Иван Бунин - Гранатовый браслет

Что значит вообще любить?

Вопрос, который задал себе герой повести Ивана Бунина, озадачит многих из нас. Можем ли мы в самом деле свести любовь к одному основному инстинкту? Или же наша душа просит чего-то большего?

«Я из рода бедных азров, полюбив, мы умираем», – признавался невольник в стихотворении Генриха Гейне. Романс, написанный Антоном Рубинштейном, вскипает в мозгу Мити из повести Ивана Бунина и приводит его к самоубийству. Но можно ли умереть от того, что тебе не дали именно этот кусок мяса? Примерно так рассуждали в прошлом веке раскованные женщины Александра Коллонтай и Инесса Арманд. Теория «стакана воды» предполагала, что утолить любовную жажду возможно без особенных препятствий, выработанных моральными нормами общества. Подобные идеи притягивают своей примитивностью, предполагая, что любовь сводится только к физиологии. А есть ли в самом деле в нашей жизни нечто достойное нас? Есть ли чувство, которому можно отдаться настолько, чтобы покончить со своим земным существованием?..

Большинство современных писателей старательно обходит любовь, искусно пытаясь даже не употреблять заветного слова. «Тот век рассыпался как мел, // Который словом жить умел, // Что начиналось буквой Л, // Заканчиваясь мягким знаком…» – пел Юрий Визбор еще в начале шестидесятых годов прошлого века. Век, о котором тосковал бард, – век позапрошлый. «Золотой» век нашей литературы, к которому без зазора примыкает «серебряный», – самые первые годы двадцатого столетия. Иван Бунин, Николай Гоголь, Антон Чехов, Иван Тургенев, Александр Куприн – безусловно, люди девятнадцатого столетия. Люди, для которых слово любовь было почти священным. Но каков же смысл, который они вкладывали в это понятие?

Должно быть, пример самого тихого, спокойного, нежного чувства – любовь героя повести Чехова. Рассказчик, профессиональный художник, знакомится с семьей провинциальных помещиков и влюбляется в младшую дочку – Женю, которую домашние прозвали Мисюсь. Герой, которого автор скрывает за инициалом N., жалуется, что обречен «судьбой на постоянную праздность» самим своим бытием. Он пишет картины, а потому жизнь его лишена смысла, по собственному его признанию. Он не знает – зачем живет. Не потому, что ищет красоту в мире, а потому, что, кроме него, она не нужна никому. Его раздражает старшая дочь знакомых – Лида, которая энергичнейшим образом пытается переустроить мир. Но и Лиде художник неприятен, поскольку отрицает жизнь деятельную и оставляет за собой право на созерцательную. И любит он девочку еще не созревшую, для которой мир кажется чудом, что может вот-вот открыться ей блистающей стороной. Господин N. утверждает, что призвание человека – искать смысл бытия, и вдруг ему самому представляется, что для себя он нашел его – в тихой, замкнутой девочке. «Я нравился Жене как художник, я победил ее сердце своим талантом, и мне страстно хотелось писать только для нее, и я мечтал о ней, как о своей маленькой королеве, которая вместе со мною будет владеть этими деревьями, полями, туманом, зарей…» Но мир не нуждается в созерцателях. Властная Лида отправляет Женю в изгнание, к родственникам, а потом за границу. И что же наш герой? Он отступает перед судьбой, он соглашается с отчаянным письмом Жени, он смиряется с потерей смысла всей своей жизни…

Повесть, которую Антон Павлович, кажется, не написал, а – выдохнул в одно счастливое мгновение. Но остается в нас по прочтении и горький осадок неразвитого еще чувства. Что же художник? Почему он не попробовал отыскать Мисюсь, почему согласен только вздыхать о потере? «В том и состоит грустное достоинство его повести, что характер героя верен нашему обществу…» – эти слова Николая Чернышевского можно было обратить и на героя Чехова, когда бы они не относились к персонажу Тургенева. «Русский человек на rendez-vous» – так называется статья Чернышевского, в которой он обсуждал повесть «Ася». Николай Гаврилович был недоволен героем Ивана Сергеевича, поскольку тот не ответил на любовь девушки, а вместо того прочитал ей нотацию в духе героя пушкинского романа.

Кстати, обратим внимание, что значительная часть литературы девятнадцатого столетия вышла вовсе не из «Шинели», а из «Евгения Онегина». Ася сама сравнивает себя с пушкинской героиней, «а я хотела быть Татьяной, – продолжала она все так же задумчиво…», и свидание господину Н. Н. она назначает в духе своей любимой героини – совсем безбоязненно. Сейчас нам уже почти невозможно понять, прочувствовать – что значило в то время девушке не только написать первой молодому человеку, но и назначить встречу в укромном месте. И наградой за смелость и самоотверженность оказывается гневная отповедь. Господину Н. Н. кажется, что он ненавидит окружающих его буржуа, но мыслит он совершенно в мещанском стиле – мелко и очень расчетливо: «Жениться на семнадцатилетней девочке, с ее нравом, как это можно…» Наверное, Чернышевский проскочил мимо этой фразы. Он был больше озабочен проблемами мирового устройства, и литературу, даже беллетристику, оценивал именно с такой, прагматической, точки зрения. Господин Н. Н. отверг любовь Аси, утверждал Николай Гаврилович, поскольку социальное устройство современного ему общества не воспитало в нем самостоятельного человека. Но мы-то знаем, что преданная любовь иной раз оказывается не по силам гражданину самой свободной страны.

