Все, что она знала, это то, что умрет, если захочет выйти замуж, и, таким образом, передать ее права на наследство семье Монтеверде своему мужу — кому-нибудь, такому честолюбивому и сильному, как Ланкастер, или, что еще в тысячу раз хуже — Джиан Навона.

Именно опасность, исходящая от Джиана, помогала Меланте заключить сделку с ними. Итак, она поклялась, что не выйдет за него замуж, что она поедет домой в Англию, что уйдет в монастырь и станет монахиней при условии беспрепятственного выезда из Италии. Добравшись туда, она уступит все свои права Монтеверде Риате, отказавшись удостоверять свои права вдовы Монтеверде и дочери матери-итальянки из Милана на наследство в Италии. Все это было очень хорошо для мужской руки и очень плохо — для женской.

Итак, клинок кинжала Аллегрето и пока еще не написанное отречение сохраняли ей жизнь. Риата нуждались, конечно, в ее бумагах, удостоверяющих отречение от прав наследования. Но она не сомневалась, что они попытаются немедленно убить ее, если заподозрят в измене.

Настоящий дом Монтеверде умер вместе с Лугурио. Она не принесла ему наследника, а только смуглую черноволосую девчушку, которая умерла в младенчестве. Он делал все, чтобы защитить Меланту. Он обучил ее всему, что знал сам: утонченности и испорченности, греческому и латинскому, астрологии, хитрости, силе и харизматическому влиянию — учил быть и лисой, и волком, и хамелеоном всех цветов.

Всех, но только не белого. Лигурио учил ее не доверять никому, не быть искренней ни с кем. И поэтому, в конце концов, она солгала ему самому. Он умер с верой в то, что после его смерти она найдет убежище в лоне святой церкви, став монахиней в аббатстве, основанном им в горах Таскании, передав при этом церкви все земли и богатства Монтеверде. Она знала, как тяжело для него было осознавать, что его дом умрет, но все-таки лучше, чтобы все досталось Небу, чем попало в руки его злейