Только бабочки чертовы еще долго порхали в животе, стоило вспомнить эту его угрозу. Неужели не об этом положено мечтать любой нормальной женщине? Неужели она сама не об этом мечтает?

Держит в руках то, в чем так нуждается, но и тут умудряется страдать, сомневаться, мучиться…

Амина окончательно запуталась. Бесповоротно. И что делать – совсем не знала.

***

– Все, пошла… – Мир оставил на лбу Амины поцелуй, попытался отступить, да где там? Вцепилась руками в рубаху, сминая, и в глаза заглядывая. Таким взглядом – что прямо не узнать. Никакой тебе чертинки, никакого подвоха. Глаза хоть и черные, но практически прозрачные.

– У меня плохое предчувствие, Дамир. Очень плохое… Давай ты с нами поедешь, – Мир бросил взгляд поверх Амининой макушки. Людмила с Николаем стояли неподалеку, что-то негромко обсуждая и поглядывая на них. Николай кивнул, поймав взгляд Дамира, Людмила через секунду тоже.

Амина искренне считала, что это она везет их отдыхать, остальные же знали – из Киева увозят ее.

– Чего ты боишься? – Мир вновь заглянул в лицо любимой женщины. Сегодня она была такой, какую он любит особенно – нежной, ласковой, мягкой. Вместо каблуков – кроссовки, вместо обтягивающего платья – светлые джинсы и футболка с каким-то зайкой на груди. Все под стать взгляду – беззащитному, так и хочется обнять, домой отвезти, в одеяло завернуть и весь день по ложке откармливать вареньем, пока в себя не придет – скандал не закатит.

– За тебя. Пообещай, что никуда не вляпаешься за неделю. Прошу тебя… – руки все никак не хотели отпускать рубаху.

– Да куда я вляпаюсь, Амине-ханым?! – Мир хохотнул. – У меня жизнь – скучнее некуда, единственный человек, в которого я «вляпался», сегодня отчаливает в Одессу. Так что не бойся, милая, вернешься – вляпаешь по полной, а пока я буду вести себя образцово.

И снова поцеловал в лоб, потом в губы, снова в лоб, в щеку, в другую…

– Иди, – одна Амина знала, каких усилий ей стоило разжать пальцы, отступить, развернуться и пойти к старшим Краевским. И не оглядываться, когда на душе становилось все тревожней и тревожней…

Мир же стоял еще долго после того, как его туристы прошли регистрацию на рейс и скрылись из виду. Тоже на душе было как-то тяжко. Не так, как у Амины – от незнания, а от понимания, что от нее скрыть все равно не выйдет, а когда она узнает… страшно представить, что будет.

***

Той дракой конфликт с Шахином не закончился и закончиться не мог. Никто не остался удовлетворен. Никто не чувствовал себя ни победителем, ни проигравшим, ни отмщенным, ни извинившимся. Поэтому дело должно было быть решено. Решено так, как давно повелось. По правилам, придуманным не ими, но ими принятым.

У восточных народов очень сильное чувство общности. «Брат за брата» – для них не пустые слова и не повод дать в морду, когда другого, более внятного, нет.

Обращение друг к другу «братик» и «сестренка» – не дань традиции, никем толком не понимаемой сегодня. Нет, все намного глубже и сложнее.

Оскорбление одного члена общины – оскорбление для всех. А когда внутри, среди своих, происходит конфликт, решаться он тоже должен внутри. И вынесен должен быть на суд внутренний.

Их конфликт с Шахином закончиться должен был именно так.

***

Они решили «решать» не словами – дракой. Проведение приведет к победе правого, а в чем весь сыр-бор знали уже все. Из общины секреты не выходят, хранятся, а вот внутри  распространяются быстро. Вот только если вся заваруха началась из-за выступления, теперь дело уже было не в нем. Драться должны были за Амину.

Драка была назначена на тот же вечер, в который Амина с Краевскими улетели в Одессу.

Она позвонила Миру, когда Бабаев подъехал к залу, в котором должно было происходить действо. Машин вокруг было много – для честного боя и не менее честного определения его результатов важно было большое количество свидетелей. Да и многие искренне болели за одного из них.

– Все хорошо? – в голосе ее по-прежнему была тревога. Да и неудивительно, Мир не сомневался в том, что у нее исключительно сильная интуиция, и его она знает как облупленного, чувствует…

– Да, сейчас на пробежку, потом завалюсь фильм смотреть какой-то. Выходной как-никак, – отвечал Мир максимально легко, сверля напряженный взглядом пространство перед собой. Сложно одновременно и ее в заблуждение вводить, и на бой настраиваться. – А вы что там?

Обычно не особо разговорчивая Амина сегодня повела себя крайне необычно – вдруг начала описывать все дневные события с такой точностью и детальностью, что будь Мир менее погружен в свои мысли, непременно пошутил бы по этому поводу и схлопотал обиду с обещанием «больше никогда и ничего важного ему не рассказывать».

– Люблю тебя, Амина, – в какой-то момент Мир перестал вслушиваться в содержание ее пламенных речей, а просто ловил интонации, будто впитывая ее в себя и в миллионный раз понимая, что именно он сегодня будет защищать. Ее спокойствие, свое право на нее перед другими, их право на счастье, пусть даже она это часто отрицает.