У американца Джеймса Ганна есть фантастический рассказ «Где бы ты ни был». Молодой историк знакомится с провинциальной девушкой – экстрасенсом. И та – влюбляется в университетского профессора без оглядки. Парень бежит от колдуньи, но она преследует его всюду. «Что за семейная жизнь, – думает наш герой, – с женой, которая читает самые сокровенные ваши мысли…» Ситуация, конечно, ужасная, но выхода нет, и мужчина сдается на милость женщины. Как это обычно и случается в нашем мире…

Тургеневскому герою удалось улизнуть. Он побоялся взять на себя ответственность за судьбу другого человека, но и как-то отыскал внутри себя силы проявить свою трусость. Ведь Чернышевский выпустил из вида, что Ася не просила любимого взять себя в жены. Она – как и Татьяна у Пушкина – предложила ему себя. И вот здесь тургеневский герой, как и пушкинский, запинаясь и негодуя, все-таки «явил души прямое благородство…». Между прочим, Сергей Паратов в драме Александра Островского в подобной ситуации, не задумываясь, коверкает и корежит жизнь влюбленной в него Ларисы. Что же герой Тургенева – робкий человек или порядочный? А может быть, в любви это одно и то же?

Таким робко-порядочным человеком оказывается Митя из повести Ивана Бунина. Если говорить о литературных достоинствах, то текст этот так же чуден, как чеховский. Ни убавить ни прибавить – остается лишь восторгаться чувством слова, ритма, телесной памятью автора. Она куда как телеснее чеховской, но нигде не переходит границы хорошего вкуса. Позднего Бунина часто упрекали в избыточной «эротичности», но нигде в своих рассказах и повестях Иван Алексеевич не делался пошл. Как человек любящий жизнь, как опытный и талантливый литератор, он хорошо понимал, что надо вынести на страницы, а что – оставить воображению читателя. «Они с Катей еще не переступили последней черты близости, хотя позволяли себе в те часы, когда оставались одни, слишком многое…» – пишет Бунин, и нам достаточно этих намеков, чтобы представить картину любовных свиданий молодых людей, любящих, но не слишком опытных в «науке страсти нежной…».

Но Митя раздавлен любовью. Он заточен в ней, погребен под ней и – не находит другого выхода, кроме как вообще покончить с земным существованием. Как неопытный молодой человек он чересчур увлечен предметом своего чувства, никак не хочет, не может разобраться в самом себе. Старший друг Мити пытается предостеречь горячего юношу: «Катя есть прежде всего типичнейшее женское естество и что сам полицмейстер ничего с этим не поделает…» Но молодой человек чересчур увлечен одной стороной любви и совершенно не видит обратную ее сторону, которая, возможно, куда важнее. Я говорю здесь не о духе и физиологии, это было бы нечестно и примитивно. Но даже духовная часть любви не так однозначна, как представляется нам с первого взгляда. Эрих Фромм в работе «Искусство любить» пишет, что «большинство полагает, что основная проблема любви – быть любимым…». Мы хотим получить чужое чувство, не собираясь отдавать взамен такое же или же большее. «Давать радостнее, чем получать, но не потому, что я лишаюсь чего-то, а потому, что в этом акте проявляется моя жизненная сила…» – итожит Фромм свои размышления. Однако большинство живущих на Земле в любви чрезмерно эгоистично. Многим знакомо разочарование известного рода, ощущение разбитого сердца. Старая история, которая становится новой для каждого поколения, как грустно замечал в другом стихотворении Генрих Гейне. Но не каждый человек настолько силен, что может справиться с крушением надежды, с несбычей мечт. Митя пытается завести любовницу в деревне, но ничто не может отвлечь его от мыслей о Кате. Можно ли его муки назвать любовью? Тот же Фромм определяет великое чувство не как инстинкт, но как отношение человека к миру, «ориентация личности, определяющая связи человека с миром как целым…». В сущности, Митя не способен любить. Он лишь требует, чтобы полюбили. А когда мир (в лице Кати) ему в этом отказывает, разочарованный мальчик вкладывает в рот «холодный и тяжелый ком револьвера…».

Но что же такое «любить»? Страшный вопрос, который задает себе Митя. Он и сам не находит ответа, да, пожалуй, не знает его даже автор – Иван Алексеевич Бунин. Над этой же проблемой бился приятель Бунина – Александр Иванович Куприн. Его повесть «Гранатовый браслет» часто воспринимается как гимн жертвенной, безответной любви. Возможно, что сам Куприн в сознании своем выстраивал ее так же. Во всяком случае знаменитый рефрен «Да святится имя Твое» позволяет нам высказать такое предположение. Но Куприн был сам личностью отнюдь не платонического толка и понимал, как страшно любовь может изуродовать человека. Вспомним два рассказа генерала Аносова, приятеля отца героини повести: об офицерах, ставших жертвами женщин, которых принято называть «вамп». Слово это пришло из названия стихотворения Редьярда Киплинга «The Vampire». На русский язык его перевел Константин Симонов, озаглавив – «Дурак». Он имел на это право, поскольку и оригинал начинается упоминанием о дураке: «А fool there was…» («Жил-был дурак…») Английский поэт рассказывает о человеке, которому выпала нелегкая участь влюбиться в женщину, сосавшую из него все силы. «Что дурак растранжирил, всего и не счесть, // (Впрочем, как вы и я) // Будущность, веру, деньги и честь, // Но леди и больше могла бы съесть, // А дурак на то он дурак и есть // (Впрочем, как вы и я)…»