Риф отрицательно покачал головой.

– Сомневаюсь. Скорее всего они просто приехали ненадолго к ее отцу. Кроме того, традиция требует, чтобы жена китайца редко показывалась на людях.

– Но мы должны хоть сказать ему, что она жива, – не унималась Элизабет.

– И о том, что ее выдали замуж? – Риф вопросительно взглянул на Элизабет.

– Да. Лучше, если он будет в курсе. Он должен понять, что она для него потеряна навсегда.

В августе впервые после длительного перерыва Элизабет выступила с концертом. Она уже давно готовилась к нему. При переполненном зале, чего не было уже много месяцев, она исполняла Моцарта, Рахманинова и Берлиоза. Музыкальный критик газеты «Гонконг тайме» в восторге написал, что это было «выдающееся выступление, отмеченное исключительными техникой и вкусом исполнителя», и добавил, что Элизабет играла с феноменальной энергией.

Друзья, полагавшие, что достаточно хорошо знают Элизабет, были потрясены ее талантом. Они ожидали, что им предложат несколько аккуратно, по-ученически сыгранных музыкальных произведений. Никто даже не ожидал услышать произведения Моцарта и «Рапсодию на тему Паганини» Рахманинова, исполненные с редкостной уверенностью.

Мириам Гресби решила, что было бы неразумно и дальше игнорировать Элизабет. На устроенном после концерта званом обеде в отеле «Гонконг» Мириам протиснулась через толпу поклонников таланта Элизабет и заохала:

– Какое замечательное исполнение, дорогая! Помню, когда я впервые услышала, как вы играете, – а это было всего лишь через несколько часов после вашего прибытия в Гонконг, – я тогда сказала Денхолму, что вы необычайно даровиты как пианистка. На следующей неделе я устраиваю ужин для узкого круга. Надеюсь, губернатор почтит мой дом своим присутствием. Может, придет и французский атташе. Так вот, мне было бы очень приятно видеть у себя и вас.

– Мне очень жаль, Мириам, – с подобающей вежливостью произнесла Элизабет, – но следующая неделя у меня вся расписана. Может, как-нибудь в другой раз?

– О... Но я могла бы поменять день... – начала было Мириам Гресби, но Элизабет уже обратилась к кому-то из окружавших ее мужчин. Мириам рассерженно втянула ноздрями воздух, понимая, что ее просто-напросто поставили на место. К своему огорчению, она заметила, что среди обступивших Элизабет поклонников находился и генерал-майор Грассет, который также стремился засвидетельствовать ей свое почтение. Увы, если Мириам хотела и впредь оставаться законодательницей мод среди европейцев Гонконга (а без Элизабет теперь уже никак нельзя организовать приличный ужин), то следовало забыть о своей гордости и попозже вновь пригласить ее. Мириам повернулась, изобразив на лице идиотскую улыбку, и пробормотала, чтобы ее слышали столпившиеся поклонники Элизабет:

– Восхитительное исполнение, не так ли? Конечно, я уже не раз слышала, как она играет, но это нечто изумительное!

Жюльенна Ледшэм с мужем стояли поодаль от толпы. Улыбка на лице Мириам казалась приклеенной. Она не испытывала особых симпатий к Жюльенне Ледшэм, но Жюльенна была подругой Элизабет. Может, если пригласить на ужин и чету Ледшэмов, тогда...

– Какой замечательный вечер! – обратилась Мириам к Жюльенне, поражаясь тому, как можно к рыжим волосам надеть платье бледно-розового цвета. – Впрочем, я всегда знала, что Элизабет чрезвычайно талантливая пианистка.

– Разумеется, – сказала Жюльенна, и ее губы дрогнули в улыбке. – Кстати, на вас такое чудесное манто, Мириам! – Она слегка дотронулась до меха котика. – Наверное, его очень приятно носить?

Мириам посмотрела на нее как на сумасшедшую. Конечно, следовало сделать скидку на то, что Жюльенна была иностранкой и поэтому не всегда правильно выражалась по-английски, говоря далеко не то, что хотела сказать.

– Я бы сказала, очень практичное манто, – ответила Мириам, втайне подозревая, что Жюльенна хочет посмеяться над ней. – В таком климате единственное, что можно носить, – это мех морского котика.

– Ну разумеется, совершенно с вами согласна, – сказала Жюльенна, и ее глаза полыхнули порочным огнем. – Наверняка очень удобное манто.

– Что ты привязалась к манто Мириам Гресби? – спросил Ронни, когда они направились к Элизабет.

– Просто так, mon amour, – ответила она, крепче сжав его локоть.

Много месяцев приходившие из Европы новости оставались безотрадными. После поражения при Тобруке, когда в январе союзники окружили вражескую группировку, Роммель перешел в наступление. К апрелю город и порт оказались изолированными, и остаткам союзнических войск пришлось отступить к египетской границе. Впрочем, осада Лондона продолжалась. Британские самолеты продолжали почти каждую ночь бомбить немецкие города, хотя и сами несли потери.

Роман летал на «харрикейне». Элизабет и Риф получили от него письмо еще в сентябре, но с тех пор о Романе не было ни слуху ни духу.

– Как думаешь, он не погиб? – спросила Элизабет у Рифа. – Есть ли у него шанс остаться в живых?

