Оливия хорошо знала своего старшего сына.

– Извини, что я тебя оставил. Я бы не ушел, но подумал, что ты не захочешь, чтобы я присутствовал при разговоре с сыном.

– Я бы этого не хотела, – подтвердила она. – Ты поступил правильно.

– Что он сказал?

– Много гадостей. Он хотел знать, изменяла ли я его отцу. Я ему, конечно, не изменяла, и, возможно, хорошо, что Филиппу это сказала. Он достаточно взрослый, чтобы понимать, что между нами происходит. Ему почти пятьдесят – в этом возрасте он должен быть готов мириться со слабостями других людей. Если не готов, он никогда не сможет простить что-либо и себе самому. Кто-то когда-то сказал, что быть взрослым – это принимать родителей каковы они есть. Проблема в том, что большинство из нас в этом смысле не является взрослыми. Мы хотим, чтобы наши родители были идеальны и жили в соответствии с нашими идеалами. Наши дети хотят, чтобы мы безусловно прощали им их ошибки, но нам не хотят прощать ничего. Но это же не может продолжаться бесконечно. Филиппа ждут тяжелые уроки. То же относится к Касси. Она ничего мне не простила, особенно отсутствия в момент смерти Джо. Я сама чувствую себя виноватой и многие годы себе внушала, что, окажись я рядом, он мог бы выжить. Но случилось иначе. Я вообще нагородила достаточно ошибок. Но наши с тобой отношения к ним не относятся. Мы никому зла не делаем, Питер, пока твой брак остается в неприкосновенности и ты не травмируешь Эмили, – а ты, я уверена, этого не делаешь.

– Она страдает алкоголизмом уже более тридцати лет, – сказал он грустно. – Мы ничего у нее не отнимаем. Наш брак прекратился задолго до твоего появления.

Он всегда это говорил, и Оливия ему верила. Но в его словах всё равно чувствовалось беспокойство – за Оливию из-за атаки на нее сына. Тяжело слышать резкую критику от своих детей, и Питер сочувствовал Оливии. Его собственные дети не имели понятия, что у него роман с Оливией, хотя знали, что брак родителей лишь формальность. Дочь давно уговаривала его развестись, но он чувствовал себя ответственным за Эмили. Сын на всё закрывал глаза, но был в курсе болезни матери. Она разрушила их семейную жизнь, когда дети еще были маленькими: напивалась на школьных мероприятиях, не показывалась или отключалась, когда к детям приходили в гости друзья. Она позорила их всю жизнь, но они уважали отца за то, что он не бросает их мать. И им это в какой-то степени облегчало жизнь. Он всегда заботился о ней, так что детям не приходилось этого делать.

– Хочешь, я приеду к тебе сегодня вечером? – мягко предложил Питер. Оливия улыбнулась.

– Да, хочу, – честно призналась она, – но не из-за сегодняшнего. Просто я по тебе скучала, пока была в отъезде.

Обычно они еженедельно проводили вместе одну или две ночи. Ему не нужно было ничего объяснять Эмили. Она и так не знала, ночует он дома или нет. На протяжении двадцати лет они спали в разных спальнях, и за ней приглядывала домработница. Муж не давал никаких объяснений, просто уходил, хотя в любое время был доступен по сотовому телефону.

– Я по тебе тоже скучал. Приеду в восемь.

Была уже половина седьмого. Обоим надо было закончить дела в офисе. Дорога в Бедфорд займет у обоих около часа. У Оливии не было постоянно живущей прислуги. Питер всегда уезжал перед приходом домработницы, поэтому никто не мог узнать, что он ночевал у нее. Оливия знала, что прислуга что-то подозревает, но была уверена, что та не догадывается, кто именно периодически наносит хозяйке ночные визиты. На протяжении десяти лет им удавалось сохранять свои отношения в тайне. До сегодняшнего дня. Неудачно получилось, что Филипп их обнаружил, но Оливия не собиралась делать из этого трагедию. Это было свидетельством ее человечности. Теперь свою человечность и взрослость предстояло проявить Филиппу.

– Увидимся в восемь, – спокойно сказала Оливия и напомнила: – Будь осторожен за рулем. Я тебя люблю.

Питер улыбнулся.

– Я тебя тоже. До скорого! – ответил он, и на этом их телефонный разговор завершился.

Оливия оставила на письменном столе папки с непросмотренными документами. Она устала. День выдался долгий, да и перебранка с Филиппом вымотала ее. Возможно, по ней этого и нельзя было сказать, но в этот вечер Оливия чувствовала груз каждого мгновения своей жизни.

Спустя пару минут она взяла сумку и кейс и, погасив свет, вышла из офиса. Она с нетерпением ждала свидания с Питером.

Сев в автомобиль, Филипп решил все-таки позвонить брату. Всё это время он думал, что делать с данной ситуацией. Он считал, что другие тоже должны быть в курсе. Он знал мягкосердечие Лиз – та, возможно, найдет это трогательным или романтичным. Но не он. Реакцию Кассандры предугадать было трудно – он с ней не общался много лет. Но Джону он хотел сказать. Он был уверен, что брат будет так же возмущен, как он сам. В россказни о верности их отцу Филипп не верил. Он задавался вопросом, почему Касси так отличалась от них всех. Возможно, измены и были причиной постоянного отсутствия матери? Может, она годами спала со всеми подряд? Кто знает, что происходило на самом деле? Ему становилось тошно, когда он вспоминал, как застал ее с Питером целующимися. Обнимались они страстно. От той сцены его чуть не выворачивало. Он поехал домой в семь. В Париже в это время был час ночи. Филипп позвонил Джону в отель «Ритц», где тот остановился с семьей. Голос у брата был сонный.

