Надо нанять профессиональных уборщиков, ремонтные бригады. Его мозг лихорадочно работал. Здание будет реконструировано, а рабочее помещение построено вновь, и в него завезут серию нового оборудования. Конечно, жаль компьютеров Билли, но слава Богу, что он перед уходом отключил систему, так что их можно восстановить. Невосстановимо лишь упущенное время.

Да, время — деньги. Трэвис провел рукой по щеке и нащупал утреннюю щетину: значит, он был на ногах почти всю ночь. Черт побери, как он устал!


Его разбудил телефонный звонок. Он подскочил на стуле, с трудом просыпаясь. Девять двадцать пять.

— Трэвис! О, Трэвис! — выкрикнула Клео. Он оцепенел: неужели его ждет продолжение ночной ссоры? Он этого не вынесет. К тому же он должен был позвонить ей, он ведь обещал. И позвонил бы, конечно, но события последней ночи так захватили его. — Что-то случилось с папой, — рыдала Клео. — Он не вышел к завтраку, а когда мама пошла разбудить его, у него были эти ужасные боли в груди и…

— Подожди, Клео, — мягко, но решительно оборвал ее Трэвис. — Я с тобой. Подумай. Только скажи мне, в чем проблема.

Спустя десять минут он уже ехал в Йорк. К счастью, перед самым его отъездом, несмотря на проливной дождь, появилась Донна. По крайней мере, он оставлял дело в надежных руках. Если кто и мог бы создать из хаоса порядок, то это только Донна.

Он сразу отправился в больницу. Клео приехала туда на такси. Вместе с матерью она сидела в отдельной маленькой комнате ожидания. Одного взгляда на их лица было достаточно, чтобы догадаться: ничего страшного не случилось.

— Слава Богу, — прошептал он, когда Сузанна закончила рассказ.

— Они оставят его на обследование, — прибавила Клео. Ее фарфоровое личико побледнело под свеженаложенным макияжем. — Через несколько дней его, вероятно, отпустят. Но пока мама переедет ко мне в Свифт. Это недалеко от больницы, и, естественно, мы обе хотим быть рядом с ним.

— Конечно, так и делайте. — Трэвис успокаивающе обнял ее, испытывая чувство огромного облегчения. Во-первых, потому что Джон вне опасности, и, во-вторых, оттого что по крайней мере в течение нескольких дней болезнь Джона позволит ему выбросить Клео из головы.


— Сожалею, мистер Кент, но мы останавливаем работу.

Трэвис откинулся на спинку стула, внимательно изучая женщину. Взгляд ее полуприкрытых глаз нельзя было назвать прямым. На протяжении последних недель отмечалось несколько всплесков недовольства среди работающих, так что сейчас он не слишком удивился. Более того, возможно, он наконец выявил своего недоброжелателя. Нет, не поджигателя. Без веских доказательств он вряд ли мог предъявить ей подобное обвинение, хотя был абсолютно уверен, что обе вещи связаны. Но почему она сказала «сожалею»? Это так не вяжется с плохо скрываемым выражением торжества в ее глазах. Сожаление, пожалуй, последняя из эмоций, которую эта непробиваемая женщина испытывает.

Он улыбнулся одним ртом и развел руками.

— Садитесь, Мона. Я закажу кофе, а затем вы расскажете мне, в чем проблема.

— Я постою, если вы не возражаете.

Трэвис пожал плечами.

— Как хотите.

Он заказал кофе, молча подождал, когда Донна принесет его, затем налил ей первую чашку. Его движения были медленными и расчетливыми. Он не тянул время специально, лишь хотел таким способом кое-что проверить. Если бы он спровоцировал женщину выйти из себя, ему удалось бы в какой-то мере прояснить ситуацию.

— Кладите сами сахар и сливки, — вежливо предложил он, пододвигая ей чашку с блюдцем.

Мона покачала головой:

— Не хочу. Я пришла не затем, чтобы просто пообщаться.

— Нет? Конечно, нет.

Лицо женщины помрачнело, и Трэвис отметил это. Видно, что она уловила его хорошо замаскированный сарказм. В таком случае ее никак нельзя недооценивать. Как бы там ни было, перчатка брошена. Проблема становилась открытой, и теперь он мог решать ее. Он был уверен, что решит. И сразу же после этого Мона Уотс получит приказ об увольнении.

— Итак… — Трэвис налил себе кофе, подчеркнуто оставив первую чашку остывать на краю стола. Его рот сурово сжался. Это она пришла сюда с жалобой, и он не собирался облегчать ей жизнь. Он сделал затяжной приличный глоток, затем отодвинул чашку, сложил руки на груди и вопросительно приподнял бровь.

— Мы уходим, — решилась наконец посетительница. — Девушки недовольны. Несколько последних недель они работали в этих бараках…

— Едва ли в бараках, — прервал Трэвис, — и потом, это лишь временные помещения. Вы же знаете, что рабочая комната…

— Не будет готова и после Рождества. Мы заперты в этих курятниках, где ветер воет в щели окон.

— Но почему ни один человек не сказал мне об этом? Я займусь окнами немедленно. Небольшие сквозняки легко устранить.

— Может быть, и так, — согласилась она. — Но есть и другое, более существенное. Освещение, например.

— То есть?

— Эти ленточные светильники. Девушки перенапрягают глаза, особенно те, у кого работа требует повышенного внимания.

