Дороти Иден - Говори мне о любви

Итак, осенью 1881 года двадцатичетырехлетняя Беатрис Флоренс Боннингтон стояла в подвенечном платье.

Три женщины хлопотали вокруг нее – мама, мисс Браун из отдела «Мода для леди» в папином магазине и служанка Хокенс: каждая из них хотела приложить усилия, чтобы сделать невесту прекрасной.

Материал, над которым они трудились, был не очень многообещающим. Беатрис не питала иллюзий относительно собственной внешности. Она была небольшого роста и приятно пухленькая. А так как, чтобы казаться выше, она держала высоко голову, то производила впечатление высокомерной, какой, в сущности, никогда не была. Что еще? Серые глаза и свежий румянец на лице, как у деревенской девушки, хотя она всю жизнь провела в городе, густые непослушные волосы – белокурые, теплая улыбка. Обычно она бывала серьезной, но когда на лице ее появлялась улыбка, то выглядела девушка гораздо привлекательней.

Сейчас, одетая в тщательно отделанное дорогое подвенечное платье, которое выбрала для нее мисс Браун, Беатрис казалась строгой и сдержанной, не выдавая беспокойных размышлений, смешанных с тревогой и радостью, с ожиданием счастья и откровенным неверием в него.

Несмотря на то, что маленькая Беатрис выходила замуж, она, по собственному признанию, и сейчас мечтала стать владелицей магазина, как папа. Но пока она готовилась к свадьбе. Ее давняя служанка Хокенс уверяла, что невеста, несомненно, одета изысканно.

Замужество Беатрис в данный момент стало гвоздем сезона.

Никто, конечно, не обманывался относительно романтических отношений между женихом и невестой, как и сама Беатрис. В этот день она работала так же целеустремленно, как и ее папа, который вел переговоры о важной торговой сделке.

Она всегда знала о методах бизнеса, несмотря на юный возраст, и по настоянию папы посещала его новый большой магазин на Бейсвотер Роуд, находившийся недалеко – между Марбл Арч и Оксфорд-стрит, где всегда царила сумятица. Это был «Универмаг Боннингтона».

Она начала посещать магазин еще девочкой, и, когда входила туда в отделанной мехом шапочке, с меховой муфтой, ее голова была еще на одном уровне с отполированными прилавками красного дерева.

Беатрис помнила, как шла вниз, через узкие проходы, и что ее сопровождала мама. Девочка видела самодовольных, но в то же время почтительных продавцов, одетых в черное, напомаженную голову администратора, который оправдывал свое предназначение, впечатляющую позолоту комнатушки, где производились денежные расчеты и откуда папа наблюдал за своей империей.

Эти экскурсии всегда были для нее опьяняющими, потому что они придавали Беатрис чувство собственной важности, чего ей не хватало в другой части ее жизни. Дома ее считали несмышленым ребенком, который под стол пешком ходит. Она слушалась матери – энергичной женщины, или смиренно покорялась распоряжениям гувернантки. Ее считали простым и вялым ребенком, и никто никогда не пытался узнать, что она чувствовала на самом деле.

Но в папином магазине, который так впечатляюще вырос из маленькой галантереи и который она должна унаследовать от своего отца, она была мисс Беатрис, «крон-принцесса», с тех пор как у постоянно разочарованного папы так и не появился «крон-принц».

Не считая того, что Беатрис была удовлетворена лестью персонала, она целиком наслаждалась магазином. Она входила в него, как в пещеру Аладдина, околдовавшую ее.

Целый каскад кружев и французских лент, огромные веера из страусовых перьев, шляпы, украшенные цветами, похожими на пышную растительность вечно цветущего сада, духи во флаконах граненого стекла, ряды элегантных ботинок с блестящими пуговицами, кружевные и гофрированные оборки на нижних юбках и дамских сорочках, прозрачная холодящая материя в индийских комнатах, не говоря уже о богатых атласах, парче и бархате… Все это оставляло яркое впечатление у ребенка и вызывало страстное стремление к красоте.

Ей доставляли наслаждение прогулки с мамой по магазину, остановки, чтобы переброситься несколькими фразами с папой, слишком короткие, потому что у него всегда находилось много дел, ему некогда было разговаривать с людьми, которых он мог увидеть дома утром и вечером.

День в магазине всецело принадлежал священным персонам – покупателям.

Когда папа не считал соверены, которые выгребал из маленьких ящичков, двигавшихся с шумом над его головой, или не смотрел проницательно на свои владения, тогда он сидел в своем офисе в окружении бухгалтерских и инвентарных книг или совершал обход, наблюдая за персоналом в каждом отделе, бесшумно появляясь за прилавками, выслушивая и критически оценивая их умение продавать, наслаждаясь, когда они, заметив его присутствие, из кожи лезли, чтобы показать свои способности.

Он был для них стимулом, они испытывали благоговейный трепет перед ним. Он был для них, как говорила мама, символом успеха и держал каждого из них в постоянном напряжении.

