– Триглава, кормилица, смилуйся, не оставь без хлеба насущного… – Крестьянин тряхнул вожжами и навалился на рукояти сохи. – Ну, с Богом! Н-но, пошла!

До полудня Лука успел взрыхлить почти две трети поля за березняком. Примерно в это время на пашню и прискакал по-походному одетый князь в сопровождении четырех крепких холопов в стеганых халатах, беличьих шапках и меховых шароварах, с саблями на боках и щитами на луках седла.

– Бог в помощь, Лука! – натянул поводья Григорий Константинович. – Бросай это дело и поехали со мной. Дочь твоя замуж выходит, как бы к свадьбе не опоздать.

– За кого выходит, княже?

– За государя нашего, царя вся Руси Михаила Федоровича.

– Да ты что?! – Крестьянин, не оставляя работы, искренне, до слез, расхохотался. – Спасибо тебе, Григорий Константинович, порадовал! Первый раз, сколько себя помню, шутку настоящую от тебя услышал!

– Да не шутка сие, все взаправду.

– Вот и слава Богу, – кивнул пахарь. – Стало быть, Авдотья в достатке жить станет и сытости.

– Лука, бросай это дело и поехали. Опоздаем! Свадьба уже назначена, чин расписан, гости сбираются.

– Без меня, что ли, не повенчаются? – ковырнул очередной ком глины крестьянин. – Сам же видишь, княже, весна! Каждый миг на счету, пахать и пахать.

– Лука, у тебя дочка замуж выходит!

– Да даже коли и так, Григорий Константинович, – поправил соху на борозде пахарь, – тебе за то низкий поклон и благодарность, что о чаде моем позаботился и пустой до старости не оставил. Пусть честной бабой становится, я за Авдотьюшку рад. Вот токмо зубы нам на полку класть из-за сего не резон. Пока сухо и тепло, надобно три угла распахать, да бороновать и сеять, да грядки делать, да рассаду…

– В общем, так я и знал, что сим кончится, – смиренно кивнул князь и оглянулся на холопов: – Вяжи его, ребята, да через седло… Скотинку и соху прибрать не забудьте, пропадет.

– Как, почему?! – распрямился возмущенный смерд, к которому кинулись спешившиеся воины. – Вы чего творите?! За что-о?!

Однако крепкие молодцы знали свое дело: быстро скрутили работягу и опрокинули на спину его же собственной лошади.

– Полуян, – обратился к одному из слуг князь Волконский. – Скачи в деревню, жену его и детей тоже на возки грузите. Скотину по соседям раздайте, прочее барахло тоже. Скажете, хозяевам более не надобны.

– Слушаю, Григорий Константинович, – кивнул курчавый темноволосый холоп, запрыгнул в седло и дал шпоры коню.

– Что же ты творишь, княже?! – задергался Лука. – Ни за что, без суда! Мыслишь, я на тебя управы не найду?

– Повторяю снова, Лука, – вздохнул Григорий Константинович. – Твоя дочь за государя нашего, Михаила Федоровича, замуж выходит. А с ним не поспоришь. Коли царь велел родителей невесты на свадьбу доставить – надо доставить. И не после страды, а к середине апреля.

– Ты, верно, рассудком тронулся, князь?! Как моя дочь в царицы попасть может?

– Да я тебя уговаривать не собираюсь, Лука, – злорадно ухмыльнулся князь. – Потому слуг крепких с собою и прихватил. Ибо доставить тебя надобно ко сроку. Воля государя – закон. Посему, Лука, поедешь тюком до того часа, пока сие событие сердцем своим не примешь. Свое спасибо скажешь потом. Третьяк, бери его в повод, и поскакали!

– Ве-е-ерю-ю!!! – взмолился крестьянин. – Не сердцем, так животом. Пряжка под него попала, колется. Болит, зараза, мочи нет! Я лучше так поеду, развяжи.

– А ты не удерешь? – с подозрением спросил Григорий Константинович.

– С чего?

– А с того, что за безумца меня ныне принимаешь.

– Не, не сбегу. Вы же еще и семью мою схватили. Куда же я без своих?

– Ну, коли так, то ладно… Ребята посадите его, – приказал холопам князь Волконский. – Токмо пока не развязывайте. Мало ли что? И еще одно… Значится, так, Лука, запомни как отче наш и отвечай всем без запинки! Женат ты на моей сестре, княгине Анне Константиновне. Жену твою ведь Анной кличут, коли я ничего не напутал? Вот и запоминай: она моя сестра!

Пахарь закрыл глаза и старательно потряс головой, пытаясь проснуться.

– Да-а, дорога будет долгой, – засмеялся Григорий Константинович. – Значится, начнем с самого начала. Твоя дочь, Лука, вскорости выходит замуж за государя вся Руси…


15 апреля 1626 года

Москва, Фроловские ворота

Двое пожилых бояр спешились перед мостом и вошли в Кремль пешком. Оба были примерно одного возраста и сложения, оба одеты в шитые золотом ферязи с рукавами, в бобровые шапки с раздвоенным верхом, оба опоясаны ремнями с сумками и ножнами, украшенными костяными накладками.

– Будут спрашивать про службу, Лука, сказывай про Смоленский поход, – негромко учил князь Волконский. – Но про место свое молчи! Морщись, ругайся, сетуй, что зело тяжко о беде тогдашней вспоминать. Пусть все знают токмо, что ты воевал. А коли воевал, то выходит, человек служивый, из боярского рода[17]. А в остальном, сказывай, уделом своим занимался. Жену же называй «моей княгиней» или просто сказывай, что она моя сестра. Но самое главное, никогда и никому ее не показывай!!!

