Даниэла Стил - Грехи матери

Это был еще один замечательный вечер. Взрослые разошлись по каютам раньше. Молодежь задержалась, а с ней и Оливия – за компанию и присмотреть за детьми. Она опасалась, что кто-то упадет за борт. В конце концов Софи и Кэрол отправились смотреть «женское кино» про любовь, а Алекс остался поболтать с бабушкой.

– Бабушка, ты себя хорошо чувствуешь? – спросил он снова. С внуком ее связывали даже более нежные отношения, чем с внучками.

– Прекрасно.

И тут она решила говорить с ним откровенно. Он был достаточно взрослым, чтобы понять.

– Я очень многое упустила, когда мои дети были маленькими, потому что всё время работала, и теперь мне от этого грустно. Но историю не повернуть вспять и ошибки не исправить. Надо об этом помнить. Лучше сразу всё делать как надо, потому что шанс дается только один.

– Я думаю, ты поступала правильно. Ведь все довольны.

– Надеюсь. Но им не хватало общения с матерью. И я тоже лишила себя многого. Твои дедушка и прабабушка проводили с ними больше времени, чем я.

– Но если бы ты столько не работала, у нас не было бы всего этого, – сказал он, с улыбкой обведя рукой вокруг.

Оливия рассмеялась:

– Это правда. Но это не самое важное, – заметила она.

– Ну да, – согласился он. – Но всё равно яхта классная. Мне она очень нравится. Спасибо, что ты нас сюда пригласила.

– Мне здесь тоже хорошо, – сказала она, радуясь, что внук доволен. Они все отлично проводили время, а Аманда просто была собой и наслаждалась поездкой ровно настолько, насколько вообще была способна наслаждаться чем-то. Она не была командным игроком, в отличие от остальных, сплоченных Грейсонов.

– А что ты? В жизни всё получается так, как тебе бы хотелось?

Ей нравилось общаться с внуком, быть в курсе его дел и интересов. С Софи у нее тоже часто бывали хорошие беседы. Она не столь сблизилась с Кэрол, которая была более взбалмошной, а порой растерянной, как Лиз, но с Софи у нее было много общего.

– У меня всё нормально… – проговорил Алекс, и это прозвучало как-то вяло.

– Но?… – решила поддержать разговор Оливия. Она обожала своего внука.

– Не знаю. Ты сказала, что часто отсутствовала, когда мой папа, Филипп и Лиз были детьми. Мои родители всё время дома. Они никогда никуда не ходят без меня. Но, понимаешь, хотя они дома, их вроде как и нет. Некоторые из моих друзей говорят, что их родители ненавидят друг друга. А я думаю, что мои слишком сильно любят друг друга. Они всегда сидят в уголке и шепчутся, или целуются, или ходят «вздремнуть» в свою спальню. Я знаю, они меня любят, но иногда кажется, что в их жизни для меня нет места. Им никто больше не нужен. Иногда я сижу дома, и мне не с кем поговорить. У твоих детей были братья и сестры, а я один.

Это была проблема единственного ребенка, но не только. Оливия понимала, что Алекс имеет в виду. Бесконечный роман Сары и Джона оставил всех остальных, даже сына, вне их мира. Оливия сочувствовала внуку.

– Это сложный случай. Тебе повезло, что родители так любят друг друга. Но, как вижу, ты из-за этого чувствуешь себя одиноким.

Даже на яхте они постоянно исчезали в своей каюте, и несложно было догадаться, чем там занимались. Жизнь с ними в одном доме могла вызвать у Алекса чувство одиночества, и, похоже, так и случилось.

– А ты никогда не говорил с ними об этом?

– Это бесполезно. Они всегда были такие, а я и так скоро уеду в колледж. Я уеду, а они пусть делают, что пожелают. Мама предлагает остаться в Принстоне, но я хочу свалить. Только она сильно расстроится, если узнает причину.

Оливия подозревала, что именно так и будет.

– В общем… Не знаю… Я просто готов уехать и жить дальше без них.

Оливия чувствовала, что внук собирается сказать еще что-то, но он передумал и промолчал.

– Ты хочешь мне еще что-то сказать?

– Нет, это всё. И пожалуйста, не говори родителям того, что я тебе доверил.

– Не буду. Возможно, тебе самому надо им когда-нибудь это высказать, чтобы они поняли твои чувства.

– Им есть дело только до себя, – грустно проговорил Алекс. – Я бы хотел иметь брата или сестру.

Оливию в этот момент поразило, насколько парадоксальна жизнь. Она мало времени уделяла родительским обязанностям, поэтому Джон решил всё время проводить дома с сыном. Но он был настолько без ума от жены, и они были так увлечены друг другом, что отгородились от сына, и тому было так же одиноко, как если бы родители отсутствовали. Она осознала, что люди не видят собственных ошибок, хотя они бросаются в глаза другим и могут причинить им боль. В конечном итоге детство Алекса было даже более одиноким, чем у его отца, – по крайней мере ее детей окружали вниманием отец и бабушка. У Алекса же не было абсолютно никого, кроме родителей, помешанных друг на друге.

В ту ночь Алекс с бабушкой долго беседовали, пока яхта в свете луны мчалась к берегам Сардинии. Ночное плавание казалось Оливии чем-то очень спокойным и прекрасным. Когда внук отправился спать, она ушла в свою каюту, легла в кровать и взяла рукопись Лиз. Ей не терпелось ее почитать.

