— Просил ли благословения у ее родителей?

— Нет.

— Понимаешь, что они будут против?

— Да.

— И что делать будешь?

— Все… Лишь бы вместе быть.

— Вы молодые еще слишком. Как на ноги встанете? Мы поможем, конечно, но…

— Я работать буду. Амиша в училище пойдет…

Амина тогда дар речи потеряла, ведь подобное они не обсуждали. Оказалось же, что он уже все продумал и решил. Решил, что его мечте сбыться не суждено, а вот за то, чтобы сбылась ее, он в лепешку расшибется.

После той встречи с Краевскими Амина долго рыдала дома, заглушая всхлипы подушкой. И ведь поделиться было не с кем. Довериться некому.

Ни мама, ни сестры, ни подруги никогда не поймут. Никто не поймет. Посчитают предательницей — предательницей человека, ведь обручена с Шахином уже больше трех лет, и предательницей рода — ведь не принято, не положено, не правильно…

* * *

Однажды вечером, когда Амина сидела дома, началось самое ужасное.

К ним явился Шахин с отцом. Они заперлись со старшим Джафаровым в гостиной и долго не выходили оттуда — что-то обсуждали. Когда же вышли, сердце Амины упало в пятки.

Шахин светился ясным солнышком, подмигнул ей…

— Свадьбу играем в мае. Готовься…

И мир рухнул.

Амина вновь рыдала ночь напролет, а утром на рассвете побежала к Краевским, рассказала все Илье. Тот злился до одури, молотил кулаками стену, бесился, но когда понял, что этим только сильнее пугает любимую, взял себя в руки.

— Амина, я к родителям твоим пойду, а если они не согласятся — нам бежать придется…

* * *

Поговорить с родителями не получилось. По городу пошел слух об интрижке между Эмине Джафаровой и русским танцором. Кто пустил слух — никто не знал, но новость разлетелась по знакомым быстрее горячих пирожков.

Конечно же, об этом прознал и Шахин.

Пришел прямо к Аббасу на репетицию. Устроил там скандал.

— Это публичный дом, Аббас-бей. И мой отец его закроет. Либо вы усмирите этого… — он зло зыркнул на Илью, который в это время стоял молча, сложив руки на груди и закрывая собой Амину. — Либо этот сезон будет для вас последним, — а потом указал на Амину, — а ты, милая, молись, чтоб после свадьбы не обнаружилось, что успела погулять. Поняла? Потому что обоих убью.

После той выходки Шахина Амина чувствовала себя, будто на голову вывили ушат помоев. Ей было одновременно противно, страшно и невыносимо. Она ненавидела Шахина. Всем сердцем и душой за то, что посмел предъявлять на нее какие-то права. И прекрасно понимала, что скорее умерла бы, чем позволила произойти свадьбе.

Слухи, конечно же, дошли и до ее родителей.

Амине казалось, что тогда-то и произойдет самое страшное. Но, как ни странно, нет. Они не спешили ее карать или даровать надежду. Выбрали странную, как ей казалось, тактику — тактику выжидания. Мама только смотреть стала пристальней, а отец казался более задумчивым.

Девушке сложно было предположить, что творится в их головах. Но очень хотелось верить, что таким образом они дают ей шанс — шанс на то, чего лишили, засватав в четырнадцать лет — шанс самой ковать свое счастье.

Вот только до счастья было ой как далеко.

Как-то ночью Амину разбудил звонок — звонили с номера Ильи. Но стоило взять трубку, как девушка услышала голос Людмилы.

Оказалось, что конфликтом у Аббаса в школе разборки между Ильей и Шахином не закончились. Амина уж не знала, кто стал инициатором, но парни встретились вечером в городе и жестоко подрались.

Досталось обоим, по словам Ильи, но глядя на него, Амине и самой было больно.

В ту ночь она убежала из дому, не объяснив толком ничего ни маме, ни отцу, а потом сидела до утра у кровати любимого и горько плакала. Жизнь била наотмашь. Так больно, что с каждым разом подниматься было все сложней. А май приближался, и Шахин не собирался отказываться от своих планов.

Амина и просила его об этом, и угрожала, и бросала прямо в лицо жестокие оскорбления, надеясь унизить и тем самым разочаровать, но он будто умом повернулся на своей идее. Хотя Амина уже не сомневалась, если раньше он хотел жениться на ней ради собственного удовольствия, то в свете последних событий — ради мести. Вопреки здравому смыслу, даже вопреки настоятельному совету отца, который пытался отговорить сына связывать жизнь с девушкой практически легкого поведения, которой она стала в глазах общественности после того, как слухи обросли все новыми и новыми подробностями, в большинстве своем выдуманными. Шахин не слушал никого. Он собирался жениться. И свадьбы было не избежать.

Оставшиеся до мая месяца прошли для Амины как в тумане. Ей было страшно и тошно, она верила Илье, который обещал, что все образуется, стоит только положиться на него. Амина похудела и часто плакала.

Как-то раз это не выдержал Аббас-бей, которого угрозы Шахина абсолютно не испугали. Мало того, что он не выгнал Илью из ансамбля. Он даже те постановки, где парень стоял в паре с другими девушками, изменил, чтобы они с Аминой были вместе.

— Вы созданы друг для друга богом, дети. Так как же я могу ставить вас с другими? — именно так он объяснял свое решение. И не лукавил. Он действительно восхищался их молодостью, красотой и парностью. Он ни на миг не сомневался в их любви и в правильности их выбора, а глядя на то, как они танцуют, у взрослого уже мужчины каждый раз щемило сердце, ведь это было так красиво… Танец лебедушки и ее лебедя.

Но смотреть, как Амина съедает себя сомненьями, он тоже не мог.

Поэтому однажды, после тренировки, разогнал всех по домам, а ее задержал. Усадил рядом с собой, обнял, позволяя доверчиво опустить тяжелую голову на плечо, начал говорить:

— Эмине-ханым. Я люблю тебя, девочка моя. Ты это прекрасно знаешь. Люблю, как родную дочь. И желаю тебе самого лучшего. Как любой отец желает своей дочери. Поэтому… Беги, ханым. Забирай Илью и уезжайте отсюда. Вам покоя уже не дадут. Я и тебя, и Шахина знаю с детства. Он не отступит. И ты не отступишь. И я сейчас не только за любовь вашу боюсь. Мне за жизни ваши страшно…

Слова учителя стали пророчеством.

За неделю до запланированной свадьбы Илья произнес решающие для Амины слова:

— Отца призывают обратно в Краснодар. Мы едем с ними. Там женимся. Паспорт тебе сделают. Собирайся, Амине-ханым.

Она не пыталась с ним спорить. К тому времени уже смирилась, что либо так… либо смерть.

В ней действительно бурлила гордая горная кровь. Кровь, которая не способна была подчиниться насилию. А свадьба с нелюбимым была бы именно таким насилием.

Шахин будто почувствовал, что рыба вот-вот сорвется с крючка, вместо того, чтобы требовать и угрожать, как делал раньше, начал пытаться добиться хоть какой-то ответной реакции лаской и тем, что имитировал, будто дает вдохнуть.

Даже предложил перенести свадьбу, если она не готова… На месяц или два. Вот только проблема была в том, что месяца ничего не решали. Она никогда не была бы готова.

Амина не прощалась с родителями и сестрами. Не хотела посвящать их в свои планы. Ведь после побега слухи и без того взорвутся с новой силой. А зная, как может взбеситься Шахин, наверняка иначе как проституткой ее в родном городе больше не назовут.

Вот только родительские сердца не обманешь, поэтому в последний день перед отъездом, она провела с мамой в обнимку, смахивая непрошенные слезы и прощаясь. Если не навсегда — то надолго.

Мать не пыталась ее отговорить или остановить. Любовь к собственному ребенку победила все предрассудки. Жалели лишь об одном — что когда-то давно зря посчитали, будто счастье можно измерять финансовым благополучием. Их Эмине доказывала обратное — оно измеряется только любовью…

* * *

Побег удался. Мосты были успешно сожжены.

Краевские с Аминой вернулись в родной Краснодар. Тут их ждала своя квартира, Илюшу ждал его родной ансамбль, а Амину… не ждало ничего.

Ей отвели отдельную комнату в довольно большой квартире, первую неделю пребывания здесь в которой девушка провела, заливаясь слезами.

Их поток не мог прекратить ни Илья, который пытался убедить ее в том, что все они сделали правильно, словами, лаской, нескончаемыми букетами и сладостями, которые она так любила и которыми он заставил всю комнату.

Не могла успокоить ее и Людмила Васильевна, которая всем своим видом искренне демонстрировала, что Амине тут рады. Что она тут своя и любима.

Даже Николай Митрофанович пытался прекратить этот белужий вой, по своему — по военному, и вот его попытки оказались самыми действенными. Он зашел как-то в ту саму комнату, сел на краешек кровати, положил руку на мелко вздрагивающую спину совсем еще ребенка, как ему казалось, но уже такого сильного, провел по этой спине. Не то, чтоб очень нежно — не привык он к нежностями, прокашлялся, чтобы голос не звучал чрезмерно резко:

— Амиша… Ты знаешь… У нас с Людой два сына выросло. А она у меня всегда дочку хотела. И в первый раз, и во второй. Но как-то не получилось… Нет, ты не подумай, мы и Сашку и Илюшу очень любим. Вырастили, как умели. Нам кажется — хорошими людьми. Раз ты вон его полюбила — то точно хорошим вырос. Но… Но дочки нам все равно не хватает. И я подумал… Подумал, что ты нашей дочкой и станешь. Очень мы с Людой тебя об этом просим…

Она тогда повисла уже на его шее, продолжая горько рыдать, так, что и сам Николай прослезился.

Ведь поверить было сложно, что в таком хрупком, маленьком, таком добром и душевном ребенке может крыться столько горя.

Но и сомнений в том, что горе это не притворное, не было. Краевские видели, как она скучает по родителям, по сестрам, по Аббас-бею, но ведь не позвонит и не напишет. Дала себе зарок, что останется для всех беглянкой и ни за что родным не навредит, не даст повода, чтобы их обвинили в соучастии. И так была уверена, что Шахин будет мстить всем, до кого сможет дотянуться. И поэтому тоже плакала. Потому что она всего-то боролась за свое счастье, а страдали от этого все.