Маленькая Беатрис, которая ростом была не выше прилавков, не чувствовала этой напряженности и знала одно – она не боится папы. Папа был внушительной фигурой, с живыми черными глазами и черными усами, и он никогда не скрывал своего разочарования, что Беа не мальчик, но он был ласков с ней, когда не занимался бизнесом. Беатрис любила папу, потому что в ее жизни больше некого было любить. Мама, которая меняла платья по шесть раз в день и тратила неимоверное количество времени, стоя перед зеркалом, воспринималась ею, только как тело, на которое надевались дорогостоящие платья.

Со временем, когда Беатрис исполнилось десять лет, она поняла, что с деньгами надо обращаться бережно, возможно, потому, что у мамы они текли как вода сквозь пальцы.

Когда предприятие Боннингтона стало расширяться и пользоваться успехом, папа убедился, что надо построить новое здание для магазина и жилой дом в фешенебельной части Хемпстеда, недалеко от Хиса. Этот новый дом был совсем другим по сравнению с маленьким старомодным, в котором они провели предыдущую жизнь (на заурядной улице Кентиш Таун). Теперь мама имела право создать здесь атмосферу, соответствующую ее вкусам: она застелила полы темно-коричневыми коврами и повесила темно-коричневые шторы. Это был модный цвет и одновременно практичный, учитывая постоянный дым от горевшего каменного угля и грязно-желтый туман зимой. Мама убедила папу, что тяжелая дубовая мебель выглядит роскошно, особенно если украсить дом в викторианском стиле – серебром, канделябрами, жаровнями, подносами и чайными сервизами. А вышколенная прислуга научится все это чистить и полировать длинные столы красного дерева, и тереть до блеска обеденные приборы.

Мама начала чувствовать себя хозяйкой. Ей хотелось, чтобы в дом приходили люди, тем более что Беатрис уже выросла и ей пора было заводить себе друзей.

Первые шаги, разумеется, были направлены на поиски школы, где она могла приобрести наиболее подходящих друзей. Ведь теперь их семья стала преуспевающей, а если папа реализует свои честолюбивые замыслы, то они будут богатыми.

Так, когда Беатрис исполнилось двенадцать лет, она вырвалась из когтей гувернантки, которая чересчур опекала ее. Но девочка оказалась не более счастливой в женской школе, которую мама в конце концов нашла для нее. Там учились дети высших классов – одни снобы.

Беатрис всегда была одинокой и застенчивой, она раскрывалась только перед людьми, которые ей нравились. Не было у нее друзей-сверстников. Ее любимым занятием были экскурсии в папин магазин в торговой сердцевине Лондона. Она бродила по улицам, где на тротуарах толпились покупатели, останавливаясь перед витринами, где зимой слякотные дороги, а летом душно и пыльно, где царила неразбериха конных омнибусов, экипажей, фургонов, тачек, где улицы кишели разносчиками с их передвижными лотками…

Когда в школе она играла на рояле a'part,[1] это больше походило на part,[2] но ее форте ужасало классную даму. А ведь тут она должна была приобрести себе друзей и получить приглашения в лучшие дома Хиса. Не в тс дома, которые были богаче, чем ее собственный, но в старинные, составляющие часть истории, где жили воспитанные, высокой культуры люди.

Мама овладевала мастерством портнихи в отделе «Мода для леди» (о чем теперь никогда не упоминалось), и Беатрис пришлась не по вкусу истэблишменту, – это общество было слишком амбициозно для единственного ребенка торговца.

Беатрис даже в этой снобистской школе, принадлежавшей миссис Фолкнер, ухитрялась оставаться самой собой, хотя она так же, как другие девочки, училась играть на рояле, петь, мучаясь, что у нее хриплый голос, танцевать вальс и польку, различать названия полевых цветов, рисовать акварели, говорить по-французски и по-немецки и вести утонченную беседу за обеденным столом.

Все это, думала она, было сплошной потерей времени, тогда как ей необходимо практическое образование, которое пригодилось бы однажды, когда она будет владелицей фирмы «Боннингтон». Она ничего другого не хотела делать, исключая замужество по любви, хотя позже, и это ей казалось невозможным, – она абсолютно реалистично относилась к себе и знала, что нет такого молодого мужчины, который страстно влюбился бы в нее, в обыкновенную девушку с такой физиономией и фигурой, но она не позволяла себе слишком задерживаться на этой мысли.

Мать настойчиво утверждала, что у нее одна цель в устройстве судьбы дочери – выдать ее замуж. Папа соглашался, но задумчиво наблюдал за спокойной неэффектной дочерью.

Позже Беатрис сделала хорошие предложения, как привлечь покупателя (например, открыть индийскую комнату, где продавали бы приданое многим молодым женщинам, отправлявшимся в Индию к женихам или ищущим себе мужа), и отец пришел к заключению, что у маленькой Беа блестящий практический ум, почти мужской, и будет лучше, если она не приобретет себе мужа и не окунется в семейную жизнь. Несмотря на это, считал он, мать была права: Беа должна выйти замуж. Незамужняя женщина наполовину обездолена, как мисс Браун, с ее тощей фигурой, из отдела «Мода для леди».