— Ну почему бы нам тоже не попробовать? — приставала она к Луизе. — Я уверена, что она будет счастлива видеть нас, я вот уже несколько месяцев так мечтаю поговорить с ней, высказать, насколько она дорога мне…

— Ну что ж, тогда надо подавать прошение. Мне самой достаточно того, что я ее развлекаю. Моя музыка говорит с ней лучше, чем сказала бы я сама.

— Подавать прошение? Но кому?

— Они могли бы вам подсказать, — мадам Клери кивнула подбородком в сторону выходящих из ворот Тампля маркизы де Турзель и ее дочери…

— И правда, отличная мысль!

Через мгновение Лаура уже выскочила на лестницу, ведущую на улицу Тампль, где стоял превращенный в казарму старинный дворец Великого настоятеля, через который посетители попадали в башню. Она подбежала туда в тот момент, когда обе дамы как раз выходили за порог, и пожилая дама опиралась на руку молодой. Чувствовалось, что она очень устала. Удивительно, но, когда они входили в башню, она была бодра и оптимистична. Казалось, будто здесь, в отсутствие наблюдения, она сбрасывала маску…

Лауре не хотелось окликать их перед солдатами, так что она дала им даже выйти на улицу Кордери, а сама пошла следом, сначала медленно, потом все ускоряя шаг, пытаясь догнать их.

— Мадам, — окликнула она, — выпадет ли мне счастье быть узнанной вами?

Произнося эти слова, она присела в реверансе, как если бы они находились в Тюильри. После минутного замешательства лицо девушки озарилось.

— Ну конечно! — воскликнула она. — Как забыть черты нашей подруги по несчастью? Матушка, не правда ли, и вы тоже помните мадам де Понталек?

В мгновение ока маркиза выпрямилась, приобрела, словно по волшебству, принятую при дворе достойную осанку без малейшего изъяна и приветствовала Лауру со всей возможной учтивостью.

— Когда люди переживают такие моменты, — промолвила она, — невозможно забыть лица и имена тех, кто разделил их с нами. Радость видеть вас тем более велика, что вас мы почитали умершей, как и нашу бедную принцессу де Ламбаль…[58]

— Мне удалось спастись от убийц, благодаря отваге и преданности двух друзей, которые, переодевшись в мундиры национальных гвардейцев, увели меня в тот момент, когда я собиралась переступить порог Форса. Но я никогда себе не прощу, если мы будем так и стоять посреди улицы. Позволите ли вы мне проводить вас и поговорить немного?

— Но мы живем далеко, — с сожалением возразила Полина. — Почти что на другом конце Парижа.

— Не совсем, — поправила ее мать. — Мы живем около Сен-Сюльписа, у моей старшей дочери, герцогини де Шарост, но путь, конечно, не близкий.

— И вы ходите пешком?

— У нас больше нет экипажей.

— У меня тоже нет, — засмеялась Лаура, — но мы можем взять фиакр, и потом он довезет меня обратно в Тампль. Я сейчас живу в ротонде вместе с мадам Клери, и это от нас слышится музыка: так мы пытаемся хоть немного скрасить дни Ее Высочества. О ней я и хотела бы поговорить с вами.

Но как и все, кто вращался в королевских дворцах, мадам де Турзель была любопытна и, как только они сели в фиакр, засыпала Лауру вопросами. Пришлось назвать имена друзей, вырвавших ее у сентябрьских убийц. На самом деле не было никакой причины их скрывать, к тому же оказалось нестерпимо сладостно произносить имя своего возлюбленного. И оно было встречено с восторгом: герой, пытавшийся спасти короля на самом пути к гильотине, восхищал этих дам. А потом Лаура самым подробнейшим образом описала свою жизнь с тех пор, как они распрощались во дворе тюрьмы Форс.

— Настоящий роман! — удивилась, смеясь, Полина. — Поистине, вы, как и многие наши друзья, пережили самые невероятные приключения с тех пор, как для всех нас наступили горькие времена. Так, значит, барон де Батц сделал вас американкой! Блестящая находка!

— Не всегда легко играть двойную роль, и в какой-то момент я хотела забыть о мисс Адамс и остаться жить у себя в Бретани, но здесь Ее Высочество, и я так к ней привязана…

— Это совершенно естественно, — свысока кивнула мадам де Турзель. — Не сама ли королева назначила вас дамой в свите своей дочери? Не удивляет меня и то, что вы так ее любите, — уже поласковее заметила она. — Она удивительна! А то, что сумела сохраниться такой после стольких несчастий, — самое настоящее чудо! Правда, уже давно пора было позаботиться о ней, ведь кто мог поручиться, что она не последовала бы вслед за маленьким королем в могилу? Она нам жаловалась на внезапные обмороки, которые и сейчас случаются с нею. Я вся содрогаюсь при мысли о том, что могло с ней произойти, когда она жила одна, беззащитная, во власти всех этих стражников! Без сомнения, ее бог уберег. А теперь эта женщина…

Маркиза упомянула о мадам де Шантерен таким тоном, что Лаура поняла, что компаньонка Ее Высочества не пришлась ей по сердцу.

— Но что за человек эта дама?

