— Ты приезжал от нее и ждал моей любви?! — Елена покачала головой. — Противно, гадко. До чего же можно дойти! Неужели это говорим мы?

— Тебе была нужна правда.

— А что нужно тебе? — Она не заплакала. Боль высушила слезы.

— Не знаю, — честно признался Деревской. Он мог бы добавить, что ему скучно, серо и буднично рядом с ней, но зачем? — Меня все устраивает… Почти все.

— Знаешь, я ведь ни в чем не была уверена, — призналась Елена. — Если бы ты сегодня солгал, тогда действительно ничего не изменилось бы.

— Чего же ты хочешь — правды или лжи?

— Покоя.

— Для таких, как ты, это недостижимо.

— Чем я отличаюсь от других?

— Ты слишком жалеешь себя. Тебе кажется, что ты достойна большего, но вынуждена прозябать с таким типом, как я. Это злит тебя. Ты не знаешь, как мне отомстить.

— Ты почти прав.

— Почему почти?

— Я тебе уже отомстила… — Приятный жар разлился по телу. Она смогла это произнести! Но не стала рассказывать о времени, проведенном с любимым мужчиной, мужчиной всей ее жизни. Елена боялась, что она не сможет остановиться и откроет главное. То, что нужно скрывать уже не ради себя, а ради Арсения.

— Ты это о чем? — Деревской улыбнулся.

— Забудь.

— Лена…

— Я принесу постель. Давай сделаем паузу. Остановимся на достигнутом, довольно разоблачений.

— Мы только начали. Кажется, тебе пора исповедаться.

— Не сегодня. — Елена проглотила колючий комок. Ей стало трудно дышать. — Обо мне потом… ради детей.

— Так всегда! — бросил ей в спину Иван. Кажется, он не воспринял всерьез ее заявление. — Ты делаешь вид, что заботишься о других, а на самом деле думаешь только о себе! Тебя устраивает роль жертвы. Ты не стала бы терпеть двадцать пять лет, если бы понимала, что достойна большего!

Елена ничего не ответила. Она поспешила выйти из комнаты. Ужас овладел ею. Она была раздавлена. Елена представила, что ее больше нет. Конец ее мучениям, но от этой мысли ей стало еще страшнее. Грех-то какой! Дети… Она не наделает глупостей ради них. Ради Арсения…

Закрывшись в спальне, Елена прижалась лбом к прохладной стене. Она сходит с ума. Ей нужно взять себя в руки. В большом зеркале напротив женщина. В ее глазах боль и отчаяние. Испугавшись, Елена отвернулась. Зеркало ей больше не союзник. Елена бросила взгляд на закрытую дверь. Там за ней — чужой мир, в нем предатель-муж и взрослеющие дети. Скоро она останется одна, совсем одна. Она и ее отражение. Оно будет слушать ее, плакать, смеяться, чаще плакать. Оно не станет грубить в ответ, не скажет колкость, не предаст. Вот оно главное — не предаст.

Стук в дверь. К ней нельзя. Она не хочет никого видеть. Но там, в коридоре перед закрытой дверью Арсений. За матовым стеклом его силуэт.

— Заходи, сынок.

— Мама, — Арсений осторожно открыл дверь, но не решился переступить порог, — ты зачем закрылась?

— Что, сынок? — Она даже улыбнулась. — Что ты хотел?

— У тебя странное лицо.

— Лицо как лицо. Что ты выдумал? — Елена прижала ладони к пылающим щекам.

— Мы с Филиппом пойдем в гости к Громовым.

— Хорошо, только не долго. Привет Майе и Роману.

— А Оле?

— Обязательно.

— Тогда мы пойдем? — Арсений пристально посмотрел на нее. — Ты не будешь волноваться?

— Нет, не буду.

— И не будешь грустить?

— Не буду, дорогой.

— Пока, мам.

Переодевшись, Елена подобрала волосы. Бросила беглый взгляд в зеркало. Такой домашней она нравилась себе больше всего. Елена не носила халатов. Она перестала носить их много лет назад, когда однажды Коля сказал:

— Мне не нравится, когда ты надеваешь на себя этот балахон.

— Николай! Немедленно извинись! — рассвирепел Иван.

— Оставь, Ваня. — Елена встала на защиту сына. — Коля прав. Этот халат мне самой не нравится. Я что-нибудь придумаю.

С тех пор Елена больше внимания уделяла домашней одежде. Четверо мужчин в доме обязывали ее выглядеть на все сто. Очень быстро спортивные брюки, футболки, рубашки, вытеснили из ее домашнего гардероба халаты. Пришлось всерьез взяться за себя. После рождения Арсения она поправилась. Не стала менее подвижной, но о былых формах оставалось только мечтать. С каким энтузиазмом она боролась с весом! Хотелось выглядеть идеально, не для кого-то, а для себя самой. Чтобы чаще улыбаться своему отражению в зеркале. Она добилась своего, но именно тогда призналась, что лукавила. Ей была важна реакция Ивана, а ее-то как раз и не было. Все зря. Обед, чистая одежда, готовность помочь — вот что требовалось от нее все эти годы.

Деревскому не было дела до ее сузившейся талии, подтянувшегося живота. Она давно перестала быть для него объектом восхищения. Он уже не хвалил, не подбадривал ее, как раньше. Ничего не получилось. У нее никогда не получается то, что она задумывает. Ей нельзя ничего планировать и на день вперед. Как всегда.

