– Машенька, – протянул укоризненно барон, – я не сказал ни одного слова неправды. Что было, то было! Во многом благодаря Мите я стал неплохим моряком, и тем более обидно, что наша дружба дала трещину по непонятной для меня причине...

– Маша, очнись! – ворвался в ее сознание голос княгини. – Чай давно уже остыл, а ты уставилась в одну точку и точно заледенела. Что-то неприятное вспомнила?

– Да нет, – Маша пожала плечами, – хорошее. Алексей Федорович незадолго до отъезда рассказывал мне, как они с Дмитрием Владимировичем проказничали в Морском корпусе...

– Дмитрий Владимирович? – удивилась Зинаида Львовна. – С каких это пор ты стала называть Митю по имени-отчеству?

Маша постаралась перевести разговор:

– Что, почта сегодня была?

– Привезли, но совсем недавно. Видно, из-за дождя задержались. Ты от Алеши письмо ждешь?

– Нет, я недавно от него получила сразу два письма. – Маша слегка покраснела. – Пишет, что ждет не дождется, когда мы приедем в Петербург.

– А вот от Мити опять ничего нет, – вздохнула Зинаида Львовна, – кроме того письма, в котором он сообщил, что Недзельские дали свое согласие на его брак с Алиной и вскоре, сразу же после нашего приезда, они обвенчаются. – Княгиня перекрестилась. – Только бы ничего не случилось. Да, а Алексей ничего такого про Митю не пишет?

– Нет, – покачала головой Маша, – да разве я не сказала бы вам, если бы он написал о нем.

– Конечно, конечно, – торопливо согласилась Зинаида Львовна. – Он может ничего о нем не знать, они ведь теперь в разных экипажах служат. – Она взглянула на часы и озадаченно произнесла: – Почему-то Владимир Илларионович к чаю задерживается. Уж не произошло ли что?

И тут же, словно в ответ на ее вопрос, распахнулись двери столовой, и на пороге появился князь Гагаринов с какими-то бумагами, которые он прижимал к груди. Княгиня взглянула на него и ахнула от удивления. Белый как мел, Владимир Илларионович, будто немощный старец, едва передвигающий ноги, подошел к столу и медленно опустился в кресло, положив дрожащую руку поверх бумаг. Маша разглядела, что это письмо, написанное крупными корявыми буквами.

– Что такое? – спросила испуганно Зинаида Львовна и прижала руку к сердцу. – Что это за письмо?

– Матушка, – князь посмотрел на жену и вдруг заплакал, – с Митей несчастье. Антон, его камердинер, написал мне, что наш сын заключен в Петропавловскую крепость за попытку убийства племянника императора великого князя Василия...

– Господи! О чем ты говоришь? Наш Митя? Не может быть! – закричала княгиня и перекрестилась на образа. – Разве он способен на такое?

– Матушка, успокойся. – Князь всхлипнул и прижал голову жены к своей груди. – Он ранил князя Василия в плечо из пистолета и, кроме того, жестоко избил его, сломал, кажется, челюсть...

Зинаида Львовна, не дослушав, коротко вскрикнула, оттолкнула руки мужа и потеряла сознание.

6

До Петербурга они добирались больше двух недель. Осенняя распутица, разбитые дороги, обеды на скорую руку, а то и всухомятку, с жидким чаем, который на почтовых станциях им подавали прямо в карету, – все это было ничто по сравнению с их отчаянием и горем.

Поначалу Маша пыталась разговорами отвлечь Зинаиду Львовну и Владимира Илларионовича от тягостных дум. Но, вольно или невольно, они вспоминали какое-нибудь событие, связанное с Митей, и тихая беседа заканчивалась слезами.

Поэтому девушка прекратила всякие попытки успокоить дорогих ее сердцу людей и, прижавшись головой к стенке экипажа, старалась задремать, чтобы забыться и не вспоминать о тех горьких минутах, когда ее любимый в первый и последний раз был ласков и нежен с ней. Возможно, ей следовало уступить ему тогда во флигеле, и кто знает, как бы в этом случае повернулись события? И нет ли и ее вины в том, что произошло с Митей?

Из его последнего письма они узнали, что Митя получил назначение старшим офицером на придворную яхту «Церера». Случайно оно запоздало и пришло на следующий день после сообщения Антона. И это радостное и счастливое письмо, в котором он описывал свою службу на «Церере», стало последней каплей в океане горя, поглотившем Полетаево и его обитателей.

Князь в одну ночь поседел и курил одну трубку за другой... И Маша с тоской наблюдала, как он рассыпает табак, а за обедом не может справиться с ножом и вилкой, часто роняет их и вдруг, прикрыв глаза салфеткой, горько всхлипывает. Этот высокий красивый человек, которому никто не давал его пятидесяти шести лет, в мгновение ока превратился в дряхлого старика с трясущимися руками и потускневшим взором.

Зинаида Львовна выглядела не лучше. Она перестала обращать на себя внимание, а темные платья и чепец подчеркивали глубокие тени под глазами и отчетливо проступившие морщины на лбу и в уголках рта. Прекрасные карие глаза, прежде так украшавшие ее, болезненно блестели, а лихорадочный румянец еще сильнее оттенял неестественную бледность лица.

