Затем меня обхватывают его руки, и все чувства возвращаются, накрывая новой волной. На переднем плане шум, хриплые приветствия и крик. Все это, словно электрошок, приводит меня в сознание. Я поднимаю голову, и за доли секунды все возвращается… и все резко обостряется в мгновение ока.

Едва только крупные шершавые пальцы слегка касаются воротника моей бледно-розовой футболки, как Джай срывается вперед, и его кулак встречается с челюстью головореза. Страшного удара и крошечной капли слюны на моей руке оказывается достаточно, чтобы меня снова затрясло. Джай твердо стоит между парнем и мной, и когда тот, все еще шатаясь от шока, вправляет истекающую кровью челюсть, я узнаю его. Джим. Один из главных подручных Черепа и тот самый парень, который практически ударил меня по лицу.

Джай стоит напротив, и сомневаюсь, что Джим попрет против кого-то столь огромного, как Джай. Его широкие плечи расправлены, а кулаки сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются.

— Кончайте играть со Стоуном и схватите уже девчонку, — кричит Череп со своего выступа.

Я вовремя смотрю вверх и вижу, как он поворачивается и входит в небольшой дверной проем, и именно тогда чувствую резкую, агрессивную хватку руки, твердо сжавшейся на моем бицепсе. Джай оборачивается через плечо, и его яростные голубые глаза останавливаются на руках, хватающих меня. Он сжимает и расслабляет челюсть, а они ждут от него первого движения. Его свирепый взгляд перемещается с моих рук на лицо, и я легонько качаю головой. Не рискуй всем ради меня. Оно этого не стоит.

И Джай как будто читает мои мысли. Его взгляд смягчается, и уголки губ немного приподнимаются. Когда парни Черепа толкают меня вперед, Джай опускает голову и дает им пройти. Проходя мимо Джима, замечаю, что он проводит большой, волосатой рукой по рту, вытирая капли крови. И, будто всего этого недостаточно, чтобы мой живот скрутило от страха, впереди показывается вход в небольшую темницу Черепа. Второй раз за сегодняшний вечер мое сердце колотится, врезаясь в ребра, и разливает ядовитый страх по органам. Ноги практически подгибаются, а легкие едва справляются с учащенным дыханием.

— Ты в мире боли, сучка.


***

— Ауч! — ворчу я.

Жар, быстрый и острый, обжигает мою скулу, когда грязный бетонный пол несется мне навстречу. Мне лишь удается вовремя выставить руки, чтобы помешать своему лицу встретиться с цементом. Слезы стоят в глазах. Обломки и крошки камня и стекла врезаются в мои ладони и царапают обнаженные колени. Я сжимаю челюсть, отчаянно стараясь не заплакать. Череп хочет этого, но я не доставлю ему такого удовольствия.

Он низко приседает, накручивает на сильную руку мои волосы и гневно сжимает их в кулаке. Боль обжигает кожу головы, и я шиплю сквозь сжатые зубы. Череп тянет меня за волосы, откидывая голову назад и вынуждая смотреть ему в лицо. Его татуировка отвратительна.

Он сам отвратителен.

Из кармана своих темно-серых слаксов он достает и подносит к моему лицу маленький серебряный кинжал, в лезвии которого я вижу свое жалкое отражение.

— Ты заставила меня выглядеть слабаком, Котенок, а мне это не нравится.

Я провожу зубами по нижней губе, пытаясь сделать хоть что-нибудь, чтобы отвлечь себя от пульсирующей ритмичной боли в щеке.

— Стефан не должен был умереть.

Он хмурит лоб, и «кости» на его тату смещаются.

— Кто?

Пока я открываю рот, от удара чьей-то ноги дверь распахивается и ударяется об стену. Слышу тяжелые шаги и безошибочно определяю звук чего-то безжизненного и тяжелого, волочащегося по бетону. Мое сердце практически разбивается о ребра и обливается кровью. Его тело появляется в поле моего зрения: сначала ноги, и затем уже он сам, оказавшись меньше чем в десяти метрах от меня. Остекленевшие глаза пусты, кожа кажется искусственной. Я с трудом сглатываю и перевожу взгляд обратно на Черепа. Это пугает меня меньше.

Череп ухмыляется и указывает на убитого парня на полу.

— Оу, он? Он — дилер метамфетамина. Забудь об этом.

Забудь об этом. Он говорит так, словно в этом нет ничего страшного. Стефан — человек. Он, вероятно, чей-то брат, чей-то отец. Когда-то давно он был маленьким мальчишкой, который прижимался к маме, держась за ее грудь.

— Дилер или нет, но он все еще человек. Ты не имел никакого права убивать его. Если он был таким плохим парнем, то ты должен был доверить это правосудию.

Широкая ухмылка Черепа превращается в оскал, он убирает свой блестящий нож от моего лица и приставляет к своей нижней губе.

— Правосудию?— он коротко хмыкает, накручивая мои волосы себе на пальцы и снова дергая мою голову. — Ты все еще не знаешь?

Я хмурюсь. Не знаю чего?

— Система правосудия — уловка, Китти-Кэт. Шутка, прикол, которая пугает людишек, вроде тебя.

— Я не согласна.

