Александр Прозоров - Государева избранница

– Пошли… Я знаю, куда тебе сейчас надобно…

Он спустился на этаж, вывел Анну Ильиничну на заснеженное нижнее гульбище, прошел по нему до храма Спаса на Сенях, толкнул церковную дверь.

– Савватий! Ты здесь, протопоп?

– Да пребудет с тобою милость Господа нашего, Борис Иванович, – в углу поднялся с колен монах, широко перекрестился и низко поклонился алтарю.

– Коли хорошо молиться о нас будешь, протопоп, его милость нас не оставит.

Священник укоризненно покачал головой, однако на дерзость сию отвечать не стал. Повернулся к иконостасу, снова размашисто перекрестился и смиренно спросил:

– Что привело тебя в храм Господень в сей неурочный час, боярин?

– Я желаю обвенчаться, Савватий. Ты способен совершить сие таинство?

– Вот уж от кого не ожидал так не ожидал, Борис Иванович, – повернулся к прихожанину священник, оказавшийся совсем молодым мужчиной лет тридцати на вид. Смуглым, узколицым, со впалыми щеками, небольшой остроконечной бородкой и большими темными глазами. – С чего ты вдруг решил жениться на старости лет?

– Все вокруг женятся, все вокруг радуются, – пожал плечами боярин Морозов. – Почему бы тогда и мне не испробовать сию шалость?

– Как учит нас Священное Писание, жена добродетельная радует своего мужа и лета его исполняет миром, – кивнул монах. – Я одобряю твое желание, Борис Иванович. Когда ты полагаешь свершить сие таинство?

– Сейчас, – ответил боярин Морозов.

– А кто невеста?.. – вдруг прошептала боярышня Милославская, наконец-то перестав всхлипывать.

– Ты, – ответил царский воспитатель и поднял ее руку. Снял со своего мизинца перстень с изумрудом и примерил к безымянному пальцу девицы.

– Ты хочешь взять меня замуж? – Голос Анны Ильиничны вдруг стал глубоким, почти утробным.

– Да, – кивнул Борис Иванович. – Ты смотри, кольцо аккурат по размеру. Можно будет даже не менять.

– Почему ты вдруг решил на мне жениться? – сглотнула великовозрастная девица.

– Все вокруг счастливы, все вокруг радуются, – ответил боярин. – Так почему бы заодно не сделать счастливой и тебя? Ты сказывала, тебе для сего достаточно выйти замуж? А я уже тридцать лет как вдовец. Препятствий никаких.

– Ты не шутишь, боярин? – не поверила в подобный поворот заплаканная девица.

– Господь свел нашего царя с Марией вопреки их судьбам и всем нашим стараниям, Анна Ильинична, – снял перстень с безымянного пальца боярин Морозов. – Токмо своею Божьей волей. Сие вышло столь очевидно, что даже я начал верить в провидение. Оное провидение сегодня дало мне совет жениться и привело тебя в мои объятия. Посему я готов рискнуть. Но ты, Анна Ильинична, с сим провидением не знакома и можешь отказаться в любой миг во время венчания.

– Нет… – мотнула головой боярышня.

– Нет так нет. – С явным облегчением царский воспитатель зажал перстни в кулаке.

– «Нет», значит, не откажусь! – нежданная невеста обеими руками вцепилась в пояс боярина Морозова и не позволила ему отступить ни на вершок. – Я согласна! Согласна…

– Коли так… – Борис Иванович отвел руку в сторону и разжал кулак. – Это наши обручальные кольца, протопоп. Начинай!

Когда двери церкви распахнулись снова, боярин Морозов уже поднимал платок, открывая свету заплаканное лицо Анны Ильиничны, осененное широкой счастливой улыбкой.

– Мы устали ждать, Борис Иванович! – громко сообщил князь Долгорукий, пропуская свою супругу вперед. – Никак не ожидал, боярин, что ты оставишь нас мерзнуть на улице, а сам предашься молитвам… – Он запнулся, смотря на царского воспитателя и сестру своей жены, неуверенно огладил бороду и сурово спросил: – Что здесь происходит?!

– Ты же знаешь, Дмитрий Алексеевич, – слегка повернул к нему лицо боярин Морозов. – Женщин никогда, ни на одну минуту нельзя оставлять наедине с чужими мужчинами.

А затем Борис Иванович наклонился вперед и крепко поцеловал боярыню Анну Морозову в горячие соленые губы.

7 февраля 1649 года

Москва, Кремль, Престольная палата Теремного дворца

Главная зала новых хором сияла золотом. Золотые стены, золотая лепнина, золотые своды, золотые лики святых, стоящих по кругу под самым потолком, покрытым сусальным золотом. И только три высоких сдвоенных окна переливались всеми цветами радуги, ибо были собраны из множества разноцветных стеклянных ромбиков.

В Престольной палате теснились вдоль стен множество бояр, иные из которых были одеты в драгоценные ферязи и даже шубы, иные – в немецкие кафтаны, а многие предпочли черные монашеские и расшитые святительские рясы. Так же разнообразно выглядели и женщины. Одни предпочитали носить самые обычные парчовые сарафаны, больше похожие на колокола, поверх которых были наброшены меховые охабни и шубы, другие одевались в платья с широкими пышными юбками и сильно приталенным верхом; с грудью, каковую не прятали под дорогими тканями, а приподнимали ими. Причем многие явственно, даже неестественно, перси свои преувеличивали. Дамы в немецких одеждах спасались от прохлады под подбитыми мехом плащами с собольей и бобровой оторочкой на вороте и по краям.