А сейчас она молча принесет ему постель. Главное — не поднимать на него глаз. Как страшно!.. В этот момент она ненавидела Ивана. Разве можно с этим жить? Они больше не одно целое. Это случилось не сегодня. Совсем немного осталось до того момента, когда они скажут друг другу «прощай». Вся жизнь коту под хвост. Трусиха. Вот и получай по заслугам. Некого винить в том, что однажды она побоялась перемен. Все было в ее руках…


Они лежали в постели. Матвеев целовал ее, а она беззвучно плакала. Ей было больно оттого, что прошло столько лет. От того, что уже ничего нельзя изменить. Мучительно хотелось вернуть время вспять и снова стать той молоденькой, восторженной студенткой. Тщетно. Она воспринимала происходящее без щенячьего восторга. Елена знала, что их встречи скоро прекратятся. И никогда больше она не будет счастлива, как теперь. Каждый вернется в свою жизнь. Матвеев — в свою холостяцкую, заполненную работой и любимым хобби — поездками по миру. Она — в свою с нелюбимым мужем, требующими постоянной заботы детьми, опостылевшей работой с вечно ноющими пациентами. Как страшно признаться в том, что не хочется возвращаться в свой давно запрограммированный на серое существование мирок.

— Ты хочешь, чтобы мы поженились? — неожиданно спросил он, приподнявшись на локте. Геннадий Викторович улыбался и смотрел на нее с нежностью. — Хочешь?

Елена вздрогнула, мгновенно подняла на него глаза. Ей было важно увидеть выражение его лица. Как спокойно он говорит об этом! Неужели все так просто? Просто, только с большим опозданием. А ведь все могло сложиться иначе, если бы много лет назад Матвеев принял ее любовь. Тогда отверг, а теперь — замуж зовет. Правда, делает он это весьма своеобразно. Ничего конкретного. Мог бы просто сказать: «Выходи за меня…» А он предпочел размытую фразу. Как хочешь, так и понимай. Формулировка скользкая. Если она скажет «Хочу», у него всегда будет повод сказать, что это она все решила. Матвеев перекладывает ответственность за происходящее на ее плечи. Она этого не хочет. Мужчина должен вести себя иначе, добиваться, просить, а не буднично спрашивать: «Ты хочешь, чтобы мы поженились?» В этом вопросе не ясно, чего хочет он сам. Остатки гордости и былой обиды заставили ее покачать головой.

— Ты не хочешь?

— Нет.

— Не понимаю. — Его нежность сменилась нескрываемым удивлением.

— А ты ждал, что я брошусь тебе на шею?

— Я ждал, что ты обрадуешься.

— Поздно, Гена. Давай все оставим как есть.

— Ты серьезно?

— Конечно. — Она улыбнулась. — Разве не такого ответа ты ждал? Признайся, я сняла камень с твоей души.

— Ну, знаешь! — Матвеев поцеловал ее в щеку. — Ты умнее, чем я думал, Елена.

— Ничего себе!

— Ты права. Мне стало легче.

— Вот и славно. Тема закрыта. Извини, я на минутку. — Она поднялась и поспешила в ванную.

Закрывшись, быстро открыла кран и уставилась на прозрачную струю горячей воды. Потом подставляла под нее ладони. Брызги разлетались во все стороны. Несколько минут назад она могла изменить свою жизнь, но не сделала этого. Хотя Матвеев так и не сделал ей предложения. Не сделал так, как она хотела, и тем самым, предопределил ее ответ. Она будет жалеть об этом, но уже ничего не исправить. Она сделала правильно. У нее останется теплое воспоминание. А когда Елена вернулась в спальню, Матвеев поманил ее к себе. Она села на край кровати.

— Что ты так смотришь на меня? — улыбнулась она.

— Скажи, а он сделал тебя счастливой? Твой Деревской… — Геннадий Викторович почувствовал, как дрогнули пальцы в его ладонях.

— Риторический вопрос, учитывая, что я сейчас здесь, с тобой, — выдохнула она.


Ей стало обидно. Он заставляет ее признаваться в том, что она не счастлива с другим. Однажды Матвеев сказал, что она должна хорошо присмотреться. Деревской был так настойчив, а она так удручена неудачным признанием. Матвеев не должен был отвергать ее! Это он во всем виноват! Все могло сложиться иначе, а теперь он смотрит на нее восторженными глазами. И это не восторг любви, а вспышка благодарности за то, что она отвергла его жертву. Как он смеет спрашивать, счастлива ли она?!

— Прости меня. — Геннадий Викторович крепче сжал ее пальцы. Потом стал целовать ладони. — Прости, милая. Я ведь не обманывал тебя тогда. Я испортил бы тебе жизнь. Семейная жизнь для меня — нонсенс.

— Зачем же ты сейчас… — Она не могла говорить — так сухо стало во рту. Язык прилипал к небу.

— Я виноват перед тобой.

— Только и всего?

— Немало.

— Перестань. — Она высвободила руки, поднялась. Стала одеваться. — Тебе не за что себя винить. Я благодарна тебе.

— За что, девочка?

— За эти дни. За этот безумный июль.

— Ты словно прощаешься? Наш июль может плавно перейти в август. — Он понял, что она уже все решила.