Борис Иванович склонил голову набок и слегка прищурился на широкоплечего мальчишку.

– Великий царь желает посоветоваться со своим воспитателем, дядька, – отвел взгляд Алексей Михайлович. – Как надлежит поступить, если слово дал одной, но любишь, как вдруг оказалось, совсем другую?

– Ты можешь любить кого угодно, мой мальчик, – пожал плечами Борис Иванович. – Сердце, оно такое. Сердцу не прикажешь. Люби кого хочешь. Но ты происходишь из древнего боярского рода и поступать обязан не по сердечному капризу, а согласно боярской чести! Правитель величайшей державы ойкумены не имеет права на подлость! На вере в твою честь и справедливость, мой мальчик, держится вся крепость царской власти. Я понимаю, тебе сейчас больно. Очень больно. Но нельзя допустить, чтобы хоть кто-то в этом мире хотя бы на единый миг усомнился в твоей чести! Ты всегда обязан исполнять однажды данное тобой обещание. Ибо ты – царь! И завтра у тебя обручение с прилюдно избранной невестой рабой Божьей Евфимией.

– Ты ведь знаешь, что такое настоящая любовь, дядька… – шепотом ответил паренек. – Как ты можешь ее у меня отнимать?

– Из жалости, – так же шепотом ответил боярин Морозов. – Жить без любви намного легче, мой мальчик. Поверь мне, Алексей. Сделай это сейчас! Избавиться от любви выйдет намного легче, пока она не успела пустить своих ядовитых корней. Тебе тяжело уже сегодня. Но то, что ты ощущаешь… Это еще только самое начало. Потом станет только хуже!

– Ты потерял любовь сам, дядька, а теперь желаешь отобрать ее у меня!

– Тебе завидует весь мир, Алексей. Ты великий царь! – взял лицо воспитанника в свои ладони боярин Морозов и легонько встряхнул. – Но за все нужно платить. Ты не пастушок, в кусты с девкой не убежишь. Не мешай кипеть своему сердцу. Но помни о чести! Ты государь всея Руси! Ты обязан поступать правильно и справедливо!

– Лучше бы я был пастушком! – выдохнул царь, отодвинул боярина со своего пути и быстро зашагал к лестнице.


14 августа 1647 года

Москва, Теремный дворец, покои царицы

Пришедшие поутру служанки рассказали тетке, что государь уже с рассветом побежал к своей новой пассии. Тетка поспешила поделиться вестью с неспавшей всю ночь Евфимией, и обе женщины встали на колени перед иконостасом. Но едва они опустились на мягкий ковер и склонили головы в молитве, как в дверь постучали.

Поскольку боярин Всеволожский из своей светелки так и не выглядывал, дверь открыли царские холопы, посторонились. Боярин Морозов вместе с несколькими князьями вошел в покои царицы, миновал пустующие горницы, встал в дверях домовой часовенки:

– Ты все еще молишься, Евфимия Федоровна? До обряда обручения остается всего три часа! Пора бы и к венцу собираться.

– Но ведь царь у своей любовницы! – стоя на коленях, оглянулась на Бориса Ивановича заплаканная девица.

– У государя нет любовницы, – спокойно ответил боярин Морозов. – Он навещает своих сестер.

– А как же эта девица, Мария Милославская?! Которую он привел на женскую половину.

– Алексей Михайлович нашел веселую подругу для своих сестер, – невозмутимо пожал плечами Борис Иванович. – Ты уже слыхала про слона в Кремле? Это ее затея.

– Но люди сказывают…

– Ты чему веришь больше, Евфимия Федоровна, пустым слухам или моим словам? – чуть приподнял брови царский воспитатель. – Или ты сомневаешься в чести нашего государя? Алексей Михайлович прилюдно избрал тебя своей невестой и назвал будущей царицей! Ты полагаешь, православный царь способен нарушить свое слово?

Девушка не нашлась, что ответить, и только нервно облизнула губы.

– Слезы невесты дело обычное, – сказал Борис Иванович. – Но все же у алтаря она должна выглядеть… – Он замялся и усмехнулся. – Впрочем, тебе все равно полагается накидка. Но платье лучше переодеть! Поспеши, вся держава ждет тебя в Успенском соборе!

* * *

В эти самые мгновения Алексей Михайлович и вправду находился в покоях своих сестер. Он держал Марию за руки и пристально смотрел в карие глаза.

– Сегодня я должен обручиться, – признался он. – С Евфимией из рода Всеволожских. Я выбрал ее на смотринах и назвал своей невестой. Я дал свое слово, она переехала в мой дом.

– Я знаю, – вздохнула боярышня Милославская. – Ведь отец привез нас сюда на твою свадьбу.

Она ощущала себя очень странно. Перед ней стоял самодержавный правитель огромной великой России. И он же – растерянный юный мальчик, оказавшийся в беде, в ловушке и не знающий, как поступить? Могучий, широкоплечий, облеченный величайшей властью, но все равно всего лишь мальчишка. Обреченный на вечное одиночество круглый сирота.

Пять лет – это огромная разница в возрасте. Особенно при столь разных судьбах. Мария никогда не испытывала счастья материнства. Но сейчас… Сейчас в ее душе зародилось нечто очень похожее. Желание взрослой, умудренной жизнью женщины помочь несчастному ребенку.

– Я люблю тебя, Мария, – признался юный царь. – Я очень тебя люблю! Но я дал слово… Я прилюдно назвал ее своей невестой.

