Однако мне не дали побыть в одиночестве. Стоило только пройти несколько шагов в сторону площади, как в сумочке завибрировал телефон. Средство связи доставать не хотелось, как не хотелось и отвечать пока неизвестному абоненту. Но пришлось. Дело в том, что в последнее время мне звонил только лишь Слюсаренко или его секретарь. Очень редко объявлялись старые знакомые из прошлой жизни. Я лишний раз старалась не ворошить прошлое, чтобы не делать себе больно. Ведь, большинство людей совершенно не понимало одной простой истины: будь у меня возможность изменить свою жизнь, я бы это сделала. Но, к сожалению, это мне было недоступно. Я всецело зависела от Слюсаренко. Он контролировал мою жизнь и в любой момент мог ее поломать, теперь уже окончательно. Иногда, я задумывалась, а что было бы, не свяжись я с Игорем, не будь я официанткой на том банкете, где познакомилась с Виталием. Что стало бы со мной? Ответа я не знала. Да и никто не мог ответить. Единственное, что я бы не хотела изменить в прошлом, так это встречу с Макаровым. Почему-то именно она оставила в памяти неизгладимый след, от которого гораздо светлее на душе.

— Да, — ответила, не глядя на дисплей телефона.

— Ну как прошла встреча? Братец был рад тебя видеть? — с любопытством спросили у меня.

— Очень, — скривилась я, услышав голос Слюсаренко.

— Ты потрепала ему нервы? — мужчина был доволен, и это явно слышалось в его голосе.

— А надо было? — вопросом на вопрос ответила мужчине.

— Да, детка.

— Надо было сразу так и сказать, — недовольно произнесла в ответ. Я чувствовала, что не просто так меня отправил Слюсаренко в качестве своего представителя. Он что-то замыслил. И это что-то вряд ли понравится Герману.

— Успеется. Приезжай ко мне. Я у себя, — коротко бросил мне мужчина. Мне же меньше всего хотелось исполнять пожелания этого самодура.

— Виталий, я хотела пройтись по магазинам, — я понадеялась на понимание со стороны мужчины и уважение моих желаний.

— Нет, — категорично ответил Слюсаренко. — Я хочу тебя видеть.

Мужчину не интересовало, что я хочу, лишь его желания ставились во главу угла. И это меня бесило до умопомрачения. Иногда мне до безумия хотелось топнуть ногой и сказать, что я не намерена выполнять его пожелания. Но в такие моменты я вспоминала, что у Слюсаренко где-то хранятся компрометирующие меня материалы. Те, которые он изъял у следователя по поводу сфальсифицированной кражи, и тогда всякое желание бастовать отпадало. Приходилось прятать свою гордость куда подальше. Однако с каждым разом это получалось все сложнее и сложнее.

***

— За что? — звонкая пощечина обожгла лицо. Ничего подобного я не ожидала. Одно дело, когда предвидишь подобное развитие событий, а другое, когда все происходит внезапно и ни за что.

— Бей своих, чтоб чужие боялись, — довольно произнес Слюсаренко, улыбаясь на все тридцать два зуба, которые я бы с удовольствием пересчитала этому уроду.

В последнее время мужчина все чаще и чаще стал применять физическую силу в отношении меня. Я подозревала, что Виталий получал моральное удовлетворение, издеваясь надо мной. Мужчина упивался моими страданиями, моим замешательством, моей растерянностью.

— Для кого ты это говоришь? — повысив голос, спросила у мужчины. — Ведь никого рядом нет.

— Хочешь еще получить? — ухмыльнулся Слюсаренко. Не отойди я в сторону после пощечины, то непременно схлопотала бы вторую. Я буквально видела, что у мужчины чешутся руки продолжить начатое.

Буквально пару минут назад мы прибыли в офис, где должны были встретиться Макаров и Слюсаренко. В этот раз депутат не решился отправить меня одну на встречу с братом, а взял в качестве сопровождения. Вот только причину рукоприкладства я понять не могла. Однако тайна Полишинеля открылась практически сразу.

Герман, как всегда решительно, пружинящей походкой вошел в комнату.

— Добрый день, прошу прощение за опоздание. Пробка, — как всегда лаконично произнес мужчина.

Слюсаренко поздоровался с братом, я тоже, правда не совсем вежливо, как того требовали обстоятельства. Спиною я ощутила на себе взгляд Макарова. Я стояла у окна и смотрела на улицу. Данное поведение было продиктовано необходимостью. Меньше всего мне хотелось светить следом, зияющим на щеке. Половина лица горела.

— Я вижу в этой комнате мне не все рады, — уловила в голове Германа нотки недовольства. Мужчину явно раздражало мое пренебрежение к его появлению.

— Брат, о чем ты такое говоришь? — подал голос Слюсаренко.

— Похоже, что твоя женщина, — Макаров сделал ударение на слове «женщина», — не желает здесь быть.

— С чего ты взял? Просто она иногда бывает невежлива. Ирина, повернись к моему дорогому брату, — ехидно и с долей превосходства произнес Виталий.

Выполнять желание депутата я не стремилась, продолжая глядеть в окно.

