Маргарет Пембертон - Грехи людские

– Что случилось, черт побери? – озабоченно спросил его Джером. – Может, плохо себя чувствуешь?

– Нет, все нормально. Давай позавтракаем, – напряженным голосом сказал Адам, слыша, как стучит у него в висках. – Я, пожалуй, посижу немного на балконе, подышу воздухом.

Джером ничего не ответил, лишь приподнял бровь и проводил глазами Адама, выходящего из комнаты. Его друг пользовался славой невозмутимого человека. Джером подумал: уж не хорошенькая ли француженка, которую тот подвозил до дому, так на него повлияла?.. Он вышел вслед за Адамом на балкон.

– Женщины – это сам дьявол, – участливо произнес он. – Но раньше я не замечал, чтобы они так на тебя действовали. – Он уселся в плетеное кресло и с интересом посмотрел на друга.

Адам едва заметно пожал плечами и сказал, стараясь, чтобы его голос звучал как ни в чем не бывало:

– Ты напрасно так думаешь, Джерри. Никто и никак на меня не подействовал, просто я немного устал, вот и все.

– Ладно, устал так устал, – ответил Джером, которого слова Адама ни в чем не убедили. – Мы позавтракаем прямо здесь. Солнце уже припекает. Будет жаркий денек.

Адам смотрел вдаль, его спина была напряжена, руки засунуты в карманы брюк. «Боже мой, – думал он, – неужели у каждого мужчины бывают такие минуты в жизни? Когда сексуальность одерживает верх, выходит из-под контроля? Когда желание возникает как бы ниоткуда и наполняет душу ужасом?»

– Я тут подумал, что хорошо было бы в этом году немного поплавать, – сказал Джером, когда официант принес им омлет, копченую лососину и абрикосы и поставил все на плетеный столик. – Ты не хотел бы отправиться с нами?

Всего лишь сутки назад Адам незамедлительно согласился бы. Теперь же он отрицательно покачал головой. Бет, в купальнике, загорелая, может оказаться такой притягательной, что он не совладает с собой.

Джером, пожав плечами, повернул голову, заметив краем глаза, как на стол упала косая тень.

– А, это ты, Элизабет? – с явным удовлетворением сказал он. – Ну как, получил твой Наполеон по заслугам?

– Пока еще нет, – с усталой улыбкой ответила Элизабет. – Ему еще предстоит отступать после Бородино.

– Ладно, это не важно, – сказал он, когда дочь села рядом. – Побег из Москвы никуда от него не денется.

Элизабет повернулась к Адаму.

– Ну как, вам понравилась вечеринка? – спросила она улыбаясь, отчего на щеках появились ямочки. – Я видела, как вы беседовали с Франсин. Она очень симпатичная, не так ли?

– Очень, – подтвердил он, чувствуя огромное облегчение, словно гора свалилась с плеч. На Элизабет было полотняное школьное платье, носочки на ногах, обутых в босоножки, едва доходили до щиколотки. Сейчас он чувствовал к ней то же самое, что и обычно: чистую и светлую любовь.

– Мы едем в Ла-Коломб-д'Ор обедать, – объявил дочери Джером, бросая на стол салфетку и поднимаясь с кресла. – Ты поедешь с нами?

Улыбка на ее лице растаяла, и Адам заметил, что у Элизабет очень уставший вид.

– Нет, папочка, я ведь уже сказала. Мне нужно в школу.

– В таком случае нам с Адамом придется поехать без тебя, – произнес Джером, даже не пытаясь скрыть своего недовольства. – А сейчас я пойду немного прилягу, – добавил он, обращаясь теперь только к Адаму. – Встретимся в баре около половины первого.

Адам кивнул, более чем когда-либо испытывая недовольство из-за бесцеремонного и надменного обращения Джерома с дочерью. Он отправляется спать, видите ли, тогда как ей придется идти в лицей, хотя она глаз не сомкнула за ночь. И при этом он не нашел для дочери ни одного теплого слова!

Адам твердо решил, что уедет из Ниццы этим же вечером. Плотское стремление к Бет, сколь бы мимолетным оно ни было, настолько потрясло Адама, что не могло быть и речи о том, чтобы остаться здесь подольше. Когда он увидел на лице девушки следы усталости, когда заметил, какими несчастными сделались ее глаза при последних словах отца, то решил до отъезда в Канн или в Ментону осуществить то, о чем мечтал многие годы. Он устроит Джерри такую головомойку, которую тот не скоро забудет.

Поскольку Элизабет не соблазнили поданные кушанья, она потянулась к подносу с абрикосами.

Адам участливо сказал:

– Ты выглядишь очень уставшей, Бет. Тебе удалось хоть немного поспать?

Несмотря на полный упадок сил, она чуть заметно улыбнулась.

– Пока русские отступали, я пару раз сумела заснуть над тетрадкой.

Продолжая сердиться на Джерома, он все же не смог сдержать смех.

– Не кажется ли тебе, что во французском лицее дают несколько однобокое представление об истории?

Ямочки у нее на щеках сделались еще заметнее.

– Вы имеете в виду, что здесь выпячивают французские победы и старательно обходят молчанием собственные поражения? В этом смысле – да.

Его улыбка исчезла. Она сидела с надкушенным абрикосом в руке, ее волосы ниспадали на плечи, золотисто-зеленые глаза лучились весельем, несмотря на усталость. Он вспомнил Серену, лежавшую в гамаке во дворе дома Кингсли с огромной шляпой на голове: она была такая же зовущая, такая же золотистая, смеющаяся. Бет унаследовала от матери ее красоту и искрометную привлекательность. У него в горле пересохло. Он любил Серену, хотя та об этом даже не догадывалась. Будь Элизабет постарше...

– Почему вы так мрачно на меня смотрите? – неожиданно спросила она, подалась вперед и взяла Адама за руку. – Разве вы не счастливы быть снова в Ницце, снова с нами?

В ответ он стиснул ее ладонь, затем разжал руку.

– Сегодня я отправляюсь в Канн, – сказал он, ненавидя себя за то, что при этих словах в глазах Элизабет появилось откровенное разочарование.

– Но почему? – недоуменно спросила она. – Разве вам так уж необходимо ехать?

Он посмотрел на нее и ощутил какую-то странную внутреннюю дрожь.

– Необходимо, – сказал он, и его голос прозвучал резко и решительно. – Именно необходимо. До свидания, Бет.

Два года Адам не виделся с Элизабет. За это время его отношения с Франсин стали достаточно серьезными, и Адам уже подумывал о том, не сделать ли ей предложение. Ей была свойственна несколько кукольная миловидность, и, где бы они ни появлялись, мужчины неизменно обращали на нее внимание. Кроме того, Франсин была не лишена чувства юмора. И хотя ей приходилось подолгу жить в Париже, Адам был уверен, что она остается ему верна во время всех его отлучек.

Этот отпуск они проводили в Риме. Выйдя из отеля после позднего завтрака, они направились к площади Испании, и вдруг Франсин неожиданно сказала:

– Слушай, а это не Джером ли, cheri? Там, у подножия лестницы?

Адам согнул ладонь козырьком, загораживаясь от яркого солнца. Каменная лестница в стиле барокко, благоухающая ароматом розовых азалий, привлекала к себе толпы туристов. Поначалу Адам не мог ничего разглядеть среди множества фигур и лиц, но стоило только Джерому выдвинуться из-за спины молодого священника, как Адам широко улыбнулся:

– Точно, Джерри! Пойдем к нему!

Взяв Франсин за руку, он ускорил шаги, легко сбежал по горячим от солнца ступеням и окликнул Джерри.

Джером обернулся, не выказав ни малейшего удивления при виде Адама. В петличке у него торчала ярко-красная гвоздика. Он был в двубортном сером шелковом костюме, сшитом таким образом, чтобы скрадывать полноту.

– Адам, старина! Как замечательно встретить тебя здесь! – с искренней радостью воскликнул он при виде бегущих ему навстречу Франсин и Адама.

Схватив Франсин за руки, он придирчиво оглядел ее всю от солнечно-золотистых волос до ног в элегантных туфельках и затем с радостью расцеловал в обе щеки.

– Ты где остановился? – спросил Адам, когда Джером разжал наконец свои объятия и выпустил улыбающуюся Франсин.

– Нигде, – ответил Джером, не выказывая при этом никакого сожаления. – Мы направляемся на Капри и просто задержались ненадолго. Элизабет заявила, что это святотатство – побывать в Риме и даже не взглянуть на расписанные Рафаэлем покои в Ватикане.

Адам почувствовал, как в животе у него сделалось жарко. Бет! По-прежнему преданно и с любовью сопровождает Джерома повсюду, куда бы тот ни отправился. Он посмотрел через плечо Джерома на переполненную людьми площадь Испании и увидел Элизабет.

Она весело шагала к ним. Красная хлопчатобумажная юбка развевалась вокруг загорелых ног, обутых в босоножки изысканного фасона на высоком каблуке. Белая шелковая блузка явно была парижского происхождения. Многие годы Джером старался одевать дочь так, чтобы она казалась старше своих лет, и вот сейчас, в пятнадцать, без всяких усилий и посторонней помощи она вдруг перестала казаться подростком. Детство осталось позади.

Адам почувствовал огромное облегчение. Элизабет была потрясающе красива, чувственность так и била из нее, но она, похоже, об этом и не догадывалась. При взгляде на нее у Адама сделалось удивительно хорошо на душе. Но это не имело ничего общего с извращением. Он больше не чувствовал себя каким-то педофилом. Теперь собственные эмоции казались Адаму вполне понятными и нормальными. Хотя волю чувствам нельзя было давать.

Как только Элизабет увидела его, ее лицо внезапно осветилось радостью.

– Дядя Адам! Франсин! – крикнула она и пустилась к ним бегом.

Она буквально упала в его раскрытые объятия и крепко прижалась к Адаму, вновь ощутив любовь, которую он испытывал к ней с тех пор, когда она была еще ребенком. Но Элизабет тут же поспешно отстранилась. Ее глаза сияли.

– Как замечательно опять видеть вас! – Она повернулась к Франсин и радостно расцеловала ее в обе щеки. – С тех пор как отцу исполнилось сорок пять и мы это отметили, с тех самых пор Адам нас избегает.

Мы так и не смогли уговорить его поехать с нами в Ниццу. Но может, вам это удастся лучше?

– Сделаю, что смогу, – сказала Франсин, и ее васильковые глаза блеснули. Франсин любила юг Франции, и провести недельку в Ницце, особенно в конце летнего сезона, было бы замечательно.