– Я знаю, – повторила девушка.

– Я люблю тебя… Но я не могу отречься от своей клятвы! – взмолился паренек.

– Я понимаю, – кивнула боярышня Милославская. – Я тоже тебя люблю.

Она обняла юного царя, а затем крепко, жадно, долго, искренне поцеловала его в губы. Отодвинулась и повторила:

– Я очень тебя люблю, мой повелитель. Прощай! – Она положила ладонь ему на грудь и отодвинула от себя.

Алексей Михайлович приоткрыл было рот, но Мария ничего не позволила ему сказать, положив палец на губы и отрицательно покачав головой:

– Не нужно. Молчи, мой повелитель. Ты государь. Ты связан клятвой. А значит, ступай и исполни свой долг!

Молодой царь поклонился, отступил еще на шаг, повернулся и вышел за дверь. Он испытывал огромное облегчение. Юноше больше не требовалось выбирать. Его любимая разрешила поступить правильно, и все сомнения остались позади.

Мария, как ни странно, тоже ощутила себя легко, радостно и спокойно. С царевнами ей было хорошо. Весело и беззаботно… И сладко: марципан, халва, пастилки, конфеты, фруктовый холодец[25], лукум, цукаты, вяленый инжир и финики…

Однако превыше всего, конечно, она наслаждалась любовью Алексея. Это было весьма лестно – узнать, что ты способна разжигать в мужчинах безумную страсть. И многократно приятнее осознавать, что от тебя потерял голову сам государь всея Руси! Но ничего большего, нежели уже случилось, Мария не ждала – и не искала. Ей всего лишь хотелось остаться здесь. Хотелось сохранить доброе отношение царя. Ей хотелось, чтобы у царевен появились качели и возможность гулять. Вот и все мечты.

Мария была взрослой женщиной и хорошо понимала, что в этом мире возможно, а что – никогда.

* * *

Евфимия находилась словно бы в полусне. Она надеялась, что все страхи наконец-то остались позади, что сегодня она обручится с царем всея Руси, и одновременно не верила в это, ожидала какого-то обмана, хитрости, подвоха! Ведь за все время пребывания избранницы во дворце Алексей Михайлович не прислал ей ни единой весточки, ни одного подарка или пожелания, не написал ни единого слова… Он все время находился с другой. С другой! И теперь титул царицы казался Евфимии еще более далеким, нежели в те дни, когда она только собиралась пойти на отбор, на смотрины…

Она верила – и не верила, готовилась – и сомневалась. Евфимия сидела перед зеркалом, плакала одновременно и от надежды, и от отчаяния, а две дворовые девки, тщательно перебирая пряди, заплетали ей косу с двумя яркими лентами, атласной и шелковой.

Затем служанки умыли ее лицо, отерли, подбелили, зарумянили, подкрасили губы и зачернили глаза, не забыв и про брови. Водрузили на лоб кокошник, закрепили заколками в волосах, затем накрыли легкой крапивной кисеей, а сверху еще одним шелковым покрывалом.

Послышались шаги, в зеркале за спиной боярышни Всеволожской отразился боярин Морозов.

– Нам пора, юное дитя. Карета заложена, колокола звонят, люди ждут.

– А государь? – одними губами спросила невеста.

– Полагаю, он тоже готовится к обряду.

– У сестер? – не удержалась Евфимия.

– Он получил их поздравления и благословение еще утром, – невозмутимо ответил Борис Иванович и подал свою руку: – Идем!

– Где мой отец, боярин?

– Боюсь, Федор Родионович не верит в возможность твоего обручения, дитя. Настолько, что пытается заглушить свою боль. И сейчас… – Борис Иванович замялся. – Сейчас ему лучше не показываться на людях. Но он доверил сию великую честь мне. Твою руку, Евфимия Федоровна!

Девица поднялась, оперлась на запястье первого боярина, и они вместе вышли из царских покоев на застеленное алой дорожкой крыльцо. Спустились к запряженной шестеркой цугом золотой карете, сели в нее и торжественно проехали полторы сотни шагов, дабы перед Успенским собором выйти к роскошно одетой толпе.

– Любо невесте! Любо избраннице! Слава прекрасной Евфимии!

Юная девица вышла из кареты, миновала короткий мощенный плашками промежуток, поднялась по ступеням крыльца и вошла в полутемный, пахнущий воском и ладаном, полный людей собор.

Она опасливо смотрела по сторонам, все еще пугаясь измены, мошенничества, предательства. Боялась, что по царскому капризу ее в чем-нибудь внезапно обвинят, что все эти люди вдруг бросятся на нее, схватят и растерзают…

Минувшие дни стали для Евфимии очень уж непростыми, а бессонная ночь с тяжелыми мыслями порождала самые дурные фантазии. Царь Алексей Михайлович любит другую, но ныне обручается с ней. Почему?! В чем ловушка, в чем хитрость? Где спрятан обман?!

Юный государь уже стоял возле алтаря, склонив голову перед патриархом Иосифом.

Боярин Морозов покинул невесту возле Алексея Михайловича и громко объявил:

– Благословения прошу, святитель, у Господа нашего Иисуса Христа в новом начинании, добром и православном!

– Господь всегда даст благословения православному делу, сын мой, – пристукнув посохом, ответил патриарх и сурово вопросил: – Поведай мне, людям и Господу, каковое начинание вы затеяли во славу его имени?