– Так ведь встречаемся редко и токмо по радостным поводам. А супружество – это не только веселье. Мужу с женой и горестями, и тяготами делиться приходится. Сможем ли мы сей крест вынести? Не рассоримся ли?

– Чем же я тебе не угодил, Мария, что ты меня в сем подозреваешь?

– Третий раз проси! – не выдержала Анна, вместе с сестрами подслушавшая разговор. – По русскому обычаю, коли чего всерьез желаешь, три раза кланяться положено!

Юный царь покосился на старшую из сестер, затем опустился на колено перед Марией и взял ее за руку:

– Драгоценная моя Мария Ильинишна! Видит бог, никогда в жизни своей не любил я никого так же сильно и искренне, как тебя, и любить, вестимо, не смогу! Посему спрашиваю тебя, моя единственная, моя ненаглядная, моя желанная. Пойдешь ли ты за меня замуж, душа моя Мария?

– Конечно пойду, любый мой, желанный! – опустилась перед ним на колени девица. – Нечто ты, мой ненаглядный, хоть на миг в этом сомневался?

Она обняла царя всея Руси и крепко его поцеловала.

Алексей Михайлович облегченно перевел дух, перекрестился и поднялся, удерживая избранницу за руку.

– Тогда пойдем?

– Куда?

– Как полагается, в покои царицы!

– А может, не нужно?! – мотнула головой невеста. – Можно я с сестрами твоими останусь? Нам с ними хорошо. Верно, девицы?

– Да, да! – подхватили ее просьбу царевны и подбежали к ним, окружили. – Оставь ее с нами! Алексей, не забирай!

– Не знаю… Вроде как не по обычаю.

– Все по обычаю! – тут же ответила Мария. – Я ведь переехала в твой дом, разве нет?

– Наверное, да, – признал государь.

– Значит, можно! – подала голос Татьяна. – Я хочу ее в бирюльки обыграть! Она все время выигрывает, так нечестно!

– Бирюльки? – вскинул брови Алексей Михайлович.

– Мы каждый день перед сном играем, – ответила за всех Мария. – Но я не всегда выигрываю. Ирина с палочками куда ловчее.

– Танечка тоже зря прибедняется, – мстительно добавила Анна.

– Да будет так! – решил государь всея Руси и снова крепко обнял свою невесту. – До свадьбы ты останешься здесь.

* * *

Выбор государя Дума приняла не сразу. Не то чтобы кто-то пытался его отвергнуть, но поначалу бояре пожелали вернуться к привычному обычаю. Сиречь: провести новые смотрины и выбрать Марию на них законным образом.

Однако тут же стало ясно, что боярышня Милославская отбора в невесты не пройдет – ни по возрасту, ни по облику. Старая дева с не самым изящным телом и множеством изъянов – родинками, грубыми руками, неправильными чертами лица – для конкурса явно не годилась. Монашкам и повитухам ведь всего потаенного не рассказать, и глаза на «старуху» закрыть не прикажешь. А коли невесту мимо них откровенно проводить, к чему вообще сия затея? Шила ведь в мешке не утаить!

По счастью, осмотр царской избранницы лекарями показал, что, несмотря на возраст, в остальном девица здорова и к деторождению пригодна. После чего Дума, патриарх и государь пришли к общему согласию на условиях полной скромности: смотрины не проводить, однако же и торжественного обручения тоже не устраивать. Посему пятого ноября раб Божий Алексей и раба Божия Мария скромно обменялись кольцами в церкви Спаса за золотой решеткой, что стоит на гульбище Теремного дворца. Без какого-либо празднества и вдали от посторонних глаз.

Теперь их чувствам надлежало пройти должное испытание временем и столкновением характеров… Впрочем, все сии искушения ограничились желанием боярышни Марии вывести царевен на торг, повеселиться: посмотреть скоморохов, покататься с огромной горки, покачаться на качелях, покрутиться на гигантских шагах…

Няньки и прочие царедворцы стояли горой против подобного позора. Самые знатные женщины державы – и вдруг окажутся среди простых смердов! Да еще в самой гуще осуждаемой православной верой еретической потехи! Однако юные царевны, наслушавшись подружки, рвались на волю, словно соколицы из клетки, так что их свита даже сторожила выходы и постоянно жаловалась на смутьянку в Думу и самому государю.

Но Алексею Михайловичу очень быстро удалось усмирить бунтарок. Его сестры согласились не покидать Кремля в Москве – в обмен на увеселительные поездки в село Коломенское, в котором государь успел отстроить новый дворец сказочного вида[26]. Там были горки, качели, скачки, снежные крепости и прочие развлечения. В столице же царевны посвящали себя токмо молитвам и учебе.

Шестнадцатого января тысяча шестьсот сорок восьмого года государь всея Руси издал донельзя странный указ, запретив в сей день «кощуны, бесовские играния, песни студные сопельные и трубное козлогласование». Следуя уговору о скромности, венчание царя Алексея Михайловича и боярышни Марии Ильиничны прошло без обычного для царской свадьбы шумного и разгульного торжества – лишь под церковные песнопения и с малым угощением для самых близких родственников. А вместо обычной в такие дни раздачи милостыни нищим избранница попросила милости для семьи отвергнутой невесты…

И оно было немедленно даровано: гонец с указом о полном прощении и помиловании всей семьи бояр Всеволожских и даже возвышении Федора Родионовича в верхнетурские воеводы умчался в Сибирь на перекладных, дабы передать ссыльным благую весть уже на следующей неделе.

