– Ну что ж, друзья, настала пора прощаться! За ночь мы должны пройти пещеру, чтобы утром миновать перевал, пока снег не подтаял и не раскис. Да и Васену не стоит заставлять ждать. – Митя посмотрел на Антона. – Как ты считаешь, никто не мог вас выследить, когда вы лошадей с грузом к пещере перегоняли?

– Васена сразу бы заметила, – с явной гордостью за любимую сказал Антон. – Нет, все прошло спокойно, лошади не волновались, пока по тропе шли, а вот как в темноте себя поведут, не знаю. Васена нас не в самой пещере дожидается. Там рядом место есть потаенное, откуда все подходы видны. Так что никого не пропустит, чужого сразу углядит, если вдруг какой и объявится поблизости!

37

Подземный ход вывел их к ничем не примечательной скале. Таких много разбросано по всей тайге. Полуразрушенные остатки былых горных массивов, они покрыты толстым слоем мха, заросли можжевельником и карликовой березкой. Подступы к скале преграждала россыпь огромных камней, но Антон повел их не поверху, как ожидала Маша, а нырнул куда-то вниз, под каменные завалы. И через несколько минут они уже шли по извилистому коридору, настолько узкому, что порой приходилось почти протискиваться сквозь него, касаясь плечами стен, покрытых зеленой слизью водорослей, мокрых от стекающих по камням потокам воды. Постоянно надо было опасаться, что ударишься головой о свисающие корни деревьев, выпирающие отовсюду крупные и мелкие скальные обломки. Изредка в просветах между камней, прикрывающих этот тайный ход сверху, проглядывало уже посветлевшее небо.

Вскоре он заметно расширился. Антон сделал знак остановиться и вскарабкался по стене вверх. Маша огляделась по сторонам. Под ногами стало суше, мелкую щебенку сменил крупный песок.

Она поправила лямки висевшего за ее спиной «сидора», как называла эти мешки Прасковья Тихоновна. В них беглецы несли одежду, небольшой запас провизии, свечи и порох.

Деньги, которые ей удалось сберечь, более пяти тысяч ассигнациями, и десять тысяч золотом, что им передали с Кузевановыми старшие Гагариновы, они распределили с Митей пополам и зашили в одежду. Пятьсот рублей Маша оставила Прасковье Тихоновне. Казачка наотрез отказывалась принять деньги, даже обиделась на Машу, но она все-таки умудрилась подложить их под большой туес с медом, стоящий на лавке под окном заимки, справедливо полагая, что не вечно же он будет стоять на месте. И пусть не сразу, но Прасковья Тихоновна все равно обнаружит деньги, совсем не лишние в ее одинокой жизни.

Митя заметил ее движение, подошел и помог поправить перекрутившуюся лямку.

– Тебе не слишком тяжело? – спросил он озабоченно, положил ей руку на плечо и слегка сжал его. – Давай я понесу твой мешок.

– Не надо! – Маша мягко коснулась пальцами его руки, продолжавшей лежать на ее плече. – Мне совсем не тяжело. К тому же скоро сядем на лошадей.

– Смотри, – Митя улыбнулся в ответ, – я снова полон сил и готов и не к таким трудностям.

– Митя, – Маша нерешительно посмотрела на него, – возможно, я лезу не в свои дела, но какой такой корабль ты собираешься назвать именем Прасковьи Тихоновны? Надеюсь, это было сказано не для красного словца?

Митя покраснел и, кажется, даже рассердился.

– За кого ты меня принимаешь, Маша? Похоже, у тебя сложилось не совсем благоприятное мнение обо мне. В последнее время только и слышу, что я – подлинное скопище пороков. Почему ты так изменилась ко мне? Я всегда был честен с тобой, а если и были между нами какие-то недоразумения, то они не так уж и непреодолимы. Я искренне считал и до сих пор считаю тебя своим настоящим другом.

Маша внутренне напряглась, стараясь не выдать своего разочарования и обиды. Надо же, оказывается, она для него «настоящий друг». Вот так, а не иначе. Да и стоило ли надеяться на большее? Эх, дура она дура, самая распоследняя, наивная дура! Девушка нахмурилась и сухо произнесла:

– Ты не ответил на мой вопрос, Митя! Или это секрет, который мне непозволительно знать?

Митя пожал плечами:

– Нет, никакой это не секрет. И не говорил я тебе об этом по простой причине: думал, тебе это будет неинтересно. Ведь речь идет об устройстве моей и Антоновой жизни в Америке. Ты же собираешься вести самостоятельную, отдельную от нас жизнь. Поэтому я посчитал, что наши планы будут тебе ни к чему. – Он убрал руку с ее плеча, отошел к большому камню и облокотился на него. После этого испытующе посмотрел на Машу. – Но, если хочешь, слушай. Я собираюсь, с помощью графа Бологовского, конечно же, взять в Ново-Архангельске земли в концессию и построить судоверфь. А в компаньоны решил пригласить Антона. И он уже согласился, хотя, видно, толком не понимает, что это такое. Конечно, это всего лишь мечты. Еще нужно добраться до Аляски. Но и там, как я полагаю, предстоит много хлопот. Вполне вероятно, нам не удастся закрепиться в Ново-Архангельске, все-таки он считается российской территорией и в нем действуют российские законы. Тогда придется переехать в другое место, возможно, даже в Калифорнию, в Порт-Росс. Там служит мой старинный друг еще по Морскому корпусу Петр Сухозванов. Думаю, он не откажется помочь нам с документами и с устройством на новом месте.

