— Я не застенчива.

— Но юна, не так ли?

— И что же вы ему скажете?

— Если вы сядете на Буйного, то без моего разрешения, и, следовательно, заслужите все, что он с вами сотворит. Буду вынужден сообщить дядюшке, что его жена — идиотка.

— Идиотка, вот как? Что ж, я выскажу все, что думаю! Вы грубы и наглы! Только потому, что я не затрепетала и не пала к вашим ногам в Лондоне — признайтесь! — поэтому теперь вы на мне вымещаете злобу! Меня по-всякому называли, но идиоткой — никогда!

Он встал рядом и облокотился о стенку стойла. Сегодня на нем были черные ботфорты, такие блестящие, что я видела в них свое хмурое лицо. И не только. Я была словно натянутая струна и изо всех сил старалась противиться чувствам, которые он во мне вызывал. Он беззастенчиво пользовался своим ростом, чтобы доминировать, подавлять, запугивать, но я твердила себе, что он не может причинить мне зла здесь, в поместье дяди.

— В таком случае кретинка, — поправился он.

— Нет, «кретинка» еще хуже, чем «идиотка». Я не принимаю этих оскорблений на свой счет. Значит, я права: вы привыкли третировать дам.

Он склонил голову и стал меня изучать. Я снова посмотрела на свое отражение в ботфортах и с удовлетворением отметила, что выгляжу надменно-невозмутимой. Наконец Джон задумчиво протянул:

— Это просто смешно. Вы сами не знаете, что говорите, и пытаетесь вывести меня из себя. Впервые увидев вас в Гайд-парке, я захотел познакомиться с вами. — Он пожал плечами и отвел глаза. — Было в вас нечто такое, что возбудило мой интерес. Я видел, что вы в глубоком трауре, но, даю слово, у меня не было ни дурных мыслей, ни порочных намерений. Вы же, к моему удивлению, не знали, как от меня отделаться, и вели себя крайне невежливо. У меня руки чесались задать вам трепку, но джентльмену не пристало бить женщин. Я выжидал, пока снова не увидел вас. Правда, теперь все это уже не имеет значения.

Он вошел в стойло, еле слышно свистнул, и Буйный поднял голову и фыркнул. И немедленно подошел к Джону и ткнулся носом ему в плечо. Сделай он это со мной, наверняка бы сшиб на землю. Но Джон лишь рассмеялся, погладил коня и, не оборачиваясь, бросил:

— Только поговорив с вами в третий раз, я наконец понял: что-то неладно. По какой-то абсолютно не понятной мне причине вы боялись и все еще боитесь меня.

Уж лучше бы он меня ударил. Я отшатнулась. Не правда! Какая наглая ложь! Я так и сказала:

— Это совершеннейший вздор.

— А по-моему, правда. Но кого это сейчас волнует? Вы все равно жена моего дяди. — Он повернулся и объявил, подчеркивая каждое слово:

— Если поскачете на моем жеребце и ему удастся вас прикончить, по крайней мере мне не придется снова и снова видеть перед собой ваше лицо.

— Почему же, узрите еще раз. В гробу.

— Хочу знать, по каким мотивам вы стали женой дядюшки.

В этот момент меня окликнула Амелия. Я мимоходом погладила Буйного по морде. Тот доверчиво ткнулся носом мне в ладонь, прекрасно понимая, как меня тянет к нему, и я обняла его, не обращая внимания на Джона.

— Я ухожу, — пробормотала я, спускаясь с ограды.

— Почему, черт бы вас побрал?

— Амелия задала мне этот же вопрос не далее как вчера вечером. Когда провожала в Синюю комнату. Но думаю, это не ваше дело. И вообще ничье. Если любопытство не дает вам покоя, обратитесь к Лоренсу.

В его глазах вспыхнула и загорелась злоба, но он тут же подавил всякие эмоции, и лицо снова приняло непроницаемое выражение, словно было высечено из камня. Я заметила, как бешено бьется жилка у него на шее. Сильно же он разгневан!

— Очевидно, вы не так уж боитесь мужчин, если вышли за моего дядюшку, — выдавил он. — Или не пугаетесь исключительно стариков?

— Заткнитесь, дьявол вас побери!

— Ага, не в бровь, а в глаз!

— Да вы не могли бы попасть мне в глаз даже с минимального расстояния.

— Кажется, мне удалось вас взбесить! Наконец-то стрела вонзилась в самый центр мишени! Итак, вы появляетесь здесь через три месяца после нашей встречи, дражайшая тетушка, в роли супруги человека, годящегося вам в отцы. Повторяю, зачем вам это понадобилось?

— Убирайтесь! Нет, лучше уйду я. До свидания.

Он молча наблюдал, как я подхватываю юбки и бегу к Амелии, держащей под уздцы самую чудесную гнедую кобылку, которую мне когда-либо доводилось видеть. За спиной раздался его издевательский смех. Подонок! Я погладила лошадку по носу, дала морковку, протянутую мне одним из конюхов, и при этом даже не обернулась, сосредоточив все внимание на кобылке.

— Какая ты прелесть, — прошептала я ей. — И что думаешь о Буйном? Хочешь пуститься вместе с ним в галоп?