– Что случилось? – сразу спросил Джон. Их бабушке было девяносто пять, матери на десять лет больше, чем отцу, когда тот умер. Джон всегда боялся, что что-нибудь может случиться с ними, с его женой или сыном. Но Сара и Алекс были с ним в Париже, значит, речь шла не о них. Кроме того, кризис бизнеса тоже был возможен.

– У тебя всё нормально? – задал следующий вопрос Джон, садясь в кровати и включая свет. Сара спала как убитая.

– Нет. И у тебя не будет нормально, когда я скажу, что происходит.

– Черт. Что-то с бабушкой или мамой?

Джон ожидал, что сбылись его худшие опасения, и не уловил злости в голосе брата.

– С матерью. У нее роман с Питером Уильямсом. Уже десять лет или около того, по ее словам. Но кто точно может знать, сколько лет он продолжается и не изменяла ли она нашему папе раньше, в своих командировках?

Всё это было как гром среди ясного неба. Джон попытался разобраться в сказанном.

– У мамы роман?

Ему это казалось неправдоподобным.

– Именно так! – подтвердил Филипп загробным голосом.

– Откуда ты знаешь?

– Я застал их в обнимку в офисе час назад.

– Они занимались сексом в ее кабинете?

Похоже, Джон был ошеломлен.

– Нет, они целовались, – уточнил Филипп; у него бы случился инфаркт, если бы они занимались любовью. – Потом она призналась, что у них роман. Он ушел, и мы с мамой побеседовали. Он женат, если ты помнишь.

– Да, я знаю. Он вообще-то хороший мужик. По крайней мере не какой-нибудь молоденький охотник за состоянием.

Он знал, что мать сразу разгадала бы подобные намерения, и всё же он удивился новости о том, что Оливия завела роман. Он думал, что для нее нет ничего важнее работы, и в какой-то степени даже обрадовался, что это не так и что его мать прежде всего человек. Их отец умер почти пятнадцать лет назад – тяжело долго выносить одиночество.

– Это серьезно?

– Конечно, серьезно. Он женат. Роман с женатым мужчиной – дело серьезное. Тем более если он длится десять лет. Представь, если пресса до этого докопается!

– Пресса не будет интересоваться, с кем спит мама, – рассудительно заметил Джон. – В бизнес-приложении к «Нью-Йорк таймс» не помещают отчеты о романах. Она имеет право поступать так, как хочет. Она имеет право на счастье, Филипп. Она страшно много несет на своих плечах. После смерти папы некому было ее поддерживать. Он ей много помогал, а теперь она совсем одна.

– Не болтай ерунду, у нее есть мы, – с пафосом возразил Филипп.

– Не совсем так. Мы у нее работаем, но мы ее не поддерживаем. Когда возникают критические ситуации, они бьют по ней, она сама с ними разбирается. Ты с ней крепко сцепился из-за этого?

Джон подозревал, что именно так и произошло, и ему было жаль мать. Филипп всегда относился к ней весьма критически, как и Кассандра. Они так и не простили ей прошлых ошибок, и Филипп использовал эту ситуацию для подтверждения всех своих прежних теорий о том, какая она плохая.

– Да, крепко, – признал Филипп без сожаления.

– Ты в самом деле обвинил ее в изменах папе? Роман, который она завела через несколько лет после его смерти, вряд ли является подтверждением ее непостоянства в браке.

Джон был явно огорчен. Их мать не заслуживала порки за тайный роман, который очень тщательно оберегала от огласки, доказательством чего был факт, что никто из детей о нем не знал.

– Да, я действительно обвинил ее в этом. Она лишена моральных устоев, и это бросает тень на всё.

– Это смешно, – раздраженно возразил Джон. – Ну что аморального в романе двух людей, которым уже под семьдесят? И что из того, что он женат? Это для них неудачное обстоятельство, но оно не имеет никакого отношения к ее жизни с папой. Они были помешаны друг на друге, и она безумно его любила. Мы всегда это знали. И если теперь в ее жизни кто-то есть, я за нее рад. Никому не хочется умирать в одиночестве.

– Но не в объятиях же чужого мужа! Она должна это понимать.

Филипп предъявлял к ней более высокие требования, чем Джон.

– Но она же человек, черт побери! Она прекрасно выглядит, моложе своего возраста. Почему нет? Почему ей не иметь немного радости в жизни, немного любви? А он явно не намерен бросать свою жену, раз этот роман длится уже десять лет, а он до сих пор не развелся.

Джон придерживался здравой, гуманной точки зрения, но Филипп ее не разделял.

– Ты говоришь, как она, – возмутился он. – Что с вами всеми случилось? Неужели никто в этой семье не придерживается никаких норм? Ты, наверное, считаешь, что нашей бабушке следует в ее доме престарелых на Лонг-Айленде спать с мужиками, чтобы не пришлось умирать в одиночестве?