– Выходит, ты намереваешься строить корабли? Что ж, бог в помощь! Надеюсь, ты в этом деле преуспеешь!

Маша с трудом сдержалась, чтобы не зарыдать от отчаяния. Митя уже распланировал свое будущее и даже об Антоне позаботился, и только для нее не нашлось места, потому что ему глубоко безразлично, как она будет жить дальше, без него. Неужели он не понимает, что ей уже никогда не выйти замуж за Алексея, ибо дорога в Россию теперь закрыта для нее навсегда? Государь не простит ей организации столь дерзкого побега, да и в лице Лобанова она также обрела заклятого врага. Царский любимец не забудет ей ни пережитого унижения, ни изуродованного огнем лица.

Митя отметил про себя, что сообщенная им новость не слишком обрадовала Машу. Она была явно раздосадована и даже не пыталась этого скрывать. Неужели ей не понравилось, что он вновь решил связать свою жизнь с морем? Но он моряк, и вполне естественно, что желает, хотя бы таким способом, заняться любимым делом. Он будет строить торговые суда и яхты для морских путешествий, а со временем, возможно, предложит и ей совершить кругосветное путешествие, если... Митя сердито выругался про себя. Черт возьми! Он опять упустил тот немаловажный факт, что они никогда не будут вместе. Почему ж тогда она сердится, если ей об этом известно лучше, чем ему? Но спросить, что именно в его сообщении вызвало Машино недовольство, Митя не успел. Прямо над его головой среди камней показалась физиономия Антона. Он махнул рукой, приглашая следовать за ним. И уже через несколько минут беглецы вновь были на поверхности.

На небольшой ровной площадке среди камней находились четыре уже навьюченные лошади. Возле одной из них стояла Васена. Она внимательно с ног до головы оглядела сначала Машу, потом Митю, одобрительно кивнула головой и сказала:

– Надо спешить! Иначе не успеем пройти через перевал!

Она взяла в поводья свою лошадь и первой шагнула к зарослям, скрывающим основание скалы. И Маша поняла, почему не заметила вход в пещеру: его прикрывал огромный лохматый куст какого-то неизвестного ей растения.

Уже через несколько мгновений маленький караван вступил под высокие каменные своды. Нет, не пещеры. На самом деле это была огромная трещина, разрезавшая тело горы, возможно, в результате землетрясения или работы воды. А вернее, того и другого вместе, потому что только вода может так разгладить каменные складки, отполировать скалы. Под ногами хрустел грубый песок – и это тоже след воды. Но как бы ни были мощны водные потоки, им не под силу разорвать каменные стены, они способны их подточить, размыть, обрушить, но не разрубить наподобие топора, как это бывает при подвижке горных пород, вызванной землетрясением.

Внизу трещина была достаточно широкой, чтобы пропустить лошадь с сидящим на ней всадником, но уже на высоте трех или четырех саженей она основательно сужалась, превращаясь в почти незаметную снизу, едва различимую для глаза щель. На ее наличие указывало лишь слабое свечение высоко вверху, саженях в ста от земли. Это робкие лучи только что взошедшего солнца проникали в мрачное подземелье и позволяли путникам уверенно продолжать свой путь без дополнительного освещения. Правда, Прасковья Тихоновна на всякий случай снабдила Машу смолянками – высушенными корнями сосны, которые одинаково хорошо использовать вместо свечи и для разжигания костра в дождливую погоду.

Глаза постепенно привыкли к полумраку, лошадей он тоже не слишком беспокоил. Они шли спокойно, друг за другом, хорошо слушались поводьев и не требовали особых понуканий после редких остановок, когда Васена движением руки приказывала спутникам замереть на месте и прислушаться: нет ли каких посторонних звуков, которые в их положении могли возвещать об опасности.

Но вокруг по-прежнему было тихо, только песок шуршал под копытами лошадей да редкие капли срывались со стен и глухо ударялись о камни, вызывая мгновенное, словно задыхающееся эхо.

Трещина оказалась на удивление длинной. Они двигались уже более часа, а она все не кончалась. Правда, стало прохладнее, а ход сначала пошел под уклон, а потом стал медленно подниматься вверх. Прошло еще с полчаса или больше. Маша могла судить об этом только приблизительно, потому что отдала Мите брегет, подаренный ей в дорогу Владимиром Илларионовичем, и теперь стеснялась слишком часто обращаться к нему, чтобы узнать, который час. Но если судить по солнцу – оно с гораздо большей настойчивостью проникало в трещину, высветив на песке золотистую дорожку, – шел уже восьмой час утра.

Наконец ощутимо потянуло сквозняком, и Маша почувствовала едва различимый запах нагревшейся на солнце хвои. Лошади сразу же приободрились, прибавили шаг. И вскоре впереди забрезжило тусклое серое пятно – выход на поверхность.