Александр Прозоров - Государева избранница

– Вот те крест! – размашисто обмахнулся Лука и поцеловал усыпанное самоцветами золото.

– А жена твоя, княгиня Анна, ныне в добром здравии?

– Да уж не жалуется! – распрямился крестьянин.

– Сколько ей лет?

– Пятый десяток разменяла, святитель.

– Славно… – патриарх Филарет повернулся к сыну и пожал плечами: – Может статься, сам Господь вел твоею рукою, Михаил Федорович? Наследственность у невесты хорошая, кровь в роду здоровая. Что до прочего… Ты не передумал?

– Даешь ли ты, Лукьян Степанович, отцовское благословение своей дочери на брак со мной, рабом Божиим Михаилом? – вышел вперед царь всея Руси.

– Я сегодня с Авдотьюшкой потолковал, – пригладил подбородок крестьянин. – Она там вроде как не против. А коли девка согласна, так чего я ее сердцу перечить стану? Бог с вами, чада мои. Благословляю!

– Вроде как не против, сказываешь? – впервые за время разговора улыбнулся царь. – Ну, слава богу, что не передумала!

– Так ведь она не на смотрины приходила, сынок, – не преминул напомнить патриарх. – Это ты сам ее из толпы к себе вытребовал. Посему тебе ее милостивое согласие и оправдывать!

– Я постараюсь, отец, – не стал спорить со святителем государь.

А тот вышел вперед, сунул руку в рукав и извлек на свет грамоту с печатью:

– Государь дарует тебе, Лукьян Семенович, как будущему своему тестю, двор и дом покойного князя Богдана Бельского, что стоит за великокняжеским дворцом на Житной улице. Дабы семьи наши родственные поблизости друг от друга обитали. Князь Григорий Константинович, я полагаю, сие место знает и тебе покажет. И да пребудет с вами милость Господа нашего, Иисуса Христа!

Патриарх и государь ушли за трон, а князь Волконский похлопал своего крестьянина по плечу. Цыкнул зубом и сказал:

– Вот это и называется быть царским родственником. Не успел приехать, ан ужо и дворцом целым одарили. Причем милости еще токмо начинаются, Лука! Пойдем, я покажу тебе твою новую избушку…

21 апреля 1626 года

Москва, Успенский собор

Незадолго до полудня к полному людей храму приехал на белом аргамаке царь всея Руси. И хотя путь от дворцового крыльца до врат собора составлял всего полторы сотни шагов по красной ковровой дорожке, конюшие не поленились ради такого случая оседлать повелителю величайшей державы самого лучшего из скакунов.

Спешившись у крыльца, царь в гордом одиночестве прошел через расступившуюся толпу к алтарю и склонил голову перед патриархом Филаретом:

– К тебе обращаюсь, отче, к первосвятителю веры православной, голосу Господа нашего Иисуса с нижайшей просьбою! Устал я жить в одиночестве и неприкаянности и посему молю Господа о даровании мне любящей и плодовитой супруги, каковая дарует мне радость, а державе русской – наследника.

– Господь милостив и внимает молитвам искренним чад своих, раб Божий Михаил! – ответил святитель. – В сей день и час давайте вместе помолимся о даровании государю нашему верной и достойной супруги!

Патриарх Филарет повернулся к иконостасу и громко, глубоким голосом заговорил:

– К тебе обращаемся, Господь наш Иисус, дарователь любви и жизни, и земли русской покровителю, к вам, святый преподобный Кирилле и святая преподобная Марие! Образ брака христианского яви Господь преславное житие ваше! Славно бо пожили есте в лета тяжкия для земли и народа православного и вся скорби и искушения мира сего претерпели есте единою плотию, сего ради прослави Господь нас и супружество наше! Тем же смиренно молим вас, препадающе пред святым образом вашим умолить Господа, во еже послати рабу Божьему Михаилу супругу христианскую. Весте бо, яко несть добро человеку единому быти, да исправит Господь стези его!

– Едут, едут!!! – послышалось снаружи.

В Успенском соборе все еще продолжали молиться о ниспослании государю супруги, а через распахнутые врата храма уже прошел распорядитель свадебных торжеств князь Иван Пожарский, по стопам которого князь Григорий Волконский и Лукьян Стрешнев вели укрытую накидкой девушку. К тому моменту, когда молитва закончилась, невеста оказалась за спиною государя.

Патриарх Филарет развернулся и спросил:

– Готов ли ты, раб Божий Михаил, ныне же принять дарованную тебе Господом нашим супругу?

– Да, святитель, – кивнул царь.

Служка тут же бросил перед алтарем белое полотенце, и государь без приглашения встал на него ногами.

– Готова ли ты, раба Божья Евдокия, стать супругой сужденного тебе мужа?

– Да, святитель, – прозвучал девичий голосок из-за спины властителя всея Руси.

– Тогда подойди к алтарю. Пусть сердца ваши отныне горят в любви общей огнем ярким и чистым, ако сии свечи…

Диаконы вложили в руки брачующихся зажженные восковые свечи.

– Пусть помыслы ваши будут чистыми, ако эта вода, – брызнул на них освященной водой святитель. – И на очистит вас от скверны сей дым и святая молитва…

Патриарх прошел вокруг брачующихся с кадилом, а затем встал перед алтарем, читая надлежащие заветы. Закончив, обернулся:

– Согласен ли ты, раб Божий Михаил, пред Богом и людьми взять в жены рабу Божью Евдокию?