На следующее утро, вскоре после рассвета, они достигли пролива Бонифачо, отделяющего Корсику от Сардинии. Капитан предупредил Оливию, что может начаться качка, но ненадолго, потом море опять успокоится. Когда они проходили это место и корпус яхты стал вздрагивать на больших волнах, Оливия проснулась. Она не чувствовала тошноты, только беспокойство. Какое-то время полежала в кровати с этим ощущением, а потом решила выйти на палубу и осмотреться. Спать она всё равно не могла, а лежать и чувствовать, как с каждой волной яхта проваливается вниз, было только хуже. «Интересно, другие от качки тоже проснулись?» – подумала она.

Когда Оливия в банном халате поверх ночной рубашки вышла на воздух, то увидела Лиз, съежившуюся в углу палубы и очень бледную. У нее пока не было морской болезни, но пролив Бонифачо доставлял ей неприятности уже на протяжении часа или двух.

– Тебя тошнит? – озабоченно спросила Оливия у дочери.

На запястьях у Лиз были надеты браслеты, которыми снабдили ее в первый же день. Оливия не знала, оказывают ли они психологическое или реальное действие, но раз Лиз считала, что они помогают, переубеждать ее не стоило.

– Немного, – признала Лиз со слабой улыбкой. – Вдруг трясти стало…

– Скоро это кончится. Между Корсикой и Сардинией всегда большие волны. Капитан сказал, что дольше часа это не продлится.

К тому же у яхты, к счастью, были стабилизаторы, стальной корпус и большой вес, что уменьшало колебания.

Надеясь отвлечь дочь от качки, Оливия поделилась хорошими новостями:

– Сегодня ночью я прочла твою книгу. Дважды, потому что хотела увериться в своей реакции. Выходит, ты полночи не давала мне спать! – сказала она с улыбкой и продолжила: – Она мне очень нравится, Лиз. Роман просто замечательный. Не сомневаюсь, что найдутся желающие его издать. Думаю, эта история будет отлично продаваться и станет одной из тех культовых книг, в которые влюбляется каждый.

– Ты это говоришь, чтобы сказать хоть что-то, – печально вздохнула Лиз. – Можешь мне не врать.

– Я тебе никогда не лгу, – серьезно сказала Оливия, прикрывая кашемировой шалью плечи дочери: Лиз дрожала на утреннем бризе. – Сара не имела понятия, что держит в руках. И если ты не позвонишь своему агенту, когда вернешься, то это сделаю я.

Она смотрела дочери прямо в глаза, и та улыбнулась.

– Ты действительно думаешь, что это неплохо? – спросила Лиз с робким, детским выражением лица.

– Я уверена. Это именно то, о чем я говорила вчера. Это не Людовик XV или Шекспир, но именно то, что все хотят читать. Думаю, ты с этой книгой добьешься такого же успеха, как я с моей «Фабрикой». Кстати, надо придумать ей название, – напомнила она.

– Я думала назвать ее «Барахло», – проговорила Лиз, и обе засмеялись.

– Да, запоминающееся, – согласилась Оливия и вновь хохотнула.

Она обняла дочь за плечи и, глядя ей в глаза, произнесла:

– Я очень-очень тобой горжусь. Твоя книга замечательная. У меня было предчувствие этого. Спасибо, что ты набралась храбрости и дала мне ее почитать. Ты просто молодец!

– И что мне теперь делать? – растерянно спросила Лиз. Она была уверена, что и матери ее книга не понравится.

– Позвони агенту. Он посоветует, какому издателю ее предложить.

От мысли, что из этого что-то действительно получится и что кто-то может издать книгу, у Лиз перехватило дыхание.

– Я боюсь, – призналась она. Она всю свою жизнь была готова к поражениям и никогда не задумывалась, как бывает, когда вдруг приходит успех.

– Все боятся. Я тоже очень часто боюсь. В жизни может случиться много плохого, например, смерть твоего папы совсем нестарым или моего очень молодым. Но случается и много хорошего. Думаю, к тебе должна прийти удача. И я правда надеюсь, что ее принесет эта книга.

– Спасибо, – сказала Лиз и сжала ладонь матери. Эти ее слова для Лиз очень много значили. Почему-то она больше доверяла матери, чем Саре. Оливия считала Сару интеллектуальным снобом, неспособным понять творчество Лиз. – Я позвоню своему агенту, когда вернусь.

И тут Оливия высказала то, что не давало ей спать всю ночь:

– Знаешь, все эти истории из детства, которые вчера вечером вы с мальчиками вспоминали, заставили меня понять, насколько я была далека от вас. Я не помню ни одного из этих случаев. Очень сожалею, что часто отсутствовала. Если бы можно было всё изменить, я бы изменила. Теперь уже время ушло, но мне хочется, чтобы ты знала, что я об этом сожалею.

– Я знаю, мама. Папа и бабушка уделяли нам очень много внимания, и ты тоже, когда бывала дома. Кто-то должен был делать то, что делала ты. Не думаю, что папа смог бы. Только ты.

– Однако я упустила очень многое из вашего детства. Ты и Джон, похоже, смирились с этим. Но Касс с Филиппом никогда не смирятся.

– Филипп вечно был всем недоволен, и в детстве тоже, – заметила Лиз.