— Дополнительное освещение, — пробормотал Трэвис, внося еще одну запись в блокнот, лежащий перед ним. — Что-нибудь еще, Мона? — Он улыбнулся.

— Да, безусловно. Я обсуждала это с организацией охраны здоровья. Они обеспокоены тем, что нет комнаты для физкультуры. Раз уж она сгорела…

— Точно, — съязвил Трэвис. — Именно поэтому вы и работаете во временных помещениях, помните? И прежде чем вы процитируете директивы организации охраны здоровья, позвольте мне напомнить вам, Мона, что после консультаций с пожарной службой местные ремонтные службы выполняют все их обязательные предписания. Что следующее?

— Комната отдыха.

— Недостаточно кроватей? — сострил он на этот раз, не скрывая сарказма.

Мысленно Трэвис подвел итоги разговора с этой женщиной. Он уже устал от игры. И хотя она довела коллектив до состояния анархического бунта, он твердо знал, что работниц вполне можно убедить, проявив благоразумие. Приближается Рождество, у большинства женщин есть семьи, дети, которые ждут подарков. Игрушки и компьютерные игры, разработанные на основе высоких технологий девяностых годов, отнюдь не дешевые. А женщины во многом могут отказывать себе, но не детям.

— У вас здесь все прекрасно, — не унималась Мона, — так уютно. Ковер на всю комнату, в любую минуту кофе с бисквитами. Мы же с трудом перебиваемся там, и это несправедливо. Это зашло слишком далеко…

Трэвис обнажил зубы в подобии улыбки, потом поднялся, быстро обогнул стол. Когда он проходил мимо Моны Уотс, то заметил тень страха в ее глазах и почувствовал удовлетворение. Поединок еще не закончился, но скоро закончится, и Мона Уотс проклянет тот день, когда она связала свою судьбу с Гиддингсами. Но, подумав об этом, он сразу вспомнил, как угрожал Билли. Угрожал оставить ее без работы и без рекомендаций. Мона тоже могла стать безработной и не иметь возможности устроиться на работу без рекомендаций. Билли. У него похолодело в животе. Разве не он заставил ее уйти из его жизни, с работы, которую она, казалось, любила, в суровый мир безработицы?

Но что касается Моны, то она вполне этого заслуживает, внушал он себе по пути из офиса в самое большое из трех передвижных временных помещений. Судя по доносившемуся шуму, женщины уже прекратили работу и что-то взволнованно обсуждали у своих рабочих мест.

Но думал он не об этих женщинах, а о Билли. Потому что Билли исчезла. И если бы она нашла другую работу по специальности, он бы узнал об этом от коллег. Таким образом, он вынужден был взглянуть в лицо ужасному факту. Он уничтожил ее. Из-за упущенного контракта он уничтожил ее. А контракт и не имел особого значения. Никогда не имел. Дело было в доверии.

Как только он появился в дверях, установилась тишина. Трэвис прошел в тот угол комнаты, где стояли столы с тарелками, чашками, коробками из-под сандвичей, газетами, журналами и музыкальным центром, который сразу выключили. Он огляделся, заметил под ближайшим столом большую коробку, достал ее и высыпал ее содержимое в мусорное ведро. Не обращая внимания на напряженную тишину в комнате, он вытащил из внутреннего кармана пиджака фломастер и большими буквами написал на боку коробки одно-единственное слово: ПРЕДЛОЖЕНИЯ. Улыбаясь, он поднял коробку вверх, чтобы все могли видеть это слово.

— Я побеседовал с миссис Уотс, и мы договорились о некоторых улучшениях, которыми, надеюсь, вы все будете довольны. Но в случае, если мы чего-то не учли, записки с предложениями можете опускать сюда. Это относится и к жалобам. Записки могут быть анонимными или нет. И я обещаю вам, что каждая записка будет рассмотрена.

Раздался возбужденный гул голосов — одобрения, понял Трэвис. Он помолчал, давая событиям идти своим чередом. Одновременно он внимательно всматривался в лица работниц, в их выражения, но, как он и ожидал, не нашел ни одного с выражением тревоги или раздражения. Довольный, он кивнул, поднял руку, и снова установилась тишина. И тогда он со значением произнес:

— В знак признания вашей прекрасной работы, выполненной в трудных обстоятельствах, всем будет увеличена зарплата. Считайте это предварительной рождественской премией. — И он назвал весьма значительную сумму.

Комната взорвалась бурей восторженных голосов.

— А сейчас, — рявкнул он через плечо Моне Уотс, которая, нахмурившись, стояла в дверях, — в мой офис. Немедленно! — И вышел мимо нее в коридор.

— Вы не можете уволить меня, — заявила она, переступая порог его кабинета и вызывающе вскидывая голову. — Я не сделала ничего плохого.

Трэвис смерил ее презрительным взглядом, губы его скривились от отвращения.

— Нет, я и не думаю, что это сделали вы. Технически по крайней мере. Но вашу вину мы оба пониманием по-разному, не так ли, Мона? Поэтому вы будете уволены немедленно. Вы получите очень большую компенсацию, но чтобы ноги вашей никогда больше не было у этой двери. — Он выписал чек компании, повернул его так, чтобы Мона могла прочесть сумму, и на какое-то мгновение придержал документ за угол большим пальцем, прежде чем подвинуть к ней. А затем снял руку, продолжая в упор смотреть на нее. — Если вы скажете мне, кто за всем этим стоит, — мягко предложил он, — я удвою сумму.