Схватил ее за руку и потащил за собой:

- Вера! Пошли скорее! Я знаю, куда ехать, все выяснил.

Он быстро шел впереди, а она бегом, чтобы не отстать, рядом. Потому что сейчас, перед лицом свалившегося на них горя не было места ни личным счетам, ни обидам. Вовка! Ее сын... Их сын!

Вера начала задыхаться от рыданий, а он стиснул ее руку крепче:

- Не плачь! Не плачь, я не позволю, чтобы с ним что-то плохое случилось.

Затолкал ее в свой джип, и по пути уже стал объяснять, что удалось у дежурного врача выяснить. Но на месте, конечно все оказалось еще ужаснее.

***

Повреждения, ожог III А, обширный, есть небольшая потеря крови.

По счастью, у Вовки та же группа крови, что и у него. И резус. Четвертая отрицательная. Пока делали анализы на спиды-вассерманы-гепатиты-гистосовместимость, пытался успокоить Веру. На ней лица не было. Мертвецки бледная, глаза потухшие, губы синие.

- Это моя вина. Моя...

Шепчет, а у него сердце кровью обливается.

- Это моя вина. Только моя, слышишь!

А время тянется бесконечно. Летит и тянется бесконечно... И неизвестность, убивающая неизвестность. Наконец, спустя черт знает сколько лет жизни результаты анализов пришли. Кровь он сдал сразу. Благо за своим здоровьем всегда следил и кровь у него была чистая.

Сейчас он был готов отдать хоть всю свою кровь.

Вернулся врач, ситуация немного прояснилась. Да, Ожоги III А, бок и часть спины. Волдырями. Но состояние не тяжелое, и операцию по пересадке кожи можно проводить уже хоть сегодня. В принципе, чем скорее, тем лучше. До развития воспалительных реакций в ране, тогда все пройдет менее болезненно для мальчика и рубцов не будет. Искусственная кожа...

- Кожа? - только это и услышал. - Возьмите мою!

Он же знал, слышал или видел где-то, что в экстренных случаях делают прямую пересадку. А он идеальный донор. У него и шкуры много, анализы в норме, отторжение не должно пойти.      

Врач посмотрел на него и кивнул.

***

Все и так вертелось у Веры перед глазами, а сейчас завертелось еще быстрее. Александр вместе с врачом ушли куда-то, а она осталась одна в этой кошмарной звенящей пустоте. Страшно. Очень страшно. Очень-очень.

И перед этим меркнет ВСЕ. Нет ни гордости, ни амбиций, ничего, кроме жизни и здоровья близких. Вера не знала, как высидела, выстояла, выходила все то время, пока длилась эта неизвестность. Казалось, прошли годы, пока появился врач и сообщил, что все прошло удачно. А потом добавил:

- Ваш сын в реанимации, но мужа вы можете видеть.

Хотела она его сейчас видеть? 

- Да, спасибо. Да.

- Я провожу вас.

Как шла за ним по больничным коридорам - не помнила. Просто внезапно оказались перед стеклянной дверью палаты. Врач сказал:

- Входите, только недолго, - и ушел.

Вошла. А он бледный как полотно, на койке вытянулся, но маловата ему койка. Большой же... Увидел ее весь как-то подобрался, глаза блеснули лихорадочным весельем.

- Пришла...

- Как ты? - только и смогла выдавить.

- Хорошо, - усмехнулся сипло.

- Но, как же наркоз...

- А мне под местной делали. Что со мной станется, я же здоровый как бык.

Да... Он здоровый. Как бык. Не удержалась, слезы потекли.

- Иди сюда, Вера, сядь и успокойся. И не плачь, с Вовкой все хорошо будет.

- Откуда брали? 

- С боков, там шерсти нет, - пошутил он.

Потом шумно сглотнул и сказал:

- Верка... Знаешь, это мне, наверное, сам Бог шанс дал хоть немного вину свою перед пацаном загладить.

И засмеялся. По его бледному лицу бисеринками выступила испарина, плохо ему, а туда же, хорохорится. Подошла, села рядом. Он откинулся на подушки и вдруг пробормотал вполголоса:

- Что на тебе сейчас? Чулки?

Чулки? Господи, чулки?!

глава 58


Не будь Вера такой измотанной физически и эмоционально, сгорела бы от стыда и абсурдности ситуации. Потому что именно этот момент выбрала медсестра, чтобы войти в палату. Услышала, конечно же.

Теперь идиотская шутка Верховцева станет достоянием гласности и весь медперсонал будет от смеха давиться.  Господи... О чем она только думает... 

А ему все-таки тяжело пришлось, какой бы он здоровый и сильный ни был, прикрыл глаза и вырубился. Вера смотрела на непонятно уже, своего или чужого, или все-таки своего, мужчину, узнавая и не узнавая.

Дались ему эти чулки... Придурок ненормальный.

Впрочем, она могла понять. Ему просто нужен был якорь, что-то такое держать в голове, чтобы держаться самому, не терять лицо. Он же не привык смиряться и проигрывать. Победитель по жизни.

И его слова про вину, про долг перед сыном Вера могла понять как никто другой. Просто, ей вдруг смешно стало. Больно и смешно. Он же не так быстро соображает, Верховцев-то. С его тяжелым, гордым и эгоистичным характером, куда уж там обладать высокой душевной чувствительностью. Ему обухом по голове надо было, чтобы смог понять.

А жизнь... она равняет всех, гордых и не гордых, слабых, сильных, богатых и бедных, добрых и злых. Выпрямляет все, что выпирает и оттопыривается. Сегодня эта жизнь здорово по ним проехалась, ох, как здорово. Но главное, с Божьей помощью все живы.

Какое-то еще время Вера сидела рядом со своим бывшим мужем. Мысли о вечном лезли в душу. А он похоже заснул, потому что вытянулся и затих, дыхание успокоилось и пальцы перестали комкать простыню.

Потом пошла выяснять, как там Вовка. Он был еще в реанимации, наркоз не отошел, но ей сказали, что с ним все нормально, и как придет в себя, ее на минутку к нему запустят.

Снова надо было ждать, но теперь, когда самое страшное вроде бы миновало, это не так тяжело. Можно наконец взглянуть на свой мобильный. Вера точно не помнила, когда она его выключила, вроде, в тот момент их стали забрали готовить на операцию. Время тогда превратилось для нее в некую недвижимо-кисельную субстанцию, и она в нем зависла.

Включила, пошли пищать входящие, Вера тупо уставилась на часы и глазам своим не поверила. Оказывается, наступил вечер уже следующего дня, больше суток прошло, а она и не заметила. Только сейчас поняла, что устала как собака, а сна ни в одном глазу.

Опомнилась, позвонила матери, они ж там с дедом волнуются. Вчера Вера категорически запретила ей приезжать, сейчас, когда все позади, уже можно. Но вечер субботы, лучше уж завтра с утра. Бабка плакала. От облегчения, от всего.

Позвонила Маринке, у нее из всех троих нервы самые крепкие. Ну та и вопила, у Веры с устатку чуть барабанные перепонки не лопнули! Вроде даже Костик подрывался, в трубке слышался его голос.

Потом позвонила Панкратову.

- Федор Михайлович, извините, что в выходной беспокою.

Он сразу оборвал ее.

- Вера Дмитриевна, как вы там? Помощь нужна?

- Нет, спасибо, сейчас уже все хорошо. Правда, спасибо. Но мне бы отпуск за свой счет.

- Не вопрос, я дам вам две недели оплачиваемого. И Вера Дмитриевна, напомните, пожалуйста, где вы лежите?

- Мы в ожоговом. Спасибо вам, - поблагодарила Вера, назвала адрес и отключилась.

Вроде отчиталась.

Снова по больничным коридорам, по которым за прошедшие тридцать два часа километры намерила, пошла к реанимационной. Присела напротив входа, там кроме нее было еще двое ожидающих, закрыла лицо руками и задумалась.

Очнулась от ощущения чужого присутствия. Подняла голову - старуха Верховцева. Неприятное чувство, Вера хотела было отвернуться, но сдержалась, и поздоровалась:

- Здравствуйте, Валерия Аристарховна.

Та встрепенулась, чопорная физиономия изобразила странное чувство.

- Здравствуй, - и спустя какое-то время добавила: - Вера.

Потом как-то бессильно и растерянно махнула рукой в сторону реанимационной.

- Как... ребенок?

Как? Вера сама не знала.

- Должен быть уже лучше, - прокашлялась, чтобы прочистить пересохшее горло. - Скоро должен от наркоза отойти. Жду.

- Да, - растерянно повторила старуха, коснувшись рукой лба. - А где Александр? Почему он не рядом с тобой?

Непривычно прозвучало. Хотя, в ее возрасте полная дезориентация в пространстве, слом стереотипов и приоритетов, это непросто.

- Он рядом. Он... сильно помог, Валерия Аристарховна. Сейчас он спит, как проснется, вам позвонит. А вы идите домой, вы устали.

- Да, хорошо, - кивнула она, соглашаясь.

Потопталась еще немного и ушла.

Старая женщина. Старая, больная и одинокая, Вере вдруг стало жаль ее.

Приготовилась было ждать дальше, но тут перед ней возник врач и сообщил, что Вовка очнулся.

- На одну минут, не больше, - строго сказал он, заводя Веру внутрь.    

В этот момент она не чувствовала ног под собой, сердце затрепыхалось, в глазах застыли слезы. А он, ее мальчишка... Весь перевязанный, нос торчит, вихры из-под повязки, глаза блестят.

- Ма, ну прекрати, - зашептал. - Ну что ты! Со мной все хорошо.

Вера закивала, закрывая рот рукой. Мужчина.

- Я вижу, вижу...  

Казалось, всего секунду побыла, а врач уже скомандовал на выход. Нельзя.

- Переведут в палату, наговоритесь еще.

Ну что ж, она и так была благодарна, что ей дали сына увидеть. Нервное перенапряжение, державшее ее как штырь в позвоночнике, стало отпускать. Побрела обратно, в блок, где лежал Верховцев старший. Домой ехать не собиралась в любом случае, а там свободная кушетка, на которой можно было поспать. Она бы сейчас хоть полу прилегла, хоть в коридоре. Все смешалось в жизни, на войне как на войне.    

Уже у самой двери в палату пораженно остановилась.

Оттуда доносились голоса, Вера узнала говоривших.