— Конечно, могло быть и хуже! — заявила мадам де Турзель, пожимая плечами. — Внешне выглядит достойно. Неглупа и, кажется, получила неплохое воспитание. Но она выросла в глухой провинции, в маленьком городишке, в обществе, где, должно быть, блистала, — там она приобрела столь самоуверенный тон и столь высокое мнение о своих достоинствах, что сейчас строит из себя наставницу Ее Высочества и разговаривает с ней весьма фамильярно, хотя принцесса, по доброте своей, этого не замечает…

— Ну вот, вы снова стали слишком строгой! — улыбнулась Полина.

— Быть может, я и строгая, но всегда справедливая… Эта женщина плохо себе представляет, что такое приличия, и она позволяет себе такой повелительный тон, что за нее становится неловко. Кроме всего прочего, она крайне подозрительна и любит, когда перед ней лебезят. Мы же ведем себя иначе, и, разумеется, это ей не нравится.

— Все это так, — согласилась ее дочь, — однако мне кажется, что она нравится Ее Высочеству.

— Естественно. Шантерен — первая более или менее приличная женщина, которую она увидела после стольких месяцев одиночества. Ей удалось изменить ее жизнь и оказать несколько знаков внимания…

— Она называет ее Высочеством и делает реверансы, — не сдавалась Полина.

— Не хватало еще, чтобы она называла ее гражданкой и хлопала по спине! Признаюсь, Полина, ваша снисходительность выводит меня из себя. Мы стараемся изо всех сил, чтобы показать этой женщине, как надлежит обращаться с королевской дочерью, а она и не думает расставаться со своей ужасной фамильярностью…

— Я тоже так хотела бы посетить Ее Высочество, — вмешалась наконец Лаура в их перепалку, возвращая дам к истинной цели своего разговора.

— Сначала надо подать прошение, — сказала Полина, — а для этого пойти в Комитет общественной безопасности к гражданину Бергуину, который там служит председателем. Он славный человек, бывший жирондист, избежавший эшафота.

— Но лучше будет, — добавила ее мать, — как мне кажется, подписать прошение фамилией Адамс. Эти люди обычно хорошо относятся к выходцам из Америки. Когда мы приходили в первый раз, то видели некоего полковника Свана, который вел себя там как дома…

— Это же мой друг! — возликовала Лаура. — Я его еще не видела с тех пор, как вернулась из Бретани, но он может помочь, я просто уверена в этом. А в остальном — я к вашим услугам, мадам! Сама я и мой дом тоже, которым вы можете распоряжаться по своему усмотрению.

— От всего сердца благодарю, милочка, — отвечала мадам де Турзель. — Поверьте, в минуту опасности я не премину воспользоваться вашим предложением. И раз у вас появилась возможность подобраться к государственной власти, быть может, удастся узнать, в каком состоянии находится проект австрийского замужества. На мой взгляд, это было бы крайне прискорбно. Король Людовик XVIII страстно желает, чтобы Ее Высочество вышла замуж за его кузена, герцога Ангулемского, старшего сына монсеньора графа д'Артуа. Кстати, Его Величество писал мне, и я могу попробовать устроить переписку между принцессой и ее дядей.

— А это не опасно? Если все раскроется…

— Опасность никогда еще меня не пугала. И у меня нет другой цели, кроме как служить Его Величеству и счастью Ее Высочества…

— А вы уверены, что ее счастье — быть подле этого принца? Королева ненавидела своего деверя, а он вредил ей, как только мог. Она называла его…

— Знаю, Каином, но времена изменились, и высшие интересы королевства требуют, чтобы Бурбоны сплотились. Мы, увы, проиграли в надежде сделать ставку на Людовика XVII, и теперь надо служить Людовику XVIII, насколько хватит сил.

Лауре было что сказать по этому поводу, но она давно уже знала, что долг в понимании маркизы (не она ли пожелала остаться на посту воспитательницы «детей Франции» даже во время печально закончившегося путешествия в Варенн?) являлся единственной целью ее жизни и должен был быть исполнен, несмотря на любые возможные последствия. Так что этим все было сказано. Они расстались у церкви Сен-Сюльпис, пообещав друг другу не теряться из виду, после чего Лаура приказала отвезти ее в Тампль, чтобы попрощаться — конечно, на время! — с Луизой Клери. Приходилось снова вживаться в роль мисс Адамс и официально заявлять о своем присутствии в Париже. К превеликому удовольствию Жуана, которому ее, почти совсем исчезнувшую, все больше и больше не хватало.

В тот же день, но уже вечером, она подошла к дому № 63 по улице Реюньон, бывшей Монморанси, где у Свана были контора и склады.

Она обнаружила его с блокнотом и карандашом в руках, в очках, надвинутых на лоб, переписывающим надписи с этикеток двух кресел и шести стульев, обитых одинаковым голубым вышитым шелком. Эти предметы, да еще три больших сундука, составляли, кстати, весь товар на этом огромном складе. Американец, казалось, был с головой погружен в работу, однако, увидев Лауру, закричал от радости:

— Лаура Адамс! Милая моя! Ну, наконец-то в Париже! Ах, какое счастье! Только что приехали, я полагаю?