Ольга не действовала явно, ей хотелось легкого, ни к чему не обязывающего флирта, недолгой близости — ведь скучно, а ей так хотелось какого-то разнообразия. Ну, неплохо было бы Лизоньку выдать за Воронцова. Но активно действовать ради племянницы она не хотела. Зато Марина не упускала ни одного момента поймать графа в свои сети. Все у нее получалось словно невзначай: то сама подойдет к нему с Люси, то подзовет его. Она ловко организовывала свидания Сержа с девушкой наедине: идут вроде бы втроем, но Марина заговорит с кем-то или приостановится у зеркала, и выходило, что граф продолжает гулять или беседовать с Люси тет-а-тет.

Анна сочла своим долгом предупредить графа.

— Марина — мать и, конечно, ей можно многое простить, даже если она будет действовать не совсем благородно. Она хочет счастья своей дочери. И хотя она моя подруга, но вас я ценю как друга еще более, потому хочу предупредить: будьте осторожны, граф, если у вас нет серьезных намерений в отношении Люси. У Марины явно определенные планы относительно вас, да и ее дочь что-то стала то бледнеть, то краснеть не к месту. — Анне было так неловко говорить на эту тему. — Марина не поверяла мне своих тайн, о ее намерениях я догадываюсь сама, потому я могу себе позволить говорить об этом с вами. Думаю, это справедливо.

— Вы ошибаетесь, ну какие у Марины могут быть планы? У нас чисто приятельские отношения и с ней и с ее дочерью. Но все равно спасибо за заботу.

Граф и предположить не мог, что его бывшая любовница вознамерилась теперь женить его на своей дочери. Это казалось ему почти инцестом. Но благодаря Анне Николаевне, он стал более осмотрительным и теперь старался не допускать сомнительных ситуаций, не оставался наедине с Люси. Тогда Марина решила: раз нельзя графа застать врасплох в обществе, она приедет к нему домой. И как-то зимой, по снегу, прикатила с дочерью в санях к нему в имение.

— Пустите погреться бедных заблудших путников, — со смехом говорила она, входя в дом. Люси шла следом. — Вот мы накатались! Погода — чудо! Красота вокруг… Вы привыкли, небось, не замечаете, а для нас горожанок, все вокруг, словно в сказке. Мы тут сани остановили да прошлись по лесу. Какое чудо — лес зимой! И деревья в снегу, и следы зайцев и лис. Мы уже устали восхищаться! А тут вдруг ваше имение перед нами, вот и решили заехать погреться, уж Сергей Иванович нас не выгонит, думаем. А может быть, и накормит.

— Конечно, не выгоню, раз две такие Снегурочки попали ко мне в дом. Проходите, милости просим, — он провел дам в гостиную, велел подать горячего вина и накрыть стол к обеду. — Погода только мне сегодня совсем не нравится, как бы буран не начался, что-то метет сильно. (Марина на это и надеялась!) А мне утром надо быть в городе.

А вот это плохо, это Марине не понравилось. Но все в ее руках, даст Бог, никуда граф не захочет уезжать.

Вечер, на удивление, прошел очень хорошо. Люси наигрывала что-то на рояле, Марина и граф разговорились. За беседой потягивали вино и к ночи достаточно опьянели. Нейтральный разговор плавно перетек в легкий флирт. Время шло, она стала уже вовсю очаровывать Сержа. Люси ушла спать, а они все сидели. Разговор стал более интимным, им было что вспомнить. Марина сама пересела поближе к нему. Смеясь, она то и дело касалась его плечом или грудью. Граф тоже поддался действию вина и легонько коснулся губами ее щеки, когда она в очередной раз в приступе смеха склонила свою голову ему на грудь. Трудно было прекратить такой милый увлекательный разговор, на Марину вновь действовало обаяние графа. И она сама невольно опутывала его невидимой сетью обольщения, временами совершенно забывая, с какой целью приехала. А потом и вовсе решила не сопротивляться: пусть все идет, как идет, так даже лучше. Если граф придет к ней ночью, там вместо нее окажется Люси. В таком возбужденном состоянии от выпитого и от ее близости ему будет трудно остановиться. Ах, какая она все-таки хорошая мать! На какие жертвы согласна пойти ради дочери, даже готова отказаться от графа!

Наконец они решили отправляться на покой. Граф вел Марину под руку. Она изображала более пьяную, чем была, всем телом опиралась на его руку и постоянно касалась его то бедром, то грудью. Сама уже горела от желания. Дойдя до комнаты Люси она остановилась, справедливо полагая, что граф не знает, кто в какой комнате разместился.

— Неужели вы меня здесь и покинете? И горничной нет, кто же мне поможет? — она касалась его грудью. — Ну, если вы все же захотите помочь бедной одинокой женщине, то вы меня найдете.

Марина шатнулась, на миг прижалась к графу, словно ее качнуло от вина, дала ему еще раз ощутить мягкость и жар ее тела и вошла в комнату Люси. Прижалась к двери и прислушалась. Если граф войдет следом за ней, она скажет, что это не ее комната, и поведет графа к себе, — значит, ей повезет; если же он надумает прийти к ней позже, то попадет к девочке. Люси она проинструктировала: не кричать, ни в чем не отказывать, только уронить на пол Библию. Серж ушел в свою спальню. На цыпочках Марина вышла из комнаты Люси и прошла к себе. Она долго сидела не раздеваясь — насколько она понимала, он сейчас не сможет заснуть и придет к ней, но попадет к Люси. Тогда она не вовремя войдет, устроит скандал — и граф женится на девочке.

Он не шел. Этого не могло быть. Что же он, заболел? Потом, устав сидеть, Марина легла и задремала. Под утро вдруг раздался стук — Библия упала на пол. Марина вскочила и, не одеваясь, кинулась в комнату дочери. Люси мирно спала, Библия лежала на полу — видно, сбросила ее во сне. Это было такое разочарование!.. Если бы она ночью пошла к графу или потянула его за собой в свою комнату, он не смог бы отказаться, она чувствовала это, и тогда она хотя бы сама получила удовольствие. Ну разве найдется еще такая мать, как она? Чтобы так жертвовала своими интересами ради дочери? Поистине, Люси повезло с матерью.

А граф лежал без сна в своей комнате и тоже думал о себе: «Заболел я, что ли? Женщина так меня уговаривает, а я не могу забыть какую-то девчонку! И здесь в доме, рядом, спит другая девушка, пусть и не очень хороша собой, — граф даже мысленно не мог назвать ее дурнушкой, — но явно в меня влюблена: стоит мне только захотеть, и она завтра же станет моей женой. Что Варя со мной сделала, околдовала? А кстати, Анна все же ошиблась относительно планов Марины. Та и не думает о дочери, сама была не против попасть в мою постель».

На рассвете Воронцов уехал из дома. Когда гостьи встали, его уже не было дома, но он ведь предупреждал их с вечера, что должен будет уехать рано. Марина в сердцах устроила разгон его прислуге, загоняла их, прежде чем завтрак удовлетворил ее. Люси тоже была очень разочарована, она во всем полагалась на мать и уже видела себя графиней.

Закончив с делами, Сергей Иванович как всегда появился в салоне Элен. Варя облегченно вздохнула, увидев его, — слава Богу, он еще не разлюбил ее, он приехал. Каждый раз после отъезда Воронцова Варя была убеждена, что простит его, лишь бы он приехал. Но при встрече обида снова поднималась в ее душе, и она не хотела говорить с ним, не позволяла дотрагиваться даже до своей руки. Тем не менее, скрыть радость на лице она не могла, это видел и Сергей Иванович, и Элен с Алексеем.

Элен вообще не понимала, как можно так долго сердиться. И чем граф мог уж так сильно обидеть Варю? Она считала, что Варе пора бы уж вести себя по-другому, иначе Воронцову надоест без толку дежурить в магазине.



Наступила Масленица. Сергей Иванович решил приехать к Варе в Прощеное воскресенье — самый подходящий день повиниться. Он прикатил в субботу и утром в воскресенье уже был у двери салона. Магазин, конечно, был закрыт, но Андрюха пропустил его внутрь, позвал хозяйку и Варю. Граф приехал с деревенскими гостинцами: его повариха напекла и наготовила достаточно для целой компании. Воронцов попросил, как положено, для проформы, прощения у Элен, а затем, совсем уж по-другому, искренне, у Вари.

— Бог простит, и я прощаю, — ответила она ритуальной фразой, но граф сразу продолжил свое наступление:

— Коли прощаешь, так идем на праздник, Масленицу жечь на площади, погуляем.

— Ступай, Варя, Алексей придет, и мы тоже пойдем туда, а потом милости просим к столу, на ваше угощение, граф, — улыбнулась она.

И Варя согласилась. Алексей и Елена Павловна могли и не взять ее с собой, одной сидеть в пустом доме не хотелось, а остаться в салоне наедине с графом она боялась. Нет, не графа, за себя боялась, что не сможет дальше изображать обиду. Весь город вышел нынче на улицы, все шли к площади, оттуда доносились звуки музыки — рожок и гармонь что-то пели вразнобой. Варя и Серж медленно брели прямо по мостовой. Впервые после большого перерыва, средь этой толпы, они почувствовали себя наедине, и Сергей Иванович воспользовался этим, чтобы хоть как-то объяснить свое жестокое поведение прошлым летом. Граф рассказал ей о своей первой жене. Потом уж говорил ей обо всем: о своей любви и о том, как им будет хорошо вместе, что он все сделает для нее. И что на следующую зиму они поедут в Петербург — там у него свой дом. Потом вновь просил прощения, говорил, что нет ему оправдания, что сам себя не может простить и что краснеет даже ночью лишь вспомнив обо всем. И вновь принимался уговаривать ее, прельщать рассказами о синем море. Обещал повезти летом в Италию, показать, какой там есть чудный город, вест стоит в воде, какое там ласковое море. И там он поведет ее смотреть балет — там только пляски, словно все немые, все изображают движениями. Как он хочет переделать свое поместье Воронцово, и что хорошо бы вместе заказывать новую мебель. И что Варя лучше него сможет обустроить дом. Лишь бы Варенька согласилась выйти за него замуж.

Варя уже смеялась его шуткам, с удовольствием слушала рассказы об Италии, дивилась рассказам о балете, сама захотела побывать в театре, но все же отворачивалась и не говорила ни да ни нет по поводу свадьбы. Что-то ее сдерживало. Ноги у Вари замерзли, но расставаться с Сергеем Ивановичем ей не хотелось. Стоять на морозе вовсе было невозможно, и они ходили кругами по шумной площади, покупали блины с медом и с икрой, горячий чай. Смеялись над скоморохами, ряжеными. Повсюду были толпы веселых людей, очереди и к блинам и на карусель. К кукольному театру было не пробиться. Кто-то пытался достать сапоги с верхушки гладкого обледенелого столба, кто-то бил молотом, меряясь силой удара. Силач, обнаженный по пояс, вызывал добровольцев на борьбу. Да еще всюду сновали коробейники, лоточники и вездесущие мальчишки. Потом народ потянулся к костру с чучелом Масленицы.