– Молодец! – похвалил его дядька, остановивший аргамака в паре шагов. – Я бы в такую даль и вовсе стрелы не добросил.

– Ты скромничаешь, Борис Иванович, – покачал головой царевич. – Это ведь ты научил меня пользоваться луком!

– Лучше всего учить удается тому, чего сам не умеешь, – рассмеялся боярин Морозов. – Ну что, пора в лагерь? Мы в этой погоне верст десять отмахали. Теперь бы на уставших лошадях успеть затемно вернуться. Да еще хворосту надо бы собрать…

Царский дядька оказался прав – к месту привала охотники добрались лишь в сумерках. И если бы юный Алексей Михайлович быстро не наломал валежник голыми руками, костер пришлось бы разводить в темноте[20].

Боярская стража, правда, управилась с очагом куда быстрее, но сыну государя никто из них помогать не стал. У телохранителей свой костер и лагерь, у царевича и его воспитателя – свой.

Алексей Михайлович высек огонь на трут, раздул искры, подложил горящую бересту под хворост, отодвинулся. Расседлал скакуна, отвел на травяную поляну и спутал ноги. Расстелил потник, бросил седло, выдернул нож. Осмотрел добычу, быстрым круговым движением отсек задний окорок, снял с него шкуру, нарезал полосками. Кивнул дядьке:

– Угощайся…

Усевшись бок о бок, мужчины нанизали мясо на заточенные палки, протянули к разгоревшемуся огню, обжаривая в языках пламени.

– Скажи, Борис Иванович, а каковой подарок ты для моего отца приготовил? – спросил царевич, стараясь удерживать палку так, чтобы кровавый ломтик зарумянивался от жара, но не обгорал.

– Какой же это выйдет подарок, коли раньше времени рассказать? – улыбнулся боярин.

– Я не проболтаюсь, дядька!

– Для тебя сие тоже станет сюрпризом.

Царевич почесал в затылке, пожал плечами:

– Не, так быть не может. Я книги про приключения люблю, про сражения, про Рим допотопный, про миры заморские. А батюшке все сие неинтересно.

– Почему ты решил, что я книги подарю? – удивился Борис Иванович.

– Я намедни видел, боярин, как на твой двор обоз закатился. Там сундуки были с надписями немецкими. А ты обычно от немцев книги привозишь да вино. Но вино в сундуках не таскают.

– Ты почти угадал, Алексей. Продолжение римской сказки доставили. Сразу два тома. Я уже отдал толмачам. Как вернемся, начало сможешь почитать.

– А для отца чего?

– Не скажу.

– Экий ты, дядька!

– Не грусти. Вскорости узнаешь, – пообещал боярин Морозов.

– Или это вино? – задумчиво пробормотал царевич. – Немцы варят хорошее вино.

Он покрутил перед глазами покрывшееся корочкой мясо и вцепился в него крепкими жемчужными зубами.

– То, которое варят, полная дрянь, – ответил дядька. – Хорошее то, каковое настаивают. И чем южнее, тем лучше. Жаль, сарацины не делают вина. У них бы получалось самое драгоценное.

– Наверное, жаль… – не стал спорить Алексей Михайлович.

Царевич и его дядька отрезали и зажарили себе еще по три мясистых куска, после чего вытянулись на потниках по сторонам от догорающего костра, подсунули под голову седло.

– Дядька, а отчего ты только с немцами торгуешь? – вдруг спросил царевич. – Из Персии, Индии, Китая тоже, вон, товары редкостные привозят.

– Потому, что редкостные, – ответил боярин. – Редкую вещь один боярин купит. Пусть даже сто рублей переплатит, но сие есть токмо сто рублей. А ходовые товары берут все. С каждого кирпича прибытку копейка, но зато они уходят тысячами и завсегда покупатель имеется, даже искать не надобно. С вина копейка дохода, но его мужик выпьет и завтра снова свою копейку принесет. Посему копеечные товары самые прибыльные.

– Индусы ткани везут, специи, кашу сарацинскую, травы лекарские. Много. Разве сие товар не копеечный?

– Ты молодец, царевич, поймал меня, – признался боярин. – А персы что везут?

– Сласти сушеные, шелк, ковры.

– А китайцы?

– Фарфор… Шелк… – уже не так уверенно ответил царевич и тут же перешел во встречную атаку: – Так почему ты не торгуешь с купцами восточными, дядька?!

– Просто не повезло, Алексей, – пожал плечами Борис Иванович. – Моей первой продажей стал поташ, а его хорошо брали токмо голландцы. Как сейчас помню, тридцать пять рублей бочка! Я с Вологды по сотне бочек в год заказывал. Опосля стал искать, каковой товар им еще интересен. Оказалось, что железо, пенька, соль… Так одно за другим и закрутилось, связи наладились. А индусам с персами ни поташ, ни пенька не интересны. Им мои торговые связи ни к чему. Вот мы с ними и не сошлись.

Боярин сладко зевнул и закрыл глаза.

* * *

Когда Алексей Михайлович проснулся, костер уже вовсю полыхал. Борис Иванович знал чувство меры и не хотел, чтобы царевич ощутил себя его слугой. Правда, жарить мясо для завтрака и седлать скакуна будущему государю все-таки пришлось самому.

– Поехали через луга, дядька, – предложил царевич, когда они поднялись в стремя. – Может, повезет еще хотя бы пару зайцев спугнуть?

– Отчего бы и нет? – пожал плечами Борис Иванович. – Помчали по прямой!

Всадники перешли на рысь; понеслись, не разбирая дороги, что даже в полях было рискованным развлечением. На пути попадались где овражки, где ручьи, где разделяющие поля полосы кустарника. Так что лошади постоянно рисковали споткнуться, а всадники – вылететь из седла. Однако царевич держался крепко и даже поводьями особо не пользовался – для управления скакуном ему хватало пяток. Вот токмо с охотой Алексею Михайловичу никак не везло – не удалась выпугнуть ни единого зайца, а по трем рябчикам он промахнулся. Сбил, правда, дурную утку, да и та оказалась домашняя. Боярин из охраны оставил ее хозяевам, набросив монету за беспокойство.

После утки Алексей совсем расстроился, и отряд выехал на Коломенский тракт, скача переменным ходом: час рысью – час шагом, час рысью – час шагом. Выносливые туркестанцы позволяли мчаться так хоть целый день напролет – и тем же вечером охотники, ни разу за день не спешившись, уже влетели в ворота Москвы.

– Домой поскачешь али у меня заночуешь? – спросил у воспитанника боярин Морозов.

– К тебе! – тут же отозвался паренек. – Ты же мне книгу обещал!

– Если ее перевести успели… – поморщился Борис Иванович. – Впрочем, первые главы всяко готовы. А пока их смотришь, глядишь, и остальные допишут.

Вскоре путники въехали на просторный морозовский двор, бросив поводья уставших лошадей сбежавшимся слугам, поднялись по крыльцу.

– Баню и ужин, Борис Иванович? – почтительно поклонился пожилой ключник.

– И свежие бумаги, – добавил боярин, проходя в дом.

Воспитанник и дядька отправились в трапезную, на потолке которой вокруг Солнца крутились все шесть ярких планет[21], а небесное светило сияло золотом, подсвеченное люстрой на семь свечей.

Сели к столу. Слуги тут же принесли заливную щуку, балык, хлеб, квашеную капусту и курагу, квас – то, что не требовалось готовить. И сверх того возле боярина Морозова положили целую стопку бумаг, поставили чернильницу. Борис Иванович устроился в кресле полубоком и тут же начал просматривать документы, рассеянно прикусывая курагой и рыбой, и изредка делая пометки и приписки.

– Почему ты всегда читаешь эти писульки сам, дядька? – поинтересовался кушающий напротив царевич. – Нечто у тебя приказчиков нету?

– А ты и вправду полагаешь, Алексей, что кто-то другой способен лучше тебя знать, что тебе надобно? – поднял на него глаза боярин Морозов. – Что тебе вкуснее кушать, что тебе вкуснее пить? Что тебе теплее надевать?

– Ты сам нередко велишь, что именно мне носить или чем обедать!

– Всегда угадываю? – вопросительно вскинул брови дядька.

Царевич неопределенно пожал плечами.

– Вот видишь… А сие… – Боярин ткнул пальцем в бумаги. – Сие есть дело мое, доходы, судьба, хозяйство. Нечто ты полагаешь, что приказчик станет о прибыли твоей печься старательнее, нежели о своем жалованье? Что станет прибытки выискивать или о тратах печалиться? Так ведь все это хозяйство не его, ему не интересно! Ему главное, чтобы боярин не заругал да штрафа не наложил. А доходы-убытки для него есмь лишь цифирьки пустые. Хочешь что-то сделать хорошо, Алексей Михайлович, сделай это сам! На все времени не хватает, так хотя бы доглядывай с прилежанием. Опять не поспеваешь, следи за самым важным! Но на самотек ничего никогда не пускай! Леность слуг и блажь приказчиков тебя скорее разорят, нежели жизнь облегчат. Без хозяйского присмотра даже сарая добротного построить отродясь не получалось.

Борис Иванович опять вернулся к бумагам, временами макая перо в чернила и что-то помечая, а успевший подкрепиться Алексей поднялся и стал прогуливаться по трапезной, от нечего делать заглядывая в шкафы и двери…

– Ого, дядька, а это тут кто? – внезапно спросил он.

– Ты о чем? – не поднимая головы, спросил боярин.

– Кто эта женщина? У тебя тут никогда портрета не висело, а теперь есть. Аккурат напротив окна. Откуда это здесь и кто она?

– Никто…

– Борис Иванович, как же это может быть? С чего ты вдруг незнакомую девицу у себя в доме на стену вешаешь?

– Это и вправду никто, Алексей, – вздохнул дядька. – По памяти рисовали, с моих слов. Получилось ничуть не похоже. Но выбрасывать я все же пожалел. Пусть будет какая есть.

– Так кто это, Борис Иванович?

– Я надеялся вспомнить свою жену, – признался боярин Морозов. – Но годы ушли…

Он вздохнул и поднялся.

– Пойдем-ка мы в баню – и спать. Завтра родителям твоим выстрелом на пятьсот шагов похвастаемся. Пусть гордятся!

– А как же книга римская? – встрепенулся царевич.

– Вот перед сном и почитаешь!

* * *

Увы, в Кремле Алексею Михайловичу и его дядьке стало не до хвастовства. Они застали царя в постели, а его супругу – рядом, сидящую в изголовье. Государыня держала мужа за руку, тихонько поглаживая, а из глаз ее время от времени выкатывались слезы.

– Отец, что с тобою?! – Войдя в опочивальню, царевич кинулся к кровати, опустился на колени. – Как ты себя чувствуешь? Что болит?