– Будь осторожен, Мирка, – и действительно ведь чувствует. Сомнений нет.

Дамир скинул, вышел из машины, направился в помещение.

Заходя в зал, шепнул:

– Иншаллах16.

На все воля божья. Все будет так, как должно быть. А правда на его стороне. В этом Мир не сомневался.

***

Народу собралось знатно – мужчин пятьдесят в небольшом душном зале. Мир оглянулся, кивнул пару раз, видя знакомые лица друзей, но ни сам ни к кому не подходил, ни к нему никто не лез. Все понимали, что сейчас ему не до того.

Как и Шахину, который был уже здесь. Стоял на ринге, на котором им предстояло сцепиться, в майке, штанах-спортивках, как и у Мира, в кроссах, наматывал на руки бинты. Так, по идее, и рукам и морде, по которой собирались бить, должно было бы стать полегче. У Мира в сумке лежали такие же.

Они с соперником даже кивками не обменялись. Просто встретились взглядами – одинаково тяжелыми, а потом разошлись, оба сжимая от злости кулаки.

Если изначально речь действительно шла о защите чести в связи с инцидентом в Бабочке, то после того, как Мир узнал у Людмилы все подробности произошедшей с Аминой и ее родными трагедии, причина для драки сменилась.

Ставки были повышены. Теперь речь шла о полной свободе Амины. Ведь Шахин до сих пор считал ее чуть ли не своей собственностью. Мир же чаял надежды на то, что она когда-то посчитает его своим… пусть даже собственностью. В этом случае формулировки не так важны. Лишь бы лед начал таять.

Весь ужас ситуации состоял в том, что и Мир, и Шахин считали себя одинаково правыми. Мир ни за что не позволил бы ему приблизиться к Амине, Шахин же не считал, что предъявленные на нее Миром права имеют хоть какой-то вес.

А победить в схватке сегодня должен был только один. И второму придется смириться. За соблюдением решения будет следить вся община.

Бой начался в тишине. В тишине длился и в ней же закончился. Никто не кричал, подбадривая Мира или Шахина, все присутствующие морщились каждый раз, когда один из бойцов попадал по другому, когда брызгала кровь.

Братьям по крови было сложно смотреть на то, как их изнутри разъедает вражда, а Мир с Шахином чувствовали друг к другу только ненависть.

– Она моя, Дамир, с четырнадцати лет мне обещана, – Шахин провел по рассеченной брови, стирая заливающую глаза кровь, а потом замахнулся, всаживая удар Миру под дых. Так, что Дамир отступил на три шага, впечатавшись в канаты, но тут же ответив Шахину очередным ударом в лицо.

– Никогда твоей не была, в том-то и дело. Всегда меня ждала… – и еще одним ударом, и третьим… Болело все, перед глазами кружилось, на языке чувствовался привкус крови, но драться нужно было до последнего. Пусть и пропуская практически все удары, но пытаясь в ответ бить в два, в три, в четыре раза сильней…

Шахин рассмеялся, сплевывая – так же кроваво, как сам Мир недавно. Потом замахнулся, не попал, еще раз замахнулся – промазал, третий раз совершить ошибку Мир не дал – заехал в печень. Вот только собирался сильно, а получилось только слабо чиркнуть.

– Ждала… как же, – Шахин отскочил к канатам, создавая в их драке небольшую паузу. – К русскому гниде в постель она прыгнула… а не ждала, – и снова сплюнул, но теперь уже с искренним презрением.

А Мир не выдержал – заревел, рванул навстречу, стал не драться, а избивать. Бил за себя, за Амину, за Илью, как бы странно это не звучало. В какой-то момент понял, что его оттаскивают, попытался протереть залитые кровью и потом глаза, увидел, как Шахин сползает по канатам на пол, понял, что победил, отрубился…

Дальше доказывать никому ничего не нужно. Его победа засвидетельствована. Провидение признало его правым. Амина свободна. Шахин прав на нее не имеет, впрочем, как и сам Мир. Но ему права на нее сейчас и не нужны, лишь бы простила…

***

Он не помнил, как оказался дома, не знал толком – лицо Лалы, которая суетится над ним – сон или явь, сколько проспал – не знал, сколько звонков от Амины пропустил – не ведал. Только когда выныривал из бреда, пытался сложить несколько слов в связную мысль – «Амине ни слова»… И надеялся, что окружающие ее поймут.

Ему повезло – поняли. На третий день оказалось, что Лала – не сон. Ее к нему выдернули друзья. И если бы не она – лежать ему сейчас в больнице, объясняя, откуда столько синяков, гематом, кровоподтеков и прочих красот.

Хотя сестра и пыталась вразумить ребят – отвезти брата в больницу на такси, но они не дали. Вот так и лечила студентка первокурсница своего непутевого любимого старшего брата…

На четвертый день он сам набрал Амину – соврал, что замотался на работе, поэтому все забывал перезвонить, отвечал смс-ками, которые на протяжении этих трех дней за него строчила Лала, напридумывал с три короба каких-то новостей, стоя в ванной и внимательно разглядывая свое заплывшее местами синее лицо, придерживаясь одной рукой за раковину, передал приветы Краевским, пообещал, что встретит… Через три дня… Положил трубку и потерял всякую надежду на то, что до ее приезда успеет «зажить».