Первые несколько дней они действительно просто танцевали. Амина пыталась научить Илью тому, что казалось ему странным или сложным, а он, как выяснилось, был великолепным учеником — хватал все налету, стоило только посмотреть внимательно — и дело в шляпе.

В ту первую пятницу, когда они отправились всей бандой гулять, Амина шла рядом с Ильей. Во-первых, ей самой было интересно расспросить у паренька, как его занесло в их город и в их ансамбль, а во-вторых, она стала неплохим переводчиком, помогая раззнакомиться с остальными детьми.

— Мой отец — военный, — Илья рассказывал, а Амина внимательно слушала сама и вторила его словам на азербайджанском. — Он здесь по службе, а мы с мамой за компанию.

— Надолго?

— Возможно, навсегда. Возможно, всего на год…

— Долго… — Амине тогда еще сложно было представить, как это — провести целый год в неизвестной стране, в окружении неизвестных людей.

— Но тебе же скоро восемнадцать…

— Да. Я поступал в училище, но не прошел, поэтому буду год готовиться, чтобы в следующем…

— Ясно… А какое училище? — иногда Амина забывала переводить, слишком была увлечена расспросами. Тогда заинтересованные зернышки либо начинали ее дергать, требуя перевода, либо махали рукой и бежали вперед, оставляя их одних. Молодых людей это не волновало — им и вдвоем было о чем поговорить.

— Хореографическое.

Он ответил, а Амина даже дар речи на какое-то время потеряла. Она-то считала, что является чуть ли не единственной в мире сумасшедшей, которая хочет сделать танец своей профессией. Остальные зернышки-то были куда более прагматичными и продуманными. Танцы — это танцы, а человеку нужна настоящая профессия. Раньше, единственным человеком, который не считал Аминины мысли о том, что свою жизнь она хочет связать с танцами, блажью, был Аббас-бей. И тут она встретила еще одного такого же, как она сама, сумасшедшего… Да еще и молодого человека.

— Почему ты так смотришь? — Илья заметил ее удивленный взгляд, улыбнулся. Ему нравилась эта девочка. Ее огромные глаза, то, как она танцует, как говорит, как смеется…

— Я тоже хочу… в хореографическое… — ответила, потупив взгляд. За годы споров с родными и близкими выработала привычку озвучивать свои тайные мечты, почему-то их стесняясь.

— Ну вот и славно. Подтянем друг друга. Я тебя — в том, что знаю сам. Ты меня — в том, что умеешь лучше. — Илья же отреагировал на ее откровение так легко и просто, что сложилось впечатление, будто камень упал с души.

Парень хмыкнул, а потом ускорился, догоняя компанию, от которой они порядком уже отстали.

* * *

С появлением этого новенького в их ансамбле, Амина потеряла покой. Часто думала о нем, следила за ним более пристально, чем следовало бы, на тренировки бежала уже не только потому, что хотела наплясаться от души, а чтоб его встретить.

Девушка совершенно не понимала, что заставляет ее чувствовать подобное, тем более не знала, что с этим всем делать.

Да и он подчас вел себя странно…

— Амина-ханым… — как-то предложил задержаться после тренировки, чтобы отточить один из номеров, в котором им была доверена сольная партия. — Можно, ты станцуешь, а я посмотрю?

Она пожала плечами, соглашаясь. Встала посреди зала, дождалась, пока Илья включит музыку, начала танцевать…

Танцевала, неотрывно глядя на него. Так, пожалуй, делать было нельзя, но ей очень хотелось. Вокруг все равно никого не было. А он сидел у магнитолы, внимательно следя за каждым ее движением. Хотя скорее за каждым взглядом.

Потом он не выдержал, вступил со своей партией. И оказалось, что скорей всего врал насчет того, что ему нужно подтянуть собственные умения. Ничего ему не нужно было. Танцевал он прекрасно.

А стоило прекратиться музыке, как произошло что-то крайне неожиданное…

Илья, не коснувшийся ее ни разу за все время их знакомства после того первого рукопожатия, вдруг протянул руку к девичьему лицу, провел по щеке…

— Можно я поцелую тебя, Амине-ханым? — потом коснулся губ, вновь заглядывая в глаза.

И Амина ведь знала, что должна ответить. Что так нельзя и быть этого не может, но сердце подтолкнуло ее к другому.

— Да, — так произошел ее первый поцелуй. С его легкой руки.

* * *

После этого поцелуев было еще много. Они будто открыли ящик Пандоры. Влюбленность была яркой, страстной, ненасытной.

Особо не договариваясь, они сразу приняли молчаливое решение о том, что узнать о них не должен никто. Ни в ансамбле, ни в городе. Чем это может им грозить — Амине даже предположить было страшно, а Илья и не задумывался, если честно. Он просто абсолютно потерял голову от своей любимой Амины.

Дни стали пыткой, а вечера счастьем.

Первым неладное заметил Аббас-бей.

Он как-то оставил ребят после занятия, посадил на скамейку напротив себя в раздевалке, сам тоже сел, сначала смотрел на них долго, а потом вздохнул тяжело…

— Ох, дети-дети… Сложно вам будет.

Они, в принципе, и сами это понимали. Так и случилось.

* * *

Амина почти сразу рассказала Илье, что обручена. Он первым делом разозлился, но когда узнал, что сватали ее не по собственной воле, обрадовался так, что словами было сложно передать.

— Это же все меняет, Аминка. Это же значит, что ты его не любишь и не любила никогда. А меня ведь любишь, правда?

Она любила и не считала нужным этого скрывать. Всегда искренне отвечала на этот его вопрос утвердительно, чтобы тут же услышать, как сильно он любит ее в ответ.

Илья обещал ей, что нежелательной свадьбы не допустит, а вот их свадьба непременно будет. Будет пышной, громкой, все, как мечтает его Амине-ханым.

А ведь оказалось, что она действительно мечтает — о свадьбе с ним… очень-очень.

Им обоим шел восемнадцатый год, кровь бурлила, любовь напрочь вышибала из головы прочие мысли, хотелось только быть всегда вместе, всегда рядом.

К сожалению, их «всегда» — это были несколько часов после тренировки, которые они проводили наедине, то целуясь до боли в губах, то разговаривая до хрипоты в горле, то просто обнимаясь до хруста в ребрах. После этого Амина неслась к себе домой, а Илья к себе, чтоб сначала страдать всю ночь, ожидая завтрашнего вечера, а потом вновь пытаться напиться своей любовью хотя бы на день.

Конечно, родители тоже замечали те перемены, которые происходили с их детьми.

Людмила с Николаем Краевские были рады тому, что сын так быстро адаптировался к перемене мест. Он не посвящал их в то, кто ему помог, с кем он проводил все больше времени и кого все тяжелее было отпускать. Но Николай как-то пытался уберечь сына от опрометчивых поступков, объясняя, что здесь нравы и обычаи отличаются от тех, к которым привыкли они. Поэтому в чужой монастырь со своим уставом лучше не соваться. Илья выслушал отца, но объяснять, что эти предостережения уже запоздали, не стал.

Он влез в чужой монастырь. Влез по самую макушку. И теперь собирался совершить в этом самом монастыре революцию. Без Амины он уже не уехал бы.

Девушка же просто отмахивалась от родительских расспросов и маминых наставлений, сводились которые к необходимости повзрослеть и начать правильно реагировать на ухаживания Шахина.

К несчастью, этих ухаживаний становилось все больше.

Приближалось ее проклятое восемнадцатилетие. Исходя из договоренности родителей, после восемнадцати у Амины не было официальной причины для отсрочки свадьбы с ненавистным человеком.

А к тому времени она уже на самом деле ненавидела Шахина. Ненавидела все его подарки, его самодовольное лицо, когда он говорил ей, что скоро она не сможет воротить от него нос. Его навязчивость, его попытки поцеловать, взять за руку.

Ей было это все противно. Было и раньше, а после встречи с Ильей — просто невыносимо, ведь она поняла, как это — любить. А еще поняла, что никогда больше, ни к кому не сможет испытать тех же чувств, что к Илье Краевскому.

И это было ужасное открытие. Такое горькое…

Когда-то, читая Ромео и Джульетту, Амина не прочувствовала всего трагизма ситуации. Ей казалось, что ничего смертельного с героями не случилось, да и вообще — история эта воспевает слабохарактерность, а не возвышенные чувства.

Жизнь доказала ей, что это не так, ведь ей пришлось прочувствовать весь этот трагизм на своей шкуре.

Илья напрямую заявлял Амине, что собирается на ней жениться. Приволок кольцо, силой надел на палец и запретил снимать, когда она собиралась тут же это сделать.

Он был безумно решителен, а она никак не могла объяснить ему, что никто такого брака не допустит.

И дело не только в Шахине. Проблема тут куда более глубокая и практически непреодолимая. Бакинские девушки не выходят замуж за русских парней. Наоборот — да. А так — никогда. Так не принято. Мужа искать положено среди своих. Только среди своих…

Илья от этих ее повторяющихся слов отмахивался, не желая даже слушать, а потом привел в свой дом — знакомить с родителями уже как невесту.

Амина тогда смущалась до безумия. Ожидала, что ее встретят по вражески. Ведь она могла испортить жизнь их сыну, как казалось самой Амине, но Краевские оказались совсем не такими.

Людмила Васильевна смотрела на нее внимательно, но в ее взгляде было столько тепла и жалости, что тут же захотелось оказаться под ее крылом. С первого взгляда Амина поняла, что Краевская знает все ее страхи и сомненья, боится того же, сомневается точно так же, но… принимает и выбор сына, и ее саму.

Николай Митрофанович оказался человеком деловитым, поэтому он тут же начал задавать собственному сыну те вопросы, на которые мужчина, решивший жениться, должен был знать ответы.