Оставив его заниматься своими делами, Лаура вошла в зал. В очаге горел огонь, и в котелках шипела еда, приподнимая паром крышки, из-под которых струился пахучий дымок. Поначалу Лаура подумала, что здесь никого нет, но, когда глаза ее привыкли к полумраку, она различила сидящего на камне у очага старого крестьянина, такого старого и такого невзрачного, что он больше походил на брошенный мешок с картошкой. Он обернулся, и Лаура увидела, что в руках он держит дымящуюся плошку. Бросая косые взгляды на молодую женщину, он быстро ее осушил.

— А хозяйки нет? — спросила она, подходя к огню и протягивая к очагу руки, холодные, несмотря на толстые перчатки. Старик отрицательно мотнул головой и поднялся, наливая себе из котелка новую порцию варева, которое оказалось капустным супом.

— Если есть хотите, возьмите себе в буфете плошку, — наконец выдавил он.

— Подожду, пока кто-нибудь мне подаст.

— Так вы долго прождете!

Ей было холодно, хотелось есть, а суп издавал приятный запах. И все-таки она взяла плошку, а старик любезно наполнил ее. Лаура села на скамью у очага. Он смотрел на нее странным взглядом, открыл было рот, чтобы заговорить, потом передумал, тревожно огляделся, но все-таки решился:

— Вам чего тут надо в такой-то час?

— Это мое дело, — отрезала Лаура, смягчая свой ответ улыбкой.

Старик перешел на шепот:

— Вот и они все так говорят! Не место тут для такой хорошенькой женщины, как вы… Да что красота! Их всех находят мертвыми…

Лаура собралась было расспросить старика о подробностях, но тут вошел трактирщик, и старик снова забился в свой угол. Тангу без церемоний обратился к нему:

— Ах, ты все еще здесь? Вон отсюда! Да поживей!

— Позвольте ему, по крайней мере, доесть суп! — вступилась Лаура.

— Дай ему волю, так всю кастрюлю сожрет! А ну, живо!

Старик разогнулся, поставил осушенную одним глотком плошку и засеменил в густую тень, к двери.

— Я тоже налила себе! — сказала Лаура. Тангу поглядел на большие часы:

— И правильно сделали. Я дам вам еще хлеба, сала и сидра. Вам еще целый час надо ждать.

— Почему час?

— Море, черт возьми!

Лаура почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки. Что бы это значило? Может быть, они собирались посадить ее на корабль и увезти одному дьяволу известно куда? В таком случае Лали ей не поможет. В обычной жизни она мало внимания обращала на колебания уровня моря и была бы не в состоянии сказать, когда наступает прилив, а когда отлив. Но в данном случае речь могла идти только о приливе, и сердце ее сжалось. Отрезанная от земли, она пропадет, и малышка Элизабет наверняка пропадет с ней тоже. Голод вдруг прошел, и она отставила недоеденный суп, остатки которого трактирщик преспокойно перелил обратно в котелок. Чтобы нарушить тяготившее ее молчание, она спросила:

— Что же нет Гайд, вашей жены?

— А вы помните, как ее зовут?

— Такую красавицу не забудешь.

— Скоро увидитесь!

Он направился в глубину залы, показывая, что не имеет никакого желания продолжать разговор. Рука Лауры инстинктивно скользнула в карман, нашаривая пистолет, вселяющий хоть какую-то уверенность. Но помимо оружия ее пальцы нащупали в кармане еще какой-то предмет, хотя она не помнила, чтобы клала туда еще что-нибудь: это оказались горошины самшитовых четок. Наверняка в карман Лауры их засунула заботливая Матюрина. Молодая женщина вынула четки, поднесла к губам серебряный крестик и поцеловала его. Потом обмотала четки вокруг запястья. И сама удивилась, как вдруг почувствовала себя спокойнее. Она начала молиться… Обращаться к Матери-Заступнице — единственное, что ей оставалось…

Время тянулось бесконечно медленно. Наконец появился Тангу, держа в одной руке ружье, а в другой — фонарь.

— Пора! — позвал он.

Лаура встала, завернулась снова в свою накидку, надела перчатки.

— Накиньте капюшон! — посоветовал трактирщик. — Нынче ночью сыро…

Эта неожиданная забота объяснялась скорее всего желанием сделать ее неузнаваемой, ведь под капюшоном не видно ни лица, ни светлых волос… Она послушалась, но правая рука снова скользнула в карман.

Они вышли на улицу. Четвертушка луны светила довольно ярко, и Лаура с облегчением увидела, что наступил отлив. По крайней мере, теперь нечего опасаться выхода в море. Вслед за провожатым, который так и не зажег свой фонарь, она начала спускаться по тропинке, ведущей к броду Богоматери Гильдо. Но они не воспользовались переходом, а пошли вдоль берега и вскоре добрались до широкого устья речушки Аргенон — воды ее серебрились, отражая лунный свет. Затем они сошли с тропинки, убегавшей, закругляясь, от моря, и стали спускаться по невысокому песчаному берегу к нагромождению скал. Тут Лаура поняла, зачем они дожидались отлива: в этом месте показались развалины крепости с двумя торчащими башнями. В прилив сюда просто невозможно было добраться. Но похоже было, что тропинка, с которой они свернули, проходила как раз мимо задней части разрушенного здания. Лаура спросила:

— Если мы идем именно туда, так ли уж необходимо мочить ноги? Главный вход, должно быть, расположен с другой стороны и туда можно добраться посуху?

— Там не пройдешь. Да вам-то что?— Я любопытна от природы, — заявила она, довольная тем, что голос ее звучал твердо и спокойно.

В темноте казалось, что скалы и каменные обломки были совершенно непролазны, но вот Лаура обнаружила узкий проход, позволявший пробраться к подножию башен, одна из которых была наполовину разрушена. Они обошли вторую, почти скрытую в кустах, которые раздвинул Тангу, и взорам их предстала еще одна тропинка, по которой они и последовали. Тропинка выводила к развалинам, некогда бывшим, судя по всему, парадным двором, от которого сохранилась в приличном состоянии лишь небольшая часть. И тут словно вынырнул из ночи прилепившийся сбоку к почти нетронутой башне кусок бывших хозяйских покоев. Не уцелел ни фронтон, ни верх крыши, и можно было разглядеть только один этаж, находившийся в ужасном состоянии! Перед входом в помещение была навалена куча камней, а за ним виднелись винтовая лестница и низенькая дверь. В нее они и вошли, и Лаура оказалась на пороге зала с наполовину заваленными окнами. В центре комнаты стояла железная жаровня, в которой горел огонь, рядом — кресло с подлокотниками и стол, а на столе — бутылка и стаканы. В кресле полулежал мужчина, закинув ногу на подлокотник. Он курил сигару, что было тогда редкостью. Лаура посмотрела на него и поняла, что Фужерей не ошибся: перед ней, несмотря на черную кожаную маску, скрывавшую три четверти лица, сидел тот, кто, увы, все еще являлся перед богом ее супругом.

Хотя его черные волосы уже искрились сединой, фигура все еще оставалась элегантной… и так походила на силуэт Батца, что молодая женщина поняла, что вот-вот заплачет.

Но сейчас не время было ударяться в сантименты.

Твердо решив не отступать от принятого решения, она начала просовывать руку между складками платья, ища карман, как вдруг холодный голос непринужденно произнес:

— Ты ее обыскивал?

— Нет, но…

Желая загладить свою оплошность, трактирщик кинулся к Лауре и крепко обхватил ее. Не успела она вытащить оружие, как он уже начал довольно грубо шарить по ее телу и тут же завладел пистолетами, которые положил на стол.

— Что ж, дорогая, вы многому научились. Прийти сюда вооруженной, как боевой корабль, — это что-то новое.

— Жосс, — сказала Лаура. — Я пришла за дочерью. Где она?

— Так вы меня узнали? А ведь я так изменился…

— Я знала, что придется иметь дело с вами. Четыре года назад один человек тоже узнал вас. А теперь отдайте мою дочь!

— Спокойствие прежде всего! Время терпит, а нам еще надо поговорить.

— Мне нечего сказать вам.

— Вот как? А я так не считаю! Во-первых, я хочу знать, кто отец этого очаровательного создания. Я имею на это право. Вы все еще моя супруга, и я должен знать, в чьей постели проводила время моя жена!

От этих вульгарных слов Лауру бросило в дрожь, но она знала, что Понталек способен быть еще более грубым.

— А вы по-прежнему якшаетесь с извозчиками? — презрительно бросила она. — Но можете на время оставить свой мерзкий лексикон. Элизабет — моя приемная дочь. Ее мать… была моей подругой, дорогой подругой, но сейчас ее уже нет в живых.

— Ах так? В таком случае не будет ничего предосудительного в том, что вы мне сообщите ее имя?

— Ни в коем случае! Она была знатной дамой, и одно только упоминание ее имени в вашем присутствии бросило бы тень на ее честь.

— Как будет угодно! — высокомерно пожал он плечами. — Не скрою, что в этом случае возникает некоторое осложнение, поскольку, если она не вашей крови, вы будете меньше страдать… узнав, какую участь я ей готовлю.

Во рту у Лауры разом пересохло, а сердце отчаянно забилось.

— Какую участь вы ей готовите? Но ведь я пришла для того, чтобы выкупить ее свободу…

Из-под черной маски послышался смех, и в нем было что-то поистине демоническое:

— Ее свободу? Да об этом и речи не шло! В моем письме было сказано: «Если вы хотите увидеть свою дочь». Я имел в виду увидеть ее в последний раз. Так вот, вы ее и увидите…

— Но вы же не станете…

— Убивать? Ну зачем же… Мой план не столь кровожаден. Девочка прехорошенькая, и, думаю, не ошибусь, если скажу, что через несколько лет она станет еще краше. Тогда она ляжет в мою постель, ведь воспитываться она будет в моем доме.

— Вы не посмеете…

— Ах, отчего же? Будет даже забавно, поскольку я нахожу в ней некоторое сходство с бедняжкой Марией-Антуанеттой, которая так несправедливо предпочла мне других мужчин! Это будет в некоторой степени реванш…