Серое небо по-прежнему тяжело нависало над городком, но на дождь больше не расщедрилось. В воздухе остро пахло молодой травой. Вдохнув поглубже, полковник немного прошел вперед по асфальтированной дорожке, затем свернул налево и вскоре оказался около клуба — одноэтажного вытянутого строения из красного кирпича.

В приоткрытом окне грохотала какая-то дикая музыка. Крякнув, Борзов зашел внутрь и, быстро миновав длинный коридор, остановился возле кабинета завклубом. Толкнул дверь и остолбенело застыл на пороге.

Завклубом, старший лейтенант Алексей Жгут, сидел развалившись на стуле. Ноги его в давно не чищенных сапогах покоились на столе, прямо поверх разбросанных методичек, инструкций и брошюр. В одной руке у Алексея дымилась папироса, а другой он размахивал в такт какофонии, ревущей из динамика магнитофона.

Увидев полковника, Жгут дернулся, пытаясь встать.

— Что вы, что вы, сидите! — елейным голосом произнес Борзов и добавил ядовито: — Можете даже положить на стол все четыре ноги.

Алексею удалось наконец вскочить и вытянуться по стойке «смирно».

— Что за вид, старший лейтенант Жгут?! — сурово спросил Борзов. — Вы что, у тещи на блинах? Вы на службе, между прочим.

— Так точно! — отчеканил Жгут. Он скосил глаза на орущий магнитофон и, стараясь не менять положения тела, протянул руку, чтобы выключить.

В кабинете воцарилась блаженная тишина.

— Ну и что вы тут слушаете? — поинтересовался Борзов.

— «Роллинг стоунз», товарищ полковник.

— Кошачий концерт какой-то. Вам что, нравится такая музыка?

— Никак нет, товарищ полковник.

— А зачем тогда слушаете?

— Чтобы быть в курсе, товарищ полковник. Чтобы, значит, ограждать других от тлетворного, так сказать, влияния Запада. — Жгут вытаращил глаза, демонстрируя готовность ограждать и не пущать.

— Вольно, — поморщился Борзов. Он оглядел кабинет: фуражка Жгута покрывала гипсовую лысину вождя мирового пролетариата. Сделав вид, что ничего не заметил, полковник спросил: — Алексей, вы знаете, что на следующей неделе к нам приезжают дети из подшефной школы?

— Знаю, товарищ полковник.

— Программу концерта готовите?

— Думаю.

— Ну и что надумали?

— Спектакль будем ставить. Инсценировку сказки «Три поросенка».

— Какие «Три поросенка»?

— Не знаете? — удивился Жгут. — Ну как же! — Он пропел: — Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк…

— Вы что, с ума сошли? — воскликнул полковник. — Это же большие дети, пионеры. Да им ваши «Три поросенка» небось надоели, когда они еще на горшках сидели.

— А мы ее осовременим, товарищ полковник! Сказку то есть. — Лицо Жгута просияло от нахлынувшего вдохновения. — Сюжетные коллизии останутся, конечно, прежними, а идеологическое наполнение будет новым. На поросят наденем галстуки…

— Что?! — побагровел полковник. — Вы соображаете, что говорите?

— Вы меня не так поняли, — спохватился Жгут. — Обычные галстуки, не пионерские. Чтобы показать, что поросята уже взрослые… Исполнителей ищем. Двоих уже нашли, а третий… Товарищ полковник, как вы думаете: может, кто-то из командного состава согласится?

— Чего — согласится? — не понял Борзов.

— Принять участие в мероприятии. Я ж говорю, у нас третьего поросенка не хватает. А товарищ замполит, например, запросто мог бы сыграть. Ему и в образ вживаться не надо.

— Вы что себе позволяете? — рассвирепел полковник. — Значит, так. Программы у вас, как я погляжу, никакой нет. Чтобы к завтрашнему утру была готова, ясно? И чтобы товарищ замполит лично — слышите, лично! — ее просмотрел и утвердил. И поставил свою подпись. Иначе я буду считать, что с обязанностями своими вы не справились. Получите выговор. Понятно?

— Понятно, — вздохнул Жгут.

— И не вздумайте подпись подделать. Я проверю. А если замполит не подпишет — я вас… я вам… — Полковник усмехнулся. — Я вам серого волка без грима изображу! Такой спектакль устрою — мало не покажется.

ГЛАВА 6

Галя Жгут раскрыла чемоданчик-чехол, обклеенный изнутри синей байкой, и бережно убрала электрическую швейную машинку. Новенькая «Тула» была Лешкиным подарком к Галиному дню рождения. До этого дня, правда, оставалось еще три месяца, но разве мог Жгут утерпеть?

Он спрятал машинку под кроватью, будучи, очевидно, уверенным, что туда Гале лазить незачем; как и всякому мужчине, ему не приходило в голову, что жена иногда выметает из-под кровати пыль. Так что уже на следующий день, наткнувшись веником на неожиданную преграду, Галя извлекла чемоданчик и, щелкнув блестящими замочками, открыла его. На нежно-салатовом металлическом корпусе машины лежала толстая книжица инструкции. Галя вытащила ее — из книжицы выпал тетрадный листок, на котором Лешкиным размашистым почерком было написано: «Галчонок! Жми на педаль — мы едем в прекрасное будущее! Я тебя люблю. Твой непутевый муж». Педаль — такая же нежно-салатовая, как и сама машина, находилась в специальном отделении; в другом отделении, в пластмассовой коробке с прозрачной крышкой, хранились всякие приспособления: шпульки, иголки, разнообразные лапки и даже крошечная масленка с длинным изогнутым жальцем.

С трудом удержавшись от желания немедленно опробовать машинку в деле, Галя спрятала листок обратно, положила инструкцию на место и, закрыв чемоданчик, сунула его обратно под кровать. Она твердо решила не говорить Алексею о находке, но уже вечером тот не выдержал сам. Долго комкал в руках рубашку, нарочито громко вздыхал и в конце концов объявил, что рукав разорвался по шву. Галя взяла рубашку — нитки явно было распороты.

Не желая лишать мужа удовольствия, Галя включилась в игру. Достала из шкафа сплетенную из разноцветной проволоки корзинку, где хранила иголки и нитки, и принялась сокрушаться по поводу отсутствия швейной машины. Вот, мол, была бы у меня такая машина, да не простая, а электрическая, я бы этот рукав за минуту починила, и вообще — сколько всего красивого можно сшить, вон Марина Голощекина по выкройкам из «Работницы» такие платья мастерит — закачаешься.

Слушая эти причитания, Лешка постепенно раздувался от важности и, в конце концов не выдержав, нырнул под кровать за подарком. Вылезая, он зацепился за торчавший из рамы обойный гвоздик и уже по-настоящему разодрал рукав…

Галя улыбнулась, вспоминая.

Лешка любил делать подарки. Но, как известно, подарок любимой женщине и подарок жене — это разные вещи. Любимой женщине обычно дарят духи, украшения, фарфоровые статуэтки, красочные альбомы типа «Знакомство с Эрмитажем» и тому подобные предметы и вещицы, дорогие и не очень, но в большинстве своем абсолютно бесполезные с хозяйственной точки зрения. Законной же супруге хочется подарить кастрюлю-скороварку, скатерть с салфетками, новые сапоги (все равно пришлось бы покупать к зиме), а красочный, но бесполезный альбом про Эрмитаж, как правило, заменяется «Книгой о вкусной и здоровой пище», не менее красочной и не менее бесполезной — в силу отсутствия в магазине необходимых продуктов.

Роман Гали с Алексеем Жгутом, тогда еще капитаном (в старлеи его разжаловали позже), был таким коротким, что она не успела получить в подарок ни духов, ни статуэток, ни альбомов. Правда, Лешка по-настоящему сводил ее в Эрмитаж, но это было после женитьбы, перед самым отъездом в Сторожевой. В Эрмитаже ее так потрясла мумия лошади, лежавшая в стеклянном коробе, что все остальные впечатления просто стерлись, и даже в поезде Галя три ночи подряд не могла толком заснуть: стоило приоткрыть глаза, как взгляд упирался в дно верхней полки — и в памяти тут же появлялась эта дохлая, иссушенная тысячелетиями лошадь с остатками гривы…

И все-таки Лешка умел делать подарки, либо сочетая приятное с полезным, либо чередуя. Однажды на Новый год подарил целую коробку болгарских консервированных персиков — двенадцать банок…

Галя закрыла чемоданчик и поставила швейную машину в угол. Расстелила на столе старое одеяло, включила утюг. Сняла со спинки стула темно-синюю юбку — еще не подшитую, без пояса, с белыми крупными стежками наметки. Цепляя ногтем узелки, выдернула белую нитку, разложила юбку на одеяле и принялась разглаживать швы. Материал — тонкая шерсть — оказался, по счастью, не очень сыпучим, но Галя с опозданием пожалела, что сперва не обметала края. Век живи — век учись.

Ничего, подумала Галя, научусь. Ее ловкие пальцы прекрасно умели держать иглу, складывать бумажные фигурки, плести корзинки и коробочки из проволоки в разноцветной оплетке, сворачивать из полотняной салфетки куколок с ручками-ножками, лепить из пластилина зверюшек. Малышня из детского сада, где Галя работала воспитательницей, называли ее за это Тетя Галя Золотая Ручка, не ведая, само собой, о существовании некой Соньки с таким же прозвищем. А вот Лешка знал и очень веселился.

Но многого Лешка не знал. Галя не рассказывала ему о своей прошлой жизни, навсегда отделив ту жизнь от нынешней, запретив себе вспоминать. Она не боялась Лешкиного осуждения, наоборот, подозревала, что своим рассказом невольно спровоцирует его на очередной дурацкий подвиг.

Даже появление вот этой швейной машинки, доставившей ей абсолютно искреннюю радость, все же омрачалось смутными подозрениями. Галя не задавалась вопросом, где Жгут ухитрился купить такую дефицитную вещь. У Лешки было полным-полно приятелей, имеющих отношение к снабжению. Но вот на какие шиши он приобрел это последнее нежно-салатовое чудо техники? Галя догадывалась, хотя доказать не могла. Если б могла — решительно отказалась бы от такого подарка.

Лешка играл. В примитивное «очко», игру, которая, если не шельмовать, не требует ни ума, ни актерских способностей, ни хорошей памяти — ничего, кроме везения. И Лешке, как ни странно, часто везло. Сам он, смущенно посмеиваясь над Галиным возмущением, утверждал, что дуракам везет, что вот, дескать, говорят: не повезло в карты, повезет в любви, а ему, видишь ты, фартит и в том и в другом.