– Кто же поверит, чтобы княгиня за крестьянина просто могла выйти, Григорий Константинович?! – Лука поежился. В чужой одежде, пусть даже пришедшейся впору, он ощущал себя неуютно.

– За крестьянина не поверят, Лука. А вот за отца царской невесты, это совсем другое дело! Никто и не усомнится. Даже я сам и то уже немножечко верю, – усмехнулся князь Волконский и пригладил бороду.

– Не было у тебя никогда сестры Анны, Григорий Константинович, – буркнул пахарь.

– Да кто же его знает, Лука? – покосился на своего крепостного князь Волконский. – Земли мещерские от столицы далеко, за всем не уследишь. Коли люди сказывают, что была, стало быть, и была.

– Но зачем все сие, Григорий Константинович?! – внезапно резко остановился Стрешнев и размашисто перекрестился на огромную, под самые облака, колокольню Иван Великий. – К чему обман весь и прочие хитрости?

– Лука… – оглянувшись по сторонам, встал перед ним окольничий, тихо пояснил: – Лука, пойми: цари женятся на княжнах. Иногда на знатных и богатых боярынях. Изредка на девицах из детей боярских, но сие ужо за позор считается, и люди ропщут, а порою от такового государя собственная свита отворачивается. Коли пойдет слух, что на сей раз царь задумал обвенчаться с крестьянкой… – Григорий Константинович многозначительно покачал головой. – Не попустят такого при дворе. Сгинет дочка твоя. Не знаю как, но пропадет. В этом деле царедворцы, увы, зело изобретательны. Не она такая первая.

– Ты решил поступиться честью ради спасения моей дочери? – усомнился крестьянин.

– Ради государя, – поправил его Григорий Константинович. – Раз уж он выбрал в жены Авдотью, надобно было скорейше даровать ей родовитость. Я сие и сотворил. И честью ничуть не поступился. Стать родичем царской невесты, это разве урон? Сие есть изрядное возвышение при дворе и в местах по службе! А верят люди в сие али нет, какая разница? Раз государь мое слово признал, стало быть, оно верное и есть… И да, самое главное не забудь! Ты более не Лука! Ты отныне Лука Степанович! Лука Степанович из рода Стрешневых. Пошли!

Князь повернулся, широко зашагал по дубовым плашкам мостовой к Грановитой палате.

– А твоя Ирина как, княже? Дочка-то? – спросил его в спину крестьянин.

– В первый вечер чуть глаза не выцарапала, Лука, – оглянувшись через плечо, признался Григорий Константинович. – Но теперича остепенилась. Но в свиту царскую, уже трижды поклялась, ни за что не пойдет! Ну да ничего. Перебесится. Двоюродная сестра царицы – это тоже достойное звание.

Волшебные слова: «Отец государевой невесты прибыл!» – с легкостью открыли перед гостями все двери великокняжеского дворца. Князь Волконский и его крепостной поднялись в верхний терем, где Лука Стрешнев с огромным облегчением обнял свою доченьку, наряженную в парчу, меха и самоцветы, но все еще изрядно напуганную. Они посидели, поплакали – говорить почему-то оказалось не о чем. А затем в терем поднялся царский холоп и призвал боярина Лукьяна Степановича в Малую Думную палату.

– Увидимся еще, доченька, – вытер пальцами слезы на щеках Евдокии Лука. – И от матушки с малыми тебе поклон. У них все хорошо, и они тоже здесь.

– Пошли, царь ждать не любит, – потянул его за собой Григорий Константинович. И на ходу снова продолжил учебу: – Кланяйся низко! Так, чтобы рукой ковра мог достать. Но на колени не падай! И ничего не проси! Всем, кроме государя, просто кивай. В общем… В общем, делай все, как я…

В просторной горнице с тремя слюдяными окнами, выстеленным кошмою полом, расписанным облаками потолком и идущими по стенам апостолами и господними подвижниками, князю Волконскому и его крепостному пришлось подождать. Но дверь за троном в конце концов отворилась, и в палату вошел старец в синей рясе, с длинной вычесанной бородой, раздвоенной снизу, и золотым крестом под ней. Следом – мужчина в парчовой ферязи с собольей опушкой, голубоглазый и с окладистой бородкой в две ладони длиной, ровно постриженной снизу на полукруг.

– Благослови меня святитель, ибо я грешен, – тут же низко склонился Григорий Константинович, и Лука поспешно последовал его примеру.

– И меня благослови!

– Мое почтение, государь, – повернулся к мужчине князь, и Лука опять же повторил его жест и слова.

– Стало быть, это ты Лукьян Степанович из рода Стрешневых? – прищурился старец. – Вижу, крепок. Кость широкая.

– Уж какой есть, святитель, – по-крестьянски кашлянул в кулак Лука.

– Дети имеются?

– Из тех, что подрастают, пятеро. Четыре девицы и сын, Степка.

– И плодовит, – сделал вывод патриарх. – Кровь здоровая. Теперь признайся мне, как на духу, болезни за дочерью твоей Евдокией тебе известны?

– Нет, отче.

– Иные препятствия для таинства венчания христианского тебе за нею ведомы?

– Нет, отче.

– На кресте Божьем поклянись! – выставил нагрудное распятие святитель.