Сидели в этом зале только двое: сам государь Алексей Михайлович на высоком золотом троне и его возлюбленная царица Мария Ильинична, расположившаяся рядом с супругом, но на кресле примерно на три пальца ниже мужниного и со спинкой, сделанной ниже на три ладони.

В центре же залы напротив друг друга стояли двое мужчин: невысокий, но весьма упитанный пожилой монах с длинной седой бородой, одетый в серую суконную рясу и опирающийся на светло-коричневый посох из узловатого соснового корня. Перед иноком буквально приплясывал паренек лет двадцати в бархатном камзоле немецкого покроя, однако покрытом золотой вышивкой, в бархатном берете с пером и в высоких яловых сапогах.

– Вы слишком доверяете пустым фантазиям и пустой вере, отче, в то время как наука строится на фактах, и только фактах! – постоянно взмахивал руками с вытянутыми указательными пальцами паренек. Однако перстами он указывал либо на пол, либо на потолок, и потому оскорбленным себя никто из присутствующих не ощущал. – Какие вы способны предоставить доказательства фантазии о пребывании Солнца в центре нашего мира?

– Прежде всего, боярин Федор Михайлович, сии утверждения содержатся в трудах виднейших астрономов древности, – степенно ответил монах. – Таких, как великий Ариабхат или Абуль-Вада Бузджани…

– Я прошу прощения, отец Епифаний[27], – приложив руку к груди и уважительно поклонившись, перебил собеседника безусый и безбородый паренек. – Но не нужно запугивать нас великими именами! Достаточно назвать цифры, доказывающие вашу теорию!

– Пребывание Солнца в центре мира доказывается странными петлями, каковые описывают в небесах планеты. Они легко объясняются тем, что мы наблюдаем за ними со своего места, путешествующего вокруг Солнца по своей орбите.

– Но они же еще проще объясняются неравномерным движением самих планет по орбитам вокруг Земли, уважаемый Епифаний! – опять поклонился паренек. – Посему все сии примеры есть пустые умственные рассуждения. Токмо измеренные точными приборами величины являются критерием истины! А наблюдения за небом повествуют нам о том, что планеты неизменно обнаруживаются в местах, исчисленных согласно птолемеевским таблицам, помещающих Землю в центр мира, и никогда не попадают в точки, сосчитанные по кругам отца Коперника. Ошибки достигают пяти градусов, что недопустимо для действительно научной теории![28]

– Латинянский математик Иван Кеплер, используя учение отца Коперника, смог исчислить движение Марса, боярин, и оно совпадает с наблюдаемым в небе!

– Токмо одной планеты из шести, отец Епифаний! – В этот раз боярин вскинул палец к потолку. – Не потому ли, что орбиты прочих планет в учение польского священника никак не укладываются?

– Они просто не сосчитаны, Федор Михайлович!

– Если когда-нибудь и кому-нибудь удастся достоверно сосчитать движение планет по орбитам вокруг Солнца, то сию фантазию появится смысл обсуждать. Но до тех пор сии рассуждения остаются всего лишь пустыми домыслами! – Молодой боярин отскочил, развел руками и поклонился.

– Однако сию гипотезу вот уже много веков поддерживают самые уважаемые из ученых мужей! Астрономы, безусловно заслуживающие доверия!

– Вы опять ссылаетесь на авторитеты, отче! Требуете слепой веры в слова людей с громкими именами. Но разве мы говорим о вере, отец Епифаний? – размашисто перекрестился довольный собой паренек. – Мы обсуждаем науку. А наука опирается на факты!

– Достаточно! – вышел вперед боярин Морозов. – Я полагаю, мы в полной мере услышали оба мнения о строении звездного неба. Уважаемый отец Епифаний придерживается скорее философского взгляда на мир, изящного в своей простоте, а боярин Ртищев полагается на инструменты и расчет. Как полагаешь, Алексей Михайлович? – поклонился он молодому царю.

– Диспут получился крайне занимательным, – согласился государь. – Тебе понравилось, Мария?

– Да, – кратко кивнула государыня. – Но жаль, что нам так и не удалось услышать уверенного ответа. Лишь гадания, сомнения и недомолвки.

– Однако же боярин Федор Михайлович всяко доказал, что наукам многим он обучен, словом владеет уверенно, постижением знаний увлечен со всей искренностью, – снова поклонился своему воспитаннику боярин Морозов. – Посему полагаю, что его ходатайство об открытии нового университета для людей всех сословий достойно рассмотрения.

– Но нужно ли нам столько университетов, Борис Иванович? – усомнился юный государь. – Одно училище уже много лет в Чудовом монастыре детей боярских воспитывает, другое духовник мой открыть затевает вкупе с протопопом Аввакумом и митрополитом Никоном, теперича еще и боярин Ртищев о том же ходатайствует… Помню, еще и в Великом Новгороде об академии новой сказывали. Хватит ли у нас в державе учеников для столь многих просветителей?