Риф только что вернулся после встречи со своим начальством из Форт-Каннинга, его лицо осунулось, под глазами темнели круги.

– Думаю, шансы не бог весть какие, – сдержанно ответил он.

Риф знал, что Роман с августа принимал непосредственное участие в боевых операциях. Он также знал, что по статистике средняя продолжительность жизни боевого пилота составляла три месяца. Но о подобного рода статистике он старался не думать.

В ноябре немцы подошли к Ленинграду.

– Да, не слишком веселое предстоит Рождество! – заметила Элен в разговоре с Элизабет, когда после сбора медсестер-добровольцев та подвозила ее в цзюлунскую квартиру.

– Завтра в «Пенинсуле» будет китайский благотворительный бал, – сказала Элизабет, стараясь говорить о чем-то хорошем. – Не знаешь, Алистер там будет?

– Если сможет, то обязательно придет. В последние дни у них какая-то запарка. Поговаривают, будто японцы стягивают войска к границе.

– Ну, мало ли о чем сейчас говорят! – рассудительно заметила Элизабет.

– Это так. – Верх у «бьюика» был опущен. Элен отвела от лица волосы, разметавшиеся от очередного порыва ветра. – Дело в том, что нам слишком часто приходится слышать вопль «Волки, волки!». А когда волки и вправду нападут, мы можем оказаться неподготовленными. Нас запросто могут застать врасплох, хотя от этой мысли я себя чувствую неуютно.

– Генерал-майор Молтби не из тех, кого можно захватить врасплох, – сказала Элизабет. – Он известен своими действиями на северо-западной границе.

Элен прищелкнула языком. Генерал-майор Молтби всего лишь месяц назад сменил на посту генерал-майора Грассета, хотя за это короткое время и сумел произвести неплохое впечатление на военных и гражданское население острова.

Элизабет остановила машину у подъезда дома Элен. Выходя, та обернулась и спросила:

– Ты собираешься завтра на ипподром? Посмотрим, как на сей раз поскачет лошадка Ронни!

Элизабет отрицательно покачала головой. Курсы медсестер, которые она посещала, отнимали много времени, и для занятии музыкой она с трудом выкраивала несколько часов. Чтобы наверстать упущенное, она решила завтра подольше поупражняться на рояле.

– Нет. Увидимся завтра в «Пенинсуле». Пока, Элен! Она отъехала от тротуара и с ловкостью вписалась в поток машин, напевая себе под нос. Положение в мире было хуже некуда, а в ее личной жизни все складывалось как нельзя более удачно. Хотя особой уверенности еще не было, она чувствовала, что опять беременна.

– Пусть Англия-а бу-удет все-егда-а... – тихонько напевала она. – И бу-уде-ет свобо-одной она-а... По-ка-а в сердцах англича-ан... Гори-ит дух свобо-оды, могу-уч, ве-ели-ичав... – Эту песню они исполняли чуть ли не каждую субботу, собираясь за обедом в отеле «Репалс-Бей».

Ее руки крепче сжали руль, когда она задумалась о Романе и его товарищах, сражающихся в небе один на один с врагом.

– Пожалуйста, береги себя, Роман, – прошептала она. – Прошу, умоляю, останься в живых!

Глава 24

Китайский благотворительный бал в «Пенинсуле» получил название «Бал Оловянной шляпы». Устроители рассчитывали на пожертвования в сумме 160 тысяч фунтов стерлингов для приобретения бомбардировщиков, которые Гонконг собирался подарить Великобритании. Когда Элизабет приехала на «лагонде» Рифа и прошла в ярко иллюминированный холл отеля, она усомнилась, что можно собрать такую огромную сумму.

Все утро и день она провела за роялем, спина и руки болели. Будь Риф сейчас дома, Элизабет, возможно, и не пошла бы на бал. Но рано поутру ему пришлось отправиться по вызову своего начальника в Дом правительства. Он собирался встретиться с Элизабет в отеле.

Проходя в бальную залу, Элизабет мимоходом встретилась глазами со своим отражением в огромном зеркале в золотой раме. Она снова носила распущенные волосы, они волной спускались ей на плечи, придерживаемые с одной стороны черепаховым гребнем. Юбка ее платья из кремового шелка, облегая бедра, спускалась до колен мягкими складками. Шею украшало великолепное колье из трех нитей крупных жемчужин, которые умещались как раз в вырезе платья. Этот жемчуг был первым подарком Рифа, и Элизабет старалась надевать колье при всяком удобном случае.

Жюльенна и Ронни, Элен и Алистер сидели за большим круглым столом в дальнем конце залы. Том Николсон был с ними. Элизабет невольно подумала о том, где сейчас Мелисса. Жюльенна старалась не приглашать Тома с Мелиссой туда, где собирались быть Риф с Элизабет; предупредительность проявлял и сам Том.

Подходя к столу, она увидела, что Ронни поднимается со своего места, чтобы отодвинуть для нее стул.

– О, дорогая, как я рада тебя видеть! – радостно воскликнула Жюльенна. – Ты потрясающе выглядишь! – Ее взгляд с Элизабет переместился на дверь. – А где Риф? Насколько я поняла, он тоже собирался быть здесь?

– У него сейчас деловое свидание. Как только освободится, сразу же придет. – Частые визиты Рифа в Дом правительства следовало хранить в тайне.