– Да, святитель!

– Согласна ли ты, раба Божья Евдокия, пред Богом и людьми взять в мужья раба Божьего Михаила?

– Да, святитель!

– В знак этой клятвы, чада мои, обменяйтесь кольцами… – предложил патриарх.

Молодые подчинились.

– Свершая сие таинство, примите плоть и кровь Господа из моих рук… – Святитель дал обоим отпить из одной общей чаши немного вина, после чего связал руки полотенцем с алтаря и трижды обвел молодых вокруг аналоя. – Сим объявляю вас мужем и женой! Раб Божий Михаил, ты можешь поцеловать свою супругу.

Государь поднял покрывало, откинув его на спину девушке, и всмотрелся в ее лицо. Чуть заметно покачал головой:

– А ты, Евдокия, оказывается, красива! С тобой можно провести свою жизнь.

Он наклонился и крепко поцеловал жену в губы.

– Любо, любо! – закричали гости. – Совет да любовь!

В молодых полетели мелкие серебряные монетки и зерно, цветочные лепестки и ленточки:

– Совет да любовь! Долгие лета и детей поболее!!!

Царь с царицей вышли на крыльцо, и почти сразу во всех церквях Кремля ударили колокола, сообщая городу, что отныне у православного правителя наконец-то есть законная жена! Долгие годы одиночества Михаила Федоровича подошли к концу!

И начались гулянья на всех улицах и площадях! Звенели колокола церквей и звонниц, тут и там стояли для всех желающих столы с угощениями, везде пели и плясали скоморохи, водили хороводы девушки, а кататься на качелях, каруселях и гигантских шагах дозволялось бесплатно всем, кому хочется, без отказа. Веселись, земля православная, твой властитель наконец-то жену себе нашел!

В трапезной Великокняжеского тоже шумел богатый пир на тысячу гостей, вино и хмельной мед лились рекой, а слуги постоянно вносили блюда с целиком запеченными осетрами и кабанами, с заливным и холодцами, со сластями и солениями…

Отсидев положенные часы, молодые удалились в опочивальню, на ржаные снопы.

Вскорости покинул шумное празднество и Лукьян Степанович, не привыкший к такой роскоши, таким яствам и столь крепким винам.

Вскоре пропажу «родственника» заметил князь Волконский и сильно забеспокоился: как бы «свояк» спьяну ничего лишнего не сболтнул! Тоже поднялся из-за стола и пошел искать царского тестя.

Первым делом Григорий Константинович, понятно, заглянул на недалекий двор – на тот случай, если отец царицы просто отправился спать. Вошел в дом, поднялся наверх, сунулся в гостевую горницу, и…

Лука Стрешнев стоял здесь. Он был одет в посконную рубаху, истрепанные полотняные штаны и лапти, а в руках держал упертую в пол соху.

– Ты чего, Лука? – изумленно пробормотал князь. Он всерьез испугался, что от столь сильных переживаний и резких перемен крепостной мужик внезапно тронулся рассудком.

– Да вот, мыслю, Григорий Константинович, – не оглядываясь, вздохнул крестьянин. – Как, однако же, хитра бывает судьба. Два месяца тому был я простым смердом, пашущим ради куска хлеба тощую пашню. А ныне я знатный царедворец и тесть самого царя. Неждана зело, однако же, жизнь человеческая… Надо бы соху-то свою поберечь… Новая совсем еще, рабочая. А то ведь как бы оно все того… Вспять не перешло.

Князь Петр Долгоруков писал, что царский тесть, крестьянин Лука Стрешнев, так до самого конца жизни и держал у себя под рукой во дворце, прямо в своей горнице, соху и простецкую одежду, в которой его увезли с весенней пахоты на свадьбу государыни-дочери. Все боялся, что чудный сон рано или поздно внезапно оборвется и ему вновь понадобится идти в поле и поднимать под зерно после многолетнего отдыха черную парную дернину…

17 мая 1634 года

Москва, царские покои

Скромно накрытый стол – кулебяка, моченые яблоки, изюм с курагой и ревень с медом – стоял возле распахнутого окна, из которого открывался чудесный вид на цветущий Ириновский сад под крепостной стеной и такое же красочное, усыпанное разноцветными бутонами Замоскворечье[18]. У стола сидели Михаил Федорович и Евдокия Лукьяновна, попивающие горячий сбитень из тончайших чашек китайского фарфора, покрытых синим рисунком, изображающим растущие на камнях деревья. Оба были одеты в мягкие бархатные халаты, даже не опушенные мехом, на голове мужчины сидела мягкая войлочная тафья с вышитым на макушке крестиком, каштановые волосы женщины прятались за резным роговым кокошником и под шелковой кисеёй. Кабы не место, где сие происходило, их можно было б принять за обычную семью зажиточных крестьян, отдыхающих после напряженной страды…

В дверь постучали, и после небольшой заминки в горницу вошел статный, остролицый курчавый мужчина с короткой русой бородкой, стриженной на длину всего в три пальца. Одет он был в куцый кафтан немецкого покроя, темно-синие узкие шаровары и короткие сапожки из коричневой замши. Шапку гость держал в руке, взмахнув ею в поясном поклоне: