– Исходя из сыска, проведенного боярином Федором Ивановичем со всем надлежащим тщанием, – выступил вперед патриарх Филарет, – предлагаю вам, бояре, таковой приговор… Братьев Салтыковых за учиненную ими измену, за наветы и обиды, царю и его избраннице причиненные, сослать обоих из Москвы в самые дальние вотчины без мест и имущества на вечное изгнание! Рабу Божию Марию по всем подозрениям, в коих она обвинялась, оправдать, признать здоровой и чадородной, пригодной для царского венца и вернуть в Москву! Что скажете, бояре?

– А как же Евникия? – спросил один из бояр.

– Евникия схимница, я ее своей волей в Суздальский монастырь отправил, на покаяние, – ответил святитель. – Так как, приговариваем, бояре? Салтыковых сослать, Хлопову оправдать? Али иные мысли у кого имеются?

– Нет других мыслей, святитель! – поднялся со своего места князь Григорий Волконский и быстро-быстро отошел от продыха. – Изменников в ссылку, страдалицу в Москву. Приговорили!

– Приговорили, приговорили! – вслед за ним поспешили подняться со скамей и выйти вперед остальные бояре. – Быть посему!

– Быть посему! – согласно пристукнул посохом патриарх, утверждая общий приговор.

Заседание окончилось, князья и дьяки потянулись к дверям, государь вышел в другую, дождался первосвятителя и кинулся к нему на шею:

– Спасибо, отец! Спасибо, спасибо, спасибо! Все, я побежал! Напишу Марии, чтобы возвращалась! Наконец-то мы сможем пожениться!

Забыв про всякую солидность, царь всея Руси промчался через коридоры, влетел в свои покои – и резко замер, увидев стоящую у окна монахиню:

– Матушка?

– Ты что же это, Мишенька, решил ведьму в мой дом возвернуть? – повернулась к нему мрачная, даже лицом почерневшая послушница.

– Какую ведьму, матушка? – растерялся государь.

– Машку Хлопову! – повысила голос инокиня. – Она ведьма, порчу на тебя напустила, разум запутала. Чародейством бесовским в семью царскую забраться захотела, худородка! Но не бывать такому, я не попущу! Проклятая девка останется проклятой, и в Москву ей ходу нет! – Глаза монашки горели, голос задрожал от ярости.

– Матушка, ее оправдали… – попытался объяснить Михаил, но инокиня его перебила:

– Ее от болячек телесных оправдали, а ведовство при ней навсегда останется!

– Нет никакого колдовства, матушка! Она просто девица – ласковая, добрая да пригожая…

– Голову она тебе заморочила! – Монашка ткнула пальцем царю в лицо. – Отравила, заворожила, запутала! Как она до тебя добралась, ты сам не свой стал. Я ведь тебе велела княжну Мстиславскую выбрать, а ты что натворил?! Про меня забыл, советов не испрашивал, дела государственные забросил, гулянья да веселье затевать начал!

– Какое веселье, мама?! – мотнул головой правитель державы.

– А кто в лавру катался и пиры устраивал?! Отец твой в неволе, у нехристей в лапах томился, а вы тут веселились да развлекались!

– Мы отправились в паломничество, молиться!

– С пирами да скачками?

– Но нам же нужно было кушать, мама!

– Во-от, во-от. – В этот раз палец уткнулся царю в грудь. – Ты опять ее защищаешь! Оправдываешь! Заморочила она тебя, запутала, отравила! Ведьма!

– Матушка, не выдумывай! Мария есмь самая-самая обычная девица. Я люблю ее и вскорости с нею обвенчаюсь.

– Даже думать забудь! – сжала кулаки монашка. – Я запрещаю тебе! Я тебя прокляну!

– Мама, ты меня слышишь?! – теряя терпение, повысил голос царь. – Я ее люблю! Я хочу на ней жениться! Она по всем подозрениям оправдана и совершенно чиста! Когда она вернется в Москву, мы сразу с ней обвенчаемся!

– Не смей! Даже думать не смей о подобном! Я тебя ведьме в лапы не отдам!

– Она не ведьма, мама!

– Подлая мерзкая худородная чародейка! – зло оскалилась монашка. – Коли ее нога в Кремль хоть один раз ступит, то Богом клянусь, я оставлю этот дом, этот город и из державы твоей сбегу напрочь! Лучше я в диких землях скитаться среди схизматиков пойду, подаяниями жить стану, в хлевах на соломе спать и милостыню просить, нежели во власти твоей проклятой останусь! Богом клянусь, коли ты меня и веру христову на ведьму променяешь, то уйду я и более ты меня до конца жизни не увидишь! И пусть послы твои королям объясняют, отчего царская мать на чужбине в нищете скитается! Таковое есть мое для тебя материнское слово!

Монашка вышла из царских покоев, громко хлопнув дверью и оставив правителя величайшей державы в некотором оцепенении.

Вошедший сюда спустя два часа святитель Филарет застал сына у стола, сидящим перед чистым листом бумаги с пером в руке.

– Я вижу, матушка здесь уже побывала… – покачал головой патриарх.

– За что она так ненавидит Марию, отец? – пробормотал Михаил. – Неужели только потому, что я выбрал ее, а не княжну Мстиславскую? Но ведь это сделал я, а не она!

– Чужая душа потемки, сынок, – вздохнул святитель.

– Поговори с нею, отец, объясни!

– Я уже пытался, сынок, – покачал головой патриарх. – Мне жаль, но Марфа твердо стоит на своем. Сказывает, коли ты женишься на Марии, она уйдет к ляхам нищенствовать и побираться.

– Но ведь ты первосвятитель, а она монашка! Прикажи ей!

– Ты недооцениваешь своей матушки, Михаил, – усмехнулся святитель. – Она умеет настоять на своем. За это я ее и полюбил. Не токмо за сие, конечно… Но да… Добиваться своего она умеет.

– Что ты хочешь этим сказать, отец?

– Насколько я ее знаю, сынок, свое обещание Ксения исполнит. Прости, Миша, но тебе придется выбирать между двумя любимыми женщинами. Между любимой матушкой и любимой невестой.

– Но почему, почему?! – бросил перо государь. – Зачем она так поступает?!

– Я никогда не мог предугадать ее поступков, – слабо улыбнулся патриарх, словно бы вспоминая что-то приятное. – Она умеет находить неожиданные… Пути…

– Можно приставить к ней стражу!

– Борис Годунов тоже так думал, – теперь уже открыто засмеялся святитель. – Приставы сгинули, Бориска вслед за ними. Сгинул со своею женой и всеми своими наследниками.

– Но ведь матушка не станет свергать своего собственного сына?!

– Но ведь и сын не станет брать под стражу родную мать, – пожал плечами святитель.

– Ты ее боишься, отец? – пристально посмотрел на отца царь всея Руси.

– Я ее люблю, Миша. Я ее люблю больше жизни, она для меня дороже злата, дороже свободы, дороже моего места и звания. Или ты полагаешь, я женился на твоей матушке из корысти али по принуждению? Не было за ней ничего, окромя ясных глаз, доброй улыбки да задорного характера! Любил, люблю и буду любить вечно.

– Я тоже люблю, отец!

– Я понимаю, сынок. – Святитель подошел ближе и погладил царя по голове. – Но я не могу выбирать между тобой и Марфой. Вы оба дороги мне одинаково. Посему я доверюсь тебе. Кого ты любишь сильнее, Михаил, свою невесту Марию или свою мать?

Молодой государь покрутил перо в руках, бросил на стол, оскалился и схватился руками за голову:

– Я не знаю, отец! Я не знаю! Может статься, нам стоит немного подождать? День, два или неделю. Глядишь, вскорости матушка остынет и ее удастся уговорить?


20 октября 1625 года

Москва, Кремль, царские покои

Государь Михаил Федорович сидел за столом перед чистым листом бумаги и в задумчивости крутил в пальцах гусиное перо. Одет он был по-домашнему: синяя шелковая рубашка, темные бархатные штаны. Тафья самая обычная, шерстяная с вышивкой, русая бородка стрижена на длину ладони, усы тоже подровнены.

За спиной царя всея Руси возвышался патриарх – в синей рясе, белом клобуке с золотыми образами на плечах, с золотым нательным крестом и темным посохом с резным навершием.

– Тебе тридцать лет, сын! Тридцать лет, а ты все еще не женат! – отчитывал царя всея Руси первосвятитель. – Сие больше не вопрос любви! Это вопрос безопасности державы. Царствию требуется наследник, наследник! Будущий царь, в праве которого на престол не усомнится ни один человек! Хватит уже с России смуты! Я не допущу повторения прежних напастей!

– Однако матушка до сих пор стоит на своем!

– И поэтому теперича выбирать придется мне! – громко отрезал патриарх Филарет. – Слушай меня внимательно, сынок. Ты соглашаешься на новые смотрины невест и выбираешь себе супругу, а я в утешение удвою содержание твоей ненаглядной Марии, и она проживет свой век в покое и достатке. Либо… Либо я прикажу постричь ее в монастырь, и она закончит свои годы в темной холодной келье захудалого монастыря!

– Почему, отец?! – поднялся и развернулся к святителю Михаил. – Почему она должна страдать из-за капризов моей матери?!

– Потому что ты думал слишком долго, мой сын! – наклонился вперед патриарх, глядя государю в глаза. – Ныне я ужо не совершаю выбора между своей любимой и твоей! Ныне я объявляю тебе Божью волю! Православной державе нужен наследник! Это значит, что царь должен жениться на молодой и здоровой супруге, способной к чадородию!

– Мария здорова!

– Была-а здорова, сын! – повысил голос святитель. – Была здорова десять лет назад! Но ты думал слишком долго. Тебе уже тридцать, ей скоро тоже исполнится столько же. Годы не делают женщин сильнее и здоровее. Ты ждал слишком долго…

Патриарх Филарет отошел к окну, развернулся и ударил посохом об пол:

– Ныне я говорю с тобою не как отец с сыном, а как первосвященник Господа нашего Иисуса Христа с помазанником православной державы. И именем Божьим я требую, чтобы ты избрал себе супругу! Во исполнение заветов Господа и на благо нашей державы!

– Я выбираю Марию!

– Если только ты сможешь вернуть ей юность, государь Михаил Федорович! – твердо отрезал патриарх. – Коли ты не способен сам принять на себя крест властителя Руси, я сделаю это за тебя и постригу Марию в монастырь, дабы избавить тебя от соблазнов! Мы больше не говорим о капризах твоей матери или твоих чувствах, мы говорим об интересах державы! Ты обязан жениться и родить наследника! Однако ты все еще можешь решить судьбу своей любимой. Ты как предпочитаешь, чтобы она прожила остаток дней? В миру и богатстве или в схиме и аскезе? Отвечай!