Впрочем, для государя вся эта суета не имела особого значения. Ведь в этот день он на совершенно законных основаниях завел в свою опочивальню ту, о которой мечтал каждый вечер в последние полгода. Ту, губы которой манили его при каждой встрече. Ту, голос которой вызывал в его душе трепетное томление. Ту, в глаза которой он смотрел и никогда не мог наглядеться. Ту, которую успел полюбить, потерять и обрести снова. Ту, дороже которой для него не осталось никого на всем белом свете…

Высокие двери закрылись, снаружи встали дружки, охраняя покой новобрачных, – и самые смелые мальчишеские мечтания юного государя впервые воплотились в явь…


26 января 1648 года

Москва, подворье князей Долгоруких

У расписных тесовых ворот спешился всадник в русских меховых шароварах и валенках, но вместе с тем – в коротком немецком полушубке с рысьим воротом и в округлой собольей шапке с высоким пером. Гость постучал кулаком в калитку, вошел в торопливо распахнутую створку, предоставив дворне разбираться со скакуном, быстро взбежал по ступенькам, коротко поклонился вышедшему за порог хозяину дома.

– Доброго тебе утра, Дмитрий Алексеевич! – боярин приложил ладонь к груди. – Прости, что тревожу столь нежданно, но мне срочно нужна твоя супруга!

– Что ты сказал, Борис Иванович?! – От подобных слов хозяин дома, вызванный холопами на крыльцо прямо в домашних тапочках и стеганом халате, слегка опешил. Решил, что ослышался.

– Государь уже девять дней не покидает своих покоев, – повел плечами боярин Морозов. – Без его утверждения многие срочные указы и распоряжения не имеют силы. Мне надобно получить от него если не приказы, так хотя бы подписи! Мне надобно увидеться с ним хотя бы на час-другой, пусть даже на полчаса! Однако Алексей Михайлович не хочет тратить на меня своего времени. Может статься, хотя бы его супруга пожелает увидеть свою сестру? Женщины, сказывают, любят делиться с подружками своими радостями.

– Ты хочешь, чтобы я отпустил свою жену с чужим мужчиной? – недоуменно переспросил князь Долгорукий.

– Насколько я помню, в твоем доме ныне пребывают три сестры Милославские, – чуть приподнял брови гость. – Если твоя супруга отправится во дворец вместе со своей сестрой и в моем уважительном сопровождении, это не причинит ущерба твоей чести?

– И в моем! – потребовал князь.

– Разумеется, Дмитрий Алексеевич! Я с радостью возьму тебя с собой! Однако опасаюсь, в покои государя тебя не допустят. Если он не желает видеть даже меня, своего воспитателя… – Боярин Морозов нервно передернул плечами. – Очень надеюсь, мне удастся проскользнуть хотя бы с сестрами царицы. Но коли гостей окажется слишком много, нас точно не пригласят. И хотелось бы отправиться побыстрее.

– Третьяк, заложи коляску и седлайте серого! – крикнул с крыльца вниз хозяин дома и слегка поклонился гостю. – Прошу в дом, Борис Иванович. Выпей сбитня, отпробуй пирогов. Я велю жене одеваться и позвать с собой сестру. У нас вроде как ее старшая, Анна, в тетках прижилась.

– С твоего позволения я подожду здесь, Дмитрий Алексеевич, – покачал головой боярин Морозов. – Я сыт и в большой тревоге.

Князь Долгорукий не обманул ожиданий. Уже спустя час он вышел, одетый в зипун и заправленные в сапоги пухлые меховые штаны, опоясанный наборным поясом с янтарными пластинками, с украшенной костяными накладками поясной сумкой и двумя ножами. Сиречь платье вроде бы и не немецкое, не иноземное, однако же и не тяжелая московская шуба с бобровой шапкой, без которой по сей день не являлись ко двору многие знатные бояре. Вдобавок князь Дмитрий Алексеевич отправлялся в Кремль без посоха.

Женщины выглядели тоже достаточно скромно: бархатные сарафаны, каракулевые душегрейки, подбитые куницей меховые плащи, собольи муфты. И, разумеется, сверкающие ожерелья, серьги, кольца. У Ирины Ильиничны на голове возвышался роскошный убрус – жемчужный с каменьями, Анне Ильиничне пришлось обойтись платком: бесплодные старые тетки, никем не взятые в жены, украшать свою голову, как известно, права не имеют.

– Едем! – поклонился им боярин Морозов и первым сбежал по ступеням вниз.

Воспитателя государя и дьяка сразу трех главных приказов стражники пропустили во дворец без единого вопроса, так что уже через час гости стояли возле покоев государя.

Дружки жениха охраняли двери бок о бок с рындами. Караулили достаточно весело: со стоящими на полу бочонками хмельного меда, блюдами с пирогами и жареным лебедем. Рынды в белых кафтанах выглядели достаточно бодро – их как-никак на посту меняли. А вот юный боярин Хитрово и князь Черкасский, сбросив свои ферязи и шапки, сидели на застеленном цветастой кошмой полу, привалившись спинами к стене, и сонно распевали, покачиваясь из стороны в сторону…