Порой Маша боялась за ее рассудок. Княгиня почти не откликалась на их с князем разговоры, но вдруг, ни с того ни с сего, начинала вспоминать, каким забавным был Митя в детстве, и Маша уже знала, что это непременно закончится истерикой, и старалась перевести разговор в другое русло.

Все эти уловки были призваны спасти князя и княгиню от упадка духа, но Маша от них уставала безмерно, так что ее попытки задремать и таким способом скоротать путь почти всегда заканчивались неудачей.

Но сейчас была та редкая минута, когда она могла спокойно закрыть глаза и подумать о том, о чем не посмела бы никому рассказать. Князь и княгиня сразу же после горячего обеда в придорожном трактире неожиданно заснули, и никто не отвлекал Машу от дорогих ее сердцу воспоминаний, среди которых был и момент первой встречи с Митей после его многолетнего отсутствия...

Порой она спохватывалась и чувствовала вину оттого, что почти не думает об Алексее, но тут же находила для этого убедительное оправдание. Ее жених не испытывал никаких трудностей, и ему не грозила пожизненная каторга на сибирских рудниках. Поэтому она на время просто обязана забыть об устройстве собственной судьбы, она должна помочь князю и княгине справиться с горем и, если получится, хоть как-то облегчить положение Мити.

Она опять перебрала в памяти строчки из его последнего письма, где он ни словом не обмолвился о ней и даже привет забыл передать. Ну что ж, счастливый человек – эгоист по своей сути, ему наплевать на переживания других людей, настолько он упоен собственной любовью и предметом своего обожания и поклонения...

«Казармы экипажа находятся на Мойке, – писал Митя, – но я снял себе небольшую квартиру на Театральной площади. Она состоит из прихожей, гостиной и спальни, но нам с Антоном этого достаточно. После вашего приезда я, конечно же, переселюсь в наш дом, чтобы заняться приготовлениями к свадьбе». Тут Маша обычно вздыхала. Митя не знал, когда писал это письмо, что свадьба теперь вряд ли состоится... Девушка представила Митю в тот момент, его счастливое лицо – лицо человека, не подозревающего, какие испытания ждут его в будущем, и почувствовала, как сжалось ее горло. Чтобы успокоиться, она решительно выбросила из головы строки, в которых Митя, в какой уже раз, пел дифирамбы своей невесте, и переключилась на ту часть письма, где он рассказывал о своей службе на яхте:

«...Надеюсь, батюшка, вы помните красавицу „Цереру“, входившую в состав придворной эскадры, на которой я теперь служу старшим офицером. Помимо „Цереры“, в эскадру входят „Золотой Фрегат“ с его знаменитыми золотыми украшениями и арматурой и яхты „Паллада“, „Нева“ и „Голландский ботик“, который постоянно стоит у пристани перед дворцом...

Сейчас Государь живет на Каменном острове, поэтому мы стоим на Малой Неве против дворца, но уже успели побывать в Петергофе и Ораниенбауме...

Конечно, самое приятное время мы проводим на Каменном острове. Вечером на фрегате всегда играет музыка при заре, следом спускают флаг и брам-реи, затем барабаны бьют на молитву, а после нее исполняют дробь – и конец церемонии. До вечерней зари бывает обычно много посетителей, дам и их кавалеров. Мы занимаем их разговорами, водим по яхтам и фрегату, разъясняем значение разных морских предметов. Государя видим почти ежедневно. Перед дворцом до самого берега идут цветники и растут кусты уже отцветшей сирени. Иногда Его Величество появляется в цветнике один, иногда с императрицей. Конечно, мы наблюдаем за ними из кают– компании, потому что находиться в это время на палубе не совсем прилично, но вахтенный офицер всегда на своем месте.

Позади дворца есть большой тенистый сад, по которому Государь любит прогуливаться. На днях я проходил садом и в одной из аллей увидел Государя. Я остановился, повернул шляпу по форме, потому что обыкновенно ношу ее с поля, и приложил к ней руку. Государь посмотрел на меня, улыбнулся и спросил: «Гагаринов?» – «Точно так, Ваше Величество!» – ответил я и поклонился. «Молодец!» – Государь снова улыбнулся и прошел мимо.

Я был в полном восторге! Государя очень любят в гвардии, и каждый, к кому он обращается с каким-нибудь милостивым словом, счастлив безмерно...»

И так все письмо. Веселое, радостное, переполненное счастьем и ожиданием удачи... Ничто в нем не предвещало трагедии, случившейся через неделю.

Митя с восторгом рассказывал о батальонных учениях в манеже, о своих товарищах, славных молодых людях, между которыми почти никогда не случается ссор или каких-либо неприятностей, что бывало на прежнем месте службы. Митю несказанно радовали и караулы по городу, разводы перед Государем, а также показательные учения экипажа на дворцовой площади. Государь был особо доволен ими и наградил многих матросов и офицеров.

Это была его жизнь – жизнь молодого здорового человека, который уверен в своем будущем, как никто другой, и, кажется, судьба его балует, наградив умом, красотой и любовью одной из самых прекрасных женщин Петербурга... Маша вздохнула. Что же заставило Митю переступить через все это и поднять руку на такого же молодого человека, но в котором течет царская кровь, а значит, преступление носит уже политический характер. Митя зачислен в разряд государственных преступников, и хорошо, если дело закончится каторгой...