— Повернись, я сказал, — повысил голос мой мучитель. Далее игнорировать Слюсаренко было опасно. Я не сомневалась, что за ослушание мужчина меня накажет. Медленно, стараясь остаться вполоборота к Макарову, я повернулась.

— Я тебя слушаю, — на людях мы уже давно общались со Слюсаренко на «ты».

— Вот. Пожалуйста. Каждый день приходится учить уму разуму, — в свете недавно случившегося слова мужчины имели двойной смысл.

Я надеялась, что Герман ничего не разглядит. Однако плохо я его знала. Он специально подошел ко мне ближе и даже протянул руку, чтобы лучше рассмотреть отметину, зияющую на лице.

— Что это такое? — сталью в голосе можно было перерубать канаты.

Дернув головой в сторону, я встретилась с глазами мужчины, в них бушевала едва сдерживаемая ярость. До этого я всячески прятала взгляд, не желая видеть осуждение со стороны Германа, а то и радость. Все же между нами были очень непростые отношения.

— Обычный воспитательный процесс, — не стал скрывать своей причастности Слюсаренко. Мне стало ясно, для чего мужчина ударил меня. Он хотел, чтобы об этом узнал Макаров. Но в присутствии мужчины, по всей видимости, побоялся это сделать, вот и провернул дело заранее. Он и сейчас не подходил близко, предпочитая общаться из дальнего угла комнаты.

— Ты продолжаешь в своем репертуаре? — прогремел Герман, поворачиваясь в сторону Слюсаренко. — Неужели я тебя мало учил?

— Это моя «женщина» и она со мной по доброй воле. Не так ли, Ирочка? — издевательски произнес депутат. — И ее все устраивает. Не так ли, Ирочка?

Макаров теперь смотрел на меня. Я же не знала, куда скрыться от прожигающего насквозь взгляда мужчины.

— И ты позволяешь ему…, - Герман не договорил. А я и без того поняла, о чем шла речь.

Я бы могла рассказать мужчине все, что думаю по поводу его родственника, в какой преисподней желала бы видеть его, и что желала с ним сотворить. Но по уже давно выработавшейся привычке, лишь натянула на лицо маску скучающего безразличия, добавив к ней легкую полуулыбку. Хотя, на самом деле, внутри меня рвалась душа, рыдая от боли.

— Она любит пожестче, — довольно оскалившись, вставил свои пять копеек депутат.

Этого я не могла выдержать и наградила мужчину уничтожающим взглядом. Если им можно было убить, то я бы это сделала с первого выстрела. А Герману только того и требовалось.

— Что-то не очень она с тобой согласна, — горько усмехнулся Макаров, суживая глаза.

— Ну, раз ты такой добродетельный любитель обиженных дев, то почему бы тебе ее у меня не купить? — теперь стала ясна цель всего спектакля. — Твоя доля в предприятии в обмен на девицу и она твоя.

Время замерло. Мне показалось, что даже стало слышно, как по стеклу перебирает лапками мушка, совершенно случайно оказавшаяся свидетельницей нашего разговора. Я почему-то была уверена в том, что Макаров согласится. Внутри меня раздирали противоречия, одна часть кричала «да», «скажи это», а другая говорила «нет», «я не вещь, чтобы меня продавать, как рабыню».

За долю секунды у меня в голове проскочила сотня мыслей, одна противоречащая другой. И я была готова ликовать от счастья, зная что существует человек, которому я не безразлична. Я ведь чувствовала, что нравлюсь Макарову, даже очень. Не стал бы он просто так предлагать мне переехать к нему. Да и его внимание к моей персоне просто так не прошло даром. Ведь женщина всегда чувствует, интересуется ею мужчина или нет. Я знала, что Макарову я интересна, будь все иначе, не стал бы он предлагать переехать к нему.

— Ты сам как-то сказал, что это твоя «шлюха», так вот, я никогда в жизни после тебя входить в воду не намерен, — слова резанули по ушам, как электропила. В один единый миг все надежды на нормальную жизнь разбились, словно хрупкое стекло.

Теперь замерло не время, теперь умирала моя душа, которая кричала «как же так?», «почему?», «неужели ты забыл?».

Ведь я точно знала, что мужчина не один раз входил в воду после Слюсаренко и его силой никто не заставлял. Я его не соблазняла. На аркане не тянула. Но мои уши меня не обманывали. Герман отрекся от меня, посчитав использованной вещью, которая не стоит ничего. И было не важно, что цена это «ничего» была в несколько миллионов. Для меня это роли не играло.

Дольше оставаться в комнате с двумя мужчинами, одного из которых я ненавидела и желала убить, а второго желала до умопомрачения и хотела ненавидеть, но не могла. Еще чуть-чуть и я бы позорно разрыдалась от жалости к себе. Подобного не следовало допустить, чтобы не дать возможности возликовать одному и доставить удовлетворение другому.

— Ну, раз вы все выяснили на мой счет, то думаю, что далее обойдетесь и без моего участия, а мне надо носик попудрить, — с вымученной улыбкой сообщила мужчинам, направляясь к выходу.