— Нет, Лютик не желает иметь ничего общего с Буйным. Я видела, как вы ласкали его, Энди. Следует быть осторожнее. Он до сих пор не признавал никого, кроме Джона. Это очень коварное создание.

Я наконец обернулась. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джон, успевший взнуздать Буйного, вскочил в седло. Конь птицей перелетел через ограду, и вскоре оба исчезли из виду.

— Не нужно мечтать об этом коне, Энди, он может вас сбросить. Джон легко управляется с ним, но он солдат и привык укрощать подобных дикарей.

Этому вполне можно поверить, но что подразумевала Амелия под дикарями? Пропади он пропадом, все равно я его не боюсь!

— Похоже, вы спорили с Джоном. Можно спросить, о чем?

— Ни о чем. Вам просто показалось.

Слава Богу, Амелия не стала допытываться.

Пройдясь по конюшне, я остановила выбор на резвой арабской кобылке по прозвищу Малютка Бесс, сразившей меня наповал. Недаром Томас говорил об изменчивости женщин — я снова влюбилась.

— Его светлость приобрел Малютку Бесс всего три месяца назад, — сообщил главный конюх Ракер, почесав лошадку за ухом.

Что ж, это означает, что она куплена не для меня. Какая жалость!

— Почему бы вам не спросить его светлость? — предложил Ракер, принимаясь расчесывать длинную серебристо-серую гриву.

— Я так и сделаю, спасибо, Ракер. До свидания, Малютка Бесс.

— Поговорите с дядей Лоренсом за обедом. Он так и не сообщил, почему купил ее, но, честно говоря, его и не спрашивали. Кроме грумов, никто на ней не ездил.

— Очевидно, она не предназначалась для меня, поскольку тогда мы даже не были знакомы с Лоренсом.

— Увидим. А теперь, Энди, позвольте проводить вас в Черную комнату, где когда-то одна из графинь Девбридж заколола любовника.

В маленькой черной каморке стоял неестественный холод. Я почувствовала это в тот момент, когда Амелия распахнула дверь. Помещение оказалось совершенно пустым, если не считать узкого топчана. Голые широкие доски пола не покрыты ничем, нет даже потертого коврика. Стены действительно выкрашены черной краской. На единственном окне — темная штора, непонятно какого цвета. Всего этого оказалось достаточно, чтобы меня пробрал озноб. Амелия высоко подняла канделябр.

— Совсем как в колодце, — пробормотала я, отступая к двери. — Не желаю оставаться здесь. Ни минуты. У меня мурашки по коже бегут от дурных предчувствий.

— Ну, не будьте же трусихой! Ничего тут нет страшного. Мне иногда даже хочется, чтобы здесь поселилось нечто сверхъестественное. Вот отец был бы рад! Но я в жизни не замечала здесь ничего такого, если не считать того, что какой-то олух выкрасил стены черным. Интересно, неужели та дама действительно прикончила возлюбленного? Стыдно признаться, но для фамильного предания ничего лучше не придумать! Это всего лишь жалкая каморка. Стоило бы, пожалуй, выкрасить стены белым и повесить на окно красивую кружевную гардину, как вы думаете?

— Нет, ничего хорошего не выйдет. Тут что-то неладно, неужели не ощущаете, Амелия?

Я спряталась за ее спину и попятилась к двери. Амелия стояла посреди комнаты, стараясь осветить каждый уголок.

— Что именно?

— Холод. Невыносимый холод. Холод и сырость, от которых сжимается сердце и хочется съежиться и поскорее спрятаться.

Амелия подошла ко мне и недоуменно подняла брови:

— О чем вы? О да, отец все время твердит, что в некоторых комнатах может оказаться определенное место, где людей просто трясет от непонятного ледяного дуновения. Но здесь… ничего такого я не ощущаю.

— А я ощущаю, — возразила я, поспешно удаляясь. — И хотя ничего не знаю о графине-убийце, что-то здесь есть, Амелия, нечто зловещее и недоброжелательное. Более черное, чем эти стены.

Амелия, покачивая головой и улыбаясь, закрыла и заперла дверь. Очевидно, она не поверила мне, но какая разница? Я не желала верить сама себе.

— Ваш отец когда-нибудь посещал эту комнату?

— Нет, у него еще не было времени приехать сюда. Мы с Томасом женаты чуть меньше года. Отец, вероятно, давно бы явился и исследовал каждый уголок, но беда в том, что мама серьезно болела. Сейчас она выздоровела, и я с нетерпением жду визита родителей.

Я старалась уйти подальше от этой ужасной комнаты, и Амелии пришлось почти бежать, чтобы не отстать от меня.

— А чем болела ваша матушка? — осведомилась я, когда мы преодолели половину коридора. Не дождавшись ответа, я повернулась и обнаружила, что она остановилась и с недоумением уставилась на приоткрытую дверь какой-то комнаты. Неестественно яркий свет лился из щели.

— Странно, — пробормотала она, входя в комнату. — Минутку, Энди.

Я остановилась, покачала головой и уже хотела последовать за ней, но дверь захлопнулась у меня перед носом. Почему Амелия так поступила?

— Амелия! Немедленно откройте дверь! Что вы там делаете? Отвечайте!

И туг я услышала ее крик.