— Ох, правда? — он встает, потирая подбородок своей причудливо татуированной рукой, и улыбается своим головорезам. — Она — золото.

Он возвращается ко мне.

— Факт: даже люди, придерживающиеся этой так называемой системы «правосудия» — скажем, копы — не верят в нее. Требуется только один крошечный инцидент, чтобы они взяли дело в свои руки, становясь, своего рода, линчевателями, — он снова низко приседает, склоняясь к моему лицу. — Спросишь, почему? Потому что она. Не. Честная. Система правосудия. Я могу убить каждого отдельно взятого человека здесь, и любому местному руководителю, политическому деятелю, гребаному копу, судье или даже президенту Соединенных гребаных Штатов будет насрать. Хочешь знать почему?

Я сглатываю.

— Потому что каждый здесь внизу — преступник. Ну, все, кроме тебя, но меня это не парит. Никто не знает, что ты даже существуешь.

Мое горло сжимается, превратив следующие пару слов, вырвавшихся изо рта, в глухой и слабый звук.

— Почему ты встал на этот путь?

Его улыбка исчезает, закрывая настоящие зубы.

— Где ты была, когда решалось, что жизнь не драгоценна?

Все следы юмора исчезают, его черные глаза смотрят на меня. Не знаю, сколько времени мы удерживаем зрительный контакт, но, в конечном счете, он разрывает его, чтобы взглянуть через плечо.

— Выйдите, — говорит он своим подручным.

Мои мускулы напрягаются: спокойствие в его голосе обостряет все защитные механизмы в моем теле.

— Босс…

— Пошли вон! — требует он, чеканя каждое слово, чтобы они поняли. Я поднимаюсь с пола и сажусь на пятки. Пока сборище его парней удаляется из небольшой комнаты, я прикасаюсь к щеке тыльной стороной ладони. Крови нет, но, держу пари, там будет синяк.

Когда дверной замок щелкает, запирая меня наедине с дьяволом, в голове зарождается тревожное понимание.

— Есть история, которую мне нравится рассказывать... — говорит он, поднимая глаза. — О молодом парне и его красивой беременной жене, гуляющих по пустынной эспланаде. (Примеч. Эспланада – площадка для прогулок). Я помню тот тихий поздний вечер, словно это было вчера...

Я внимательно слушаю. Не зная, куда ведет его история и где она закончится.

— Навстречу им идет парень в капюшоне, его руки в карманах джинсов. Приблизившись, он кажется паре подозрительным, и они начинают наблюдать за ним, не прекращая своего пути. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, странный незнакомец останавливает их быстро вскинутой ладонью...

Заслушавшись, я склоняюсь к Черепу, попадая в ловушку каждого произносимого им слова. Его речь эмоциональна, наполнена гневом и печалью, каждая фраза словно окутывает. Не думала, что он способен на такие чувства.

— Не произнося ни слова, парень достает нож из своего кармана и ударяет женщину в живот, отчего она, задохнувшись от боли, падает в обморок...

Я отшатываюсь, мою грудь сдавливает от боли.

— «Зачем? Зачем ты сделал это?» — кричит парень, укачивая свою драгоценную всхлипывающую жену у своей груди, покрываясь ее кровью. Нападавший в капюшоне улыбается, вытирая лезвие, и говорит: «Чтобы увидеть, как мужик будет рыдать от дела моих рук...».

— Иисус Христос, — я зажмуриваю, задыхаясь. — Это был ты? У тебя была жена?

Он качает головой и ухмыляется.

— Я был парнем с ножом. Видишь ли, некоторые люди становятся злыми, потому что жизнь неоднократно трахает их: день за днем, год за годом. В то время как другие становятся злыми от отчаяния и страха. Но еще существуют такие люди, как я — люди, рожденные злыми, и они либо живут, либо умирают.

Все эмоции покидают меня. Быть в компании такого бессердечного, мертвого человека... это слишком. В общем, я отключаюсь, уходя туда, где он не сможет причинить мне боль. Я работала в больнице. Ежедневно видела младенцев. Их полные щечки, маленькие пальчики на ножках и сжатые кулачки... Причинить малышу боль — это такое зло, какого даже сам дьявол не сможет совершить.

— Не верю, что люди рождаются злыми. Что бы ни случилось, ты можешь быть плохим, но та женщина и ее малыш не заслужили твоего гнева. Я назвала бы тебя отвратительным куском дерьма, но это будет оскорблением для всего остального дерьма.

Мне хочется спросить его, как долго продержалась женщина, но это уже не имеет значения. Это лишь подтверждает тот факт, что ни на Земле, ни в Аду нет места, которого он заслуживает. Он наблюдает за мной, и от его пристального взгляда, скользящего по моей коже, я с каждой секундой чувствую себя все более грязной.

— Ты мне нравишься, Китти-Кэт.

Я гримасничаю от отвращения.

— А я презираю тебя.

— Это, наверное, самое сладкое из всего, что мне когда-либо говорили женщины, — он усмехается. — Какие-либо новости о Джае Стоуне?

Я повторяю то, что Джай сказал мне.

— Он здесь из-за своего брата и не уйдет без него.

Череп чешет голову острием ножа.