Однажды ночью, когда они лежали в объятиях друг друга, удовлетворенные и покрытые капельками пота, Тирль спросил ее, как она чувствует себя, живя вместе с ним.

– Разве ты не видишь, что я чувствую себя абсолютно свободной и раскрепощенной. У меня будто крылья выросли. Твоя жизнь всегда была безоблачной, и ты не представляешь, что значит чувствовать себя, по сути, пленницей. Ты такой мягкий.

– Это только сейчас. А вообще-то не такой уж я и мягкий, – пробормотал он немного обиженно.

– Да нет, глупый гусь, я не бесхарактерность имею в виду. Я хотела сказать, что ты не злобный и не жестокий по натуре, и ненависть для тебя ничего не значит.

– Это звучит так, как будто я и не мужчина вовсе, а пустое место. Но ты же видела шрамы на моем теле. Я в любом бою не дрогну.

– В турнирном бою – да, но способен ли ты убивать? Сможешь ли ты посмотреть в глаза человеку, а потом хладнокровно уничтожить его?

Он взял ее руки в свои.

– Я убью любого, кто посмеет хоть пальцем тебя тронуть.

– В этом случае, возможно, – вздохнула она, не зная как еще попытаться втолковать ему, что имеет в виду. Он понятия не имел, что такое – сгорать от ненависти. Слово «ненависть» было для него пустым звуком, тогда как другие ради нее готовы истребить все живое на своем пути.

– А ты сможешь посмотреть в глаза человеку и убить его? – в свою очередь спросил он.

– Если он из Говардов, – выпалила Зарид, совершенно не подумав, и потом пришла в ужас от того, что наделала.

– Я – Говард, – спокойно сказал Тирль. – Так ты в состоянии посмотреть мне в глаза и убить?

Зарид не знала, как оправдываться. Но о каком убийстве может идти речь? Или все-таки может? Если бы он угрожал расправой одному из ее братьев, как бы она поступила?

Она передернула плечами, потом посмотрела на него.

– Я уже много раз смотрела тебе в глаза, убивая тебя при этом. У тебя выносливости – ноль. Ты – тюфяк и рохля, который пищит: «Довольно!» всего лишь после нескольких часов непрерывного совокупления. А мы, Перегрины… – Ей пришлось прервать свою тираду, потому что он снова начал целовать ее.

Это случилось в середине третьей недели, когда счастью и беспечному существованию Зарид пришел конец. Уже давно рассвело, но за последнее время она так обленилась, что даже не собиралась вставать. Однако ее покой внезапно нарушил один из людей Тирля, вихрем ворвавшийся в комнату.

Его лицо было багровым от напряжения, на лбу вздулись вены, он задыхался так, что едва смог выговорить:

– Они приближаются.

Зарид приподнялась, протирая глаза. Она так привыкла к беззаботной жизни, что опасность казалась ей чем-то далеким, нереальным, давно забытым. Она видела, как Тирль кивнул.

– Сколько их? – спросил Тирль.

– Сотни. И вооружены до зубов. Тирль кивнул опять.

– Поднимай людей. Но помни приказ: оружия не применять. Теперь предводители этой армии – мои родственники, и я не хочу кровопролития.

При упоминании о крови с Зарид моментально слетел сон. Она села, подтянув к груди одеяло.

– А что произошло?

Тирль отпустил посланника, потом повернулся к жене.

– Твой брат наступает на нас во главе армии. Думаю, он собирается убить меня и забрать тебя домой.

Кровь словно застыла в жилах Зарид, она не вымолвила ни слова. Потом подвинулась к краю кровати, намереваясь соскочить на пол, но Тирль удержал ее за руку.

– Эй, куда это ты собралась?

– Я пойду навстречу брату. Я не позволю убить тебя. Ты столько хорошего для меня сделал. Его рука сжала ее плечо.

– Я сделал для тебя много хорошего несмотря на то, что я Говард. – Его голос звенел сарказмом. – А теперь ты собираешься бросить меня.

– Я собираюсь предотвратить резню! – крикнула она.

– Ты собираешься лично заняться этим? – мягко переспросил он, делая упор на «лично».

– Да. – Ее мозг лихорадочно работал. – Я скажу ему, что сама хотела выйти за тебя замуж. Скажу Рогану, что была ослеплена страстью. Это он должен понять. Хотя мой брат считает, что кодекс чести – превыше всего. Он бы никогда не позволил страсти завладеть собой настолько, чтобы позабыть из-за этого о чести и сделать то, что сделала я. Он бы скорее умер, чем женился на ком-то из семьи его заклятых врагов. Враги останутся для него только врагами до конца дней. Судьба врага его никогда не будет волновать, как.., как меня.

Тирль хранил напряженное молчание все время, пока она изливала на него этот поток красноречия. Он просто смотрел на нее.

– Ты что, так и намерен сидеть тут целый день? – набросилась она на мужа. О том, что это, возможно, их последний день вместе и что ей больше никогда не суждено увидеть его снова, Зарид старалась не думать. Она была уверена в том, что брат никогда не позволит ей остаться с Говардом. Роган будет настаивать на расторжении брака и добьется его, заявив, что сестра вышла замуж без его, опекуна, разрешения.

– Почему ты так странно смотришь на меня?

– Ты все еще продолжаешь видеть во мне Говарда, а не просто человека. Ты считаешь меня полной размазней, но в то же время думаешь, что твой бешеный братец абсолютно всесилен. Неужели ты не понимаешь, что не все проблемы можно решить путем применения грубой силы? Она покачала головой.

– Посмотрим, как ты запоешь, когда брат приставит к твоей груди клинок, как раз напротив сердца. – Она подбежала к сундуку и вынула оттуда одежду, которую ей в свое время одолжил поваренок, а затем начала быстро натягивать ее.

– Нет! – Тирль спрыгнул с постели. – Ты больше не мальчик. Слышишь? Ты не мальчишка из семьи Перегринов. Ты женщина из семьи Говардов.

– Ничего подобного! – возмутилась она, швыряя одежду на поя. – Не смей называть меня Говардом. Я не Говард и никогда им не стану. Говарды – мои враги.

Он подошел к ней и обвил ее руками.

– Тише, тише, любовь моя. Все будет хорошо. И не бойся ничего. Я ни за что не отдам тебя твоему брату. Она рванулась из его объятий.

– Он будет сражаться с тобой! Ну как ты не понимаешь! Мои братья ненавидят Говардов. За право прикончить тебя Роган готов заплатить даже собственной жизнью. Только я могу остановить его, но для этого я должна выйти к нему.

Он улыбнулся.

– Выходит, как ни крути, идти тебе придется. Но только рядиться в эти тряпки я не позволю. Прошли те времена, когда ты бегала в облике мальчика. Наденешь то платье, помнишь, вытканное золотом. Ты дашь понять своему брату, что стала женщиной.

– Единственное, что я ему этим докажу, – это то, что на деньги Говардов можно купить кучу платьев, стоимость каждого из которых превышает доход со всех поместий Перегринов, – пробурчала Зарид. Она была задета, очень задета тем, что его, казалось, совершенно не заботит, что, быть может, они скоро расстанутся навсегда. Она пойдет к своему брату, а ее брат… Боже" ей даже подумать страшно о том" какое наказание ее ожидает за то, что она сделала.

– А что же мне надеть? – размышлял вслух Тирль.

– В такую минуту ты можешь думать о том, что тебе надеть? Ты забыл, что меня скоро здесь не будет, перед кем же ты собираешься щеголять нарядами? – «А еще я никогда не научусь читать как следует, – думала она. – У меня никогда не будет детей и мужа, который бы так заботился обо мне и так меня любил».

– А как ты полагаешь, чем еще можно поразить твоего брата, как не богатством? Или мне все же лучше вырядиться в кольчугу? Не знаю, что и выбрать – доспехи или камзол, сверкающий серебром. Ты не находишь, что мы бы чудесно гармонировали – ты в золоте, я в серебре? Однако, боюсь, что твой брат все же захочет померяться со мной силами, а серебро – штука довольно непрочная. К тому же, с него чертовски тяжело смывать кровь.

Зарид в отчаянии шлепнула себя рукой по лбу.

– Мой брат двинул на нас целую армию, а ты стоишь тут и разглагольствуешь об одежде. Неужели у тебя нет ни капельки здравого смысла? Неужели тебе все равно, что мы больше никогда не увидимся? Что сегодня я должна буду вернуться в свою семью? – На ее глаза наворачивались слезы. – Я всегда знала, что все хорошее очень быстро кончается. И вот моей спокойной жизни тоже пришел конец.

В ответ на это Тирль обнял ее за талию.

– Посмотри-ка на меня и послушай, что я тебе скажу. Ты считаешь своего брата самым могущественным человеком на свете, но это не так. Раньше ты постоянно напоминала мне, что я Говард, но теперь, кажется, сама забыла об этом. У меня столько людей и денег, что я могу разбить тощенькое войско твоего брата в пух и прах.

Глаза Зарид расширились от ужаса, и она попыталась вырваться, но он не пускал ее.

– Я сказал тебе, что могу это сделать, а это еще не значит, что я это сделать собираюсь. А собираюсь я всего лишь выйти навстречу твоему брату.

– Не надо, – прошептала она. – Он убьет тебя.

– Правда? Но ты сказала, что честь для него превыше всего. Разве у него поднимется рука на человека, который является не только его кровным родственником, но и, фактически, братом благодаря браку с его сестрой. Посмеет ли он убить человека, который сам сдался на его милость?

– Я не пущу тебя. Я пойду к нему сама. Он хочет вернуть меня. Ты не знаешь Рогана. Его семья для него – все.

Тирль приблизил к ней лицо.

– А ты – все для меня. Ты что, думаешь, что я вот так просто позволю тебе меня покинуть. Думаешь, я соглашусь потерять тебя после того, как потратил столько времени и усилий, чтобы тебя завоевать?

– Я.., я не знаю. Я не знаю, что я думаю. Но одно я знаю твердо – мой брат тебя убьет.

– Твоему хиленькому братцу трудновато будет справиться с Говардом. – Перехватив ее гневный взгляд, он засмеялся. – Вот теперь я узнаю ту женщину, которую всегда любил. А теперь, давай-ка одеваться, а не то твой брат может ворваться сюда с минуты на минуту и застанет нас нагишом. Я все-таки предпочитаю серебро. Учитывая крутой нрав твоего брата, можно предположить, что появление Говарда в полном боевом снаряжении он воспримет как приглашение к схватке, а я чертовски устал после ночного-сражения в постели с другим Перегрином.