подобрел.

– Есть! – со вздохом признала Оливия и начала свою исповедь: – Последние годы я тебе кое-что недоговаривала. Мне казалось, что это не важно. Я не хотела торопиться. Поспешишь – людей насмешишь, как ты говоришь.

– Это еще бабушкина поговорка. Она была очень мудрой женщиной и дожила до глубокой старости. Ну, так о чем ты не хотела мне говорить?

Мэрибел уже давно что-то подозревала, но была достаточно мудра, чтобы не спрашивать дочь.

– В последние десять лет у меня роман с Питером Уильямсом, мы видимся раз или два в неделю. Свои отношения мы держали в строгом секрете. Он хороший человек и очень добр ко мне. Я люблю его, хотя, конечно, по-иному, чем любила Джо. С Джо мы были женаты и имели детей.

Из уважения к памяти мужа она должна была сказать это матери.

– Конечно! Ты была юной, когда вышла за Джо. Он тоже был очень молод. Вы вместе взрослели. Отношения же людей в возрасте – дело другое, но это не значит, что вы не любите друг друга. Как раз наоборот. В этом доме престарелых, например, постоянно кто-нибудь женится. Любви все возрасты покорны. В прошлом месяце пара вступила в брак: ей девяносто один, ему – девяносто три. Они знают, что это не будет длиться вечно, но захотели пожениться. В каждом возрасте любовь разная, но это всё равно любовь.

– С нами тот же случай, и длится роман уже десять лет. Я не считала, что проявляю неуважение к памяти Джо: пять лет после его смерти я оставалась одна.

– Ты была еще молода, когда он умер. Женщина в пятьдесят или шестьдесят тоже нуждается в любви, – рассудительно заметила Мэрибел.

– Тебе и вовсе было сорок, когда умер Ансел, – напомнила матери Оливия, – но ни одного романа ты больше не завела.

– Да, но я была слишком занята твоей семьей. И чувствовала себя счастливой. Иногда любовь – это лекарство от одиночества в пожилом возрасте. Мне никогда не было одиноко. Я всегда была с вами, тобой, Джо и внуками. У меня не было времени для кого-то еще.

Говоря это, Мэрибел рассмеялась. Обе знали, что это правда.

– В общем, у нас роман. При этом Питер женат и не собирается разводиться – об этом он предупредил сразу. Он всегда со мной искренен. Его жена безнадежная алкоголичка, а он не считает себя вправе уходить от нее. Десять лет назад он думал, что сможет уговорить ее на лечение, чтобы избавиться от зависимости. Если бы уговорил, то ушел бы из семьи. Но она не хотела прекращать, и теперь Питер считает, что в ее возрасте не может ее оставить, а я об этом и не прошу. Этот расклад меня устраивает. Я не хочу во второй раз выходить замуж, мне хорошо и так, я счастлива. Он проявляет уважение к жене, о наших отношениях никому неизвестно, так что мы никому не причиняем боли. По большому счету эта ситуация не очень хороша, в том числе с точки зрения морали, но я с ней давно смирилась. Пусть все идет своим чередом.

– Тогда что сейчас произошло?

– Филипп наткнулся на нас на этой неделе. Мы целовались в моем кабинете по окончании рабочего дня, что было неразумно, признаю. Прежде такого не случалось, но мы не виделись больше двух недель, так что немного увлеклись, и Питер целовал меня, как раз когда вошел Филипп. Он ошалел. Называл меня любовницей женатого мужчины, что, конечно, правда, и говорил, что я беспринципная женщина. Он заявил, что я изменяла его отцу, когда они были детьми, поскольку я, без сомнения, аморальная особа. И так далее, и тому подобное. С тех пор я с ним не общалась. Я сказала, что это не его дело, тем более что мы соблюдаем конфиденциальность. А он обвинил меня в обмане, сказал, что заводить роман с женатым мужчиной безнравственно, и я согласна. Но мне так хорошо с Питером! И женат он только формально. Иногда реальность не оправдывает наших ожиданий, – заключила Оливия и грустно посмотрела на мать. Ее по-прежнему обижали слова сына, но с Питером она расставаться не собиралась. Однако больно было сознавать, что сын считает ее морально неустойчивой.

Мэрибел качала головой и смотрела на дочь с сочувствием.

– Реальность всегда не оправдывает наших ожиданий. Или почти всегда. Есть абсолют, то, во что мы верим, и есть обстоятельства, в которых мы должны искать вариант, наилучший из возможных. Похожая ситуация была и у Ансела Морриса. Не знаю, что ты знаешь и помнишь. Его жена страдала глубокой депрессией, правда, тогда это называли меланхолией. У нее произошло несколько выкидышей и мертворождений, ей так и не удалось завести ребенка, вот она и замкнулась. Думаю, для обоих это было несчастьем, но Ансел продолжал жить, а она стала фанатически религиозной, была сильно подавлена и увлеклась мистицизмом. Похоже, она слегка помешалась, из дома почти не выходила. К моменту моего поступления к ним на работу она была в таком состоянии уже тридцать лет, но Ансел хранил ей верность. В первые годы знакомства наши отношения были просто уважительными – рабочими. Потом они развились и изменились. Он знал, что я с трудом свожу концы с концами, и повышал мне зарплату. Я, чтобы оправдать эти затраты, старалась давать ему советы по бизнесу – чтобы изменить положение к лучшему и добавить свежих идей. Мои старания были очень скромными, по сравнению с тем, что сделала ты, но они оказались эффективными, и Ансел был благодарен. Мы несколько лет проработали вместе, прежде чем осознали, что влюблены друг в друга. Он предупредил, что не бросит жену, – боялся, что она покончит с собой; и кто знает, может, так и случилось бы, с ее-то психикой. Поначалу я мучилась угрызениями совести из-за нашего романа. Но мы никому не причиняли страданий. Мы были осторожны, уважали друг друга и соблюдали конфиденциальность. Ансел очень хорошо относился к тебе. Я не видела никаких причин лишать себя права на его любовь только потому, что это не укладывалось в нормы морали, в которых была воспитана. Ансел всегда говорил, что женится на мне, если еще поживет, но не сложилось. Что же тут поделаешь? Я пользовалась бы гораздо большим уважением, если бы вышла за него. Но мы и без того любили друг друга, как супруги. Он был на тридцать лет старше и стал для меня не только мужем, но в каком-то смысле и отцом. Ансел заботился обо мне лучше, чем кто-либо когда-либо, и сейчас перед тобой результат его стараний. Так были ли наши отношения такими гадкими, аморальными? Жена его умерла от гриппа, и он был добр к ней до конца ее дней.

– Почему вы не поженились, когда она умерла? Я всегда задавалась этим вопросом.

Мэрибел впервые была так откровенна с дочерью. Оливии пришлось ждать своего семидесятилетия, чтобы задать матери вопросы, беспокоившие ее всю жизнь.

– Мы собирались, но Ансел хотел выдержать годичный траур по жене. Даже была назначена дата свадьбы. Он подарил мне кольцо, и мы считали себя помолвленными, хотя никому не говорили, даже тебе. А потом он умер, пережив жену лишь на семь месяцев. Вот мы и не поженились. Но я всё равно его любила.

Оливия сидела в задумчивости. Мать только что раскрыла ей свой секрет. Взглянув на руку Мэрибел, она увидела кольцо и поняла, откуда оно. Кольцо украшали три маленьких бриллианта. Ее мать носила его большую часть своей жизни. Перехватив взгляд Оливии, Мэрибел кивнула. Видно было, что она задумалась о мужчине, подарившем это украшение.

– Да, это оно. Я его никогда не снимаю.

– Я просто считала, что раз вы не поженились, значит, тебя устраивало положение вещей. А спросить мне никогда не хватало смелости.

– Конечно, оно меня не устраивало. В те времена быть любовницей женатого мужчины считалось неприличным, да и сейчас тоже. Но иногда не остается выбора. Если бы его брак не был чисто формальным, я бы на это не пошла, – но он был таковым. Его жена стала душевнобольной. Похоже, что у твоего друга подобная ситуация. Хотела бы я оказаться замужем за Анселом? Конечно. Но я принимала ситуацию такой, какой она была. Ты, возможно, тоже предпочла бы замужество?

Оливия покачала головой:

– Честно говоря, нет. По крайней мере мне так не кажется. Меня устраивает нынешнее положение дел. Скорее я предпочла бы, чтобы он не был женат. Я была в браке с Джо и думаю, теперь еще один брак мне не нужен.

– А мне в моем возрасте тем более, – рассмеялась Мэрибел, – хотя здесь самому старому жениху было девяносто шесть. Он женился на восьмидесятидвухлетней девчонке. Кажется, он прожил еще три года, но не сомневаюсь, что они были счастливы. А если бы они не поженились, это было бы аморально? Была ли я аморальной? Формально – да, как и ты. Но формальности – это не реальная жизнь. Жизнь – это люди, принимаемые ими решения и чувства, которые подсказывают, что они должны делать. Если никому не причиняется боль, я не против «аморальности».