Телега подъехала к барскому дому. Во дворе что-то происходило: девки, мужики, пацанята носились по двору, лаяли с подвыванием собаки. Оказывается, выпроваживали незваного гостя — чужой пес весь в лишаях, проплешинах, забежал во двор, вот Петька и распорядился прогнать его, а то, не дай Бог, какую еще заразу принесет, заразит барскую свору. Николя и Ефим с крыльца разглядывали эту кутерьму. Наконец к ним подбежала запыхавшаяся девка. Ефим с важностью представил гостя. Николя вошел в дом. Девка неслась вперед, возвещая на весь дом пронзительным голосом о прибытии гостя. Семена Семеновича дома не оказалось, к нему вышла Евдокия. Она сообщила, что Варя с хозяином в отъезде, гостят у родни барина. Вернется барин дней через десять. А свадьба точно будет, только не решили, когда — раз уж гость знает об этом, она не стала опровергать.

Говорила Евдокия как-то неприветливо, глядя в сторону, гостить не приглашала. Семен Семенович по просьбе графа приказал никому не говорить про Варю правду, пусть все думают, что она в гостях, может быть, граф еще и женится на ней. Потому Евдокия и твердила эту ложь. Распорядилась покормить гостя и побыстрее ушла, чтобы не расспрашивал.

С облегчением услышал Николай известие о Вариной свадьбе. Было немного обидно, что Варя так быстро полюбила другого, но он и сам, хоть и был влюблен в нее, однако уже поглядывал на гимназисток. Так теперь можно было не обижаться на родителей — видно, правильно отец поступил. А если бы Варе было здесь плохо? Куда бы он ее забрал? Да и как? Выкупить — денег не было. Теперь нашлось самое лучшее решение всех проблем: Варя счастлива, ее считают хозяйской племянницей, замуж выдают за графа. А что может предложить ей бедный студент? Нет, прав был отец. Николай спросил, как ему доехать обратно до городка П. Евдокия позвала управляющего, и тот распорядился запрячь двуколку. Так благополучно закончилась экспедиция Николя по спасению Вари. С чистой совестью ехал он домой. Главное, о родителях теперь можно было думать по-прежнему с уважением. Жаль, что не увидел Вареньку, но, может, и к лучшему. А то вдруг бы она передумала со свадьбой. Ведь точно она его любила.

8. Другая жизнь

В это время Варя шла по улице, высматривая модную лавку. Выбрала магазин побольше, побогаче (здесь решила она представляться француженкой) и вошла. Молоденькая продавщица отвела ее к хозяйке. Та ей понравилась. Решительная, быстрая в движениях. Она расспросила Варю, откуда, где жила, чем занималась.

Варя уж заранее подготовила историю. Мать ее была гувернанткой в богатом доме. Прожили там много лет. А сейчас матери не стало, и ей, Варе, предложили уехать. Никаких рекомендаций у нее не было. Поверила ей хозяйка или просто пожалела, но Варю оставили. Выделили ей комнатку на втором этаже над магазином, у черного хода. Объяснили обязанности.

Хозяйке, Елене Павловне, было около сорока, но выглядела она молодо. Варя сильно удивилась, узнав, что у нее есть взрослый сын. Магазином Елена Павловна владела не так давно, и до сих пор ей иногда приходилось самой обслуживать клиенток, если две продавщицы не успевали справляться с работой. Надо было принять еще одну, но не хотелось брать неграмотную девку. Элен искала француженку — это придало бы особый шарм ее магазину. Она взяла Варю без всяких рекомендаций, без опыта, единственно за знание французского, за внешний вид, за хорошую одежду.

История Елены Павловны была очень необычна, редкий случай: женщина стала владелицей салона. Замуж Елена вышла рано. Она была единственным и поздним ребенком, и родители поспешили выдать ее замуж, так как боялись помереть, оставив одну. Брак оказался неудачным. Муж Елены, Всеволод Игнатьевич, казался до свадьбы очень энергичным, деловым человеком, потому Павел Кузьмич его и выбрал, но после свадьбы тот сильно изменился. Приходя вечером домой, лишь лежал в гостиной на диване и на все предложения — прогуляться ли, сделать ли что-нибудь — отвечал одно: «А ну его на х…». На работе был криклив, шумен; дома отмалчивался, почти не разговаривал. Главным для него в любом разговоре было доказать всем и каждому, что он лучше и умнее других. Оттого и не было у него друзей. Слишком кичлив, особенно если выпивал, а выпивать стал часто, выпив же, любил поспорить. И с женой отношения у него не заладились, и с ее родителями. Он и до свадьбы особой влюбленности не выказывал, а уж после и вовсе никакого внимания Елене не уделял. За всю жизнь для нее не нашлось ласкового имени: так и звал — Елена. В семье не было тихих вечеров, неспешных бесед. Не было ласки и внимания, единодушия. Сева всегда высказывал мнение, отличное от мнения жены или ее родителей. Доходило до смешного. Как-то, увидев несущуюся пролетку, Елена охнула: «Разобьются!» — муж тут же возразил: «Ерунда, все зависит от кучера. Если он хороший, так справится с лошадьми…» И надо же было случиться, в тот же день, спустя пару часов, Елена из окна увидела стремительно мчащуюся повозку и сказала: «Да ничего с ними и не случится, возница справится…» Супруг тут же возразил: «Много ты понимаешь! Не все зависит от возницы, а вдруг собака выскочит на дорогу — лошади испугаются и разобьют возок!»



И так было во всем. По любому пустяку он начинал ненужный спор. С годами Елена приучила себя говорить только самое необходимое, ведь каждое слово могло вызвать ссору. Что бы ему ни предложили, сначала он отвечал «нет». Чтобы добиться желаемого, нужно было разговор начинать с отрицания: «Жаль, что мы не можем себе позволить…»; или: «Это, конечно, невозможно, а как было бы хорошо, если…». Тогда супруг возражал и мог выполнить желание Елены, но было так утомительно каждый раз продумывать эти маневры.

Пьяным Сева становился еще более вздорным. Оскорблял стариков — родителей Елены. Это у него получалось, однако выразить какую-то мысль не мог. Говорил несвязно, бессмысленными фразами, забывал слова, не заканчивал предложения. Пьяным долго не мог заснуть: все вскакивал, куда-то бежал. Зато на следующий день после пьянки отсыпался, мог все дела бросить, проспать сутки. Вставал только поесть и снова заваливался спать. Постепенно вся жизнь у них стала складываться из этих циклов: день — два пьет, день отсыпается, на третий работает, потом все повторяется. Спасибо, управляющий у него был хороший, сам выполнял всю работу.

Родители Елены совсем состарились, зятю не перечили, молчали, боялись еще сильнее навредить дочери. Павел Кузьмич, занимался торговлей. Он-то надеялся, что зять возьмет на себя его дело, соединит со своим, расширит. Но потом, узнав Севу поближе, решил не торопиться с объединением, и правильно сделал. Павел Кузьмич имел двухэтажный дом в центре города, на хорошем, людном месте. На первом этаже располагалась мануфактурная лавка. Маленькую комнатку, рядом с черным ходом, занимал старик — истопник, живший у них уже много лет, он же был и сторожем; другую комнатку, на первом этаже, сдавали портнихе. Женщина эта, Акулина, шила хорошо, к ней ходили богатые клиентки, заглядывали они и в лавку, что тоже способствовало торговле. Уже выйдя замуж, Елена полюбила сидеть у портнихи, знакомилась с клиентками, беседовала. Эта комнатка стала чем-то вроде женского клуба — единственным развлечением для Леночки. Имелся в доме и цокольный этаж, он был занят под склад. Родительская спальня также располагалась на первом этаже, а весь второй этаж после свадьбы они отдали дочери. На втором этаже за кухней была еще одна отдельная комнатка для прислуги с выходом на черную лестницу.

В восемнадцать лет, через год после свадьбы, Елена родила сына. Роды были очень тяжелыми, и больше детей у нее не было. Сын Алешка стал всем для Елены и для ее родителей. Всю свою жизнь теперь она посвящала ему. Хотя няньку и нанимали, но мать проводила с ребенком почти все время. Она с ним и занималась, когда подрос. Сама Елена получила хорошее образование и многое могла передать сыну. Алешка не отрывался от нее. Сева не проявлял к нему никакого интереса, так же, как и к жене.

Говорят, ночь помирит… Но и в постели она не знала радостей. Почти до сорока лет не могла понять, что же хорошего находят женщины в любви, как они могут еще и мужьям изменять, какая в этом радость — посреди ночи толчок локтем в бок, давай, быстрее. При этом еще и оскорблял ее: «что ты за баба», «лежишь, как бревно», «рыба». И при встречах, после деловых поездок, муж никогда не обнимал ее, не целовал, лишь лез под юбку. Особенно нравилось ему щупать жену, когда в соседней комнате находились ребенок с няней, служанка или родители жены. Елена дергалась, в испуге шарахалась в сторону, боялась, что кто-нибудь войдет. Чувствовала она себя в это время курицей, которую крестьянка проверяет — снесет яйцо или уже снесла.

Как-то днем она сказала ему:

— Хоть бы обнял меня.

— Зачем тебя обнимать, у тебя же сейчас женские дела, — равнодушно ответил он.

Была у Севы к тому же гадкая привычка подглядывать. Любил подкрасться незаметно и наблюдать за интимным туалетом жены. Понять это было невозможно — ведь он имел полное право войти и смотреть открыто, но нет, тайком, украдкой было ему интересней. Заставала она его и за подглядыванием за прислугой, видела, как он затаив дыхание, наблюдает за тем, как служанка, в жару скинув кофту, обмывала под умывальником потные подмышки, полную грудь. Старики также неоднократно видели его затаившимся у двери служанки, но дочери ничего не говорили — его уж не исправишь, а ей лишняя обида.

Когда сыну исполнилось пятнадцать лет, Всеволод Игнатьевич отвез его учиться в столицу, поселил у своих бездетных родственников. В этой поездке он задержался надолго, потом съездил еще раз, зачастил с поездками. Елена тосковала по сыну, думала, что и муж скучает по нему, оттого и ездит часто. На Святки сын приезжал повидаться. Он был рад матери и деду с бабкой, но быстро заскучал по новым друзьям. Все его разговоры были о них. Общих тем не стало. Елена поняла, что казавшаяся такой прочной нить их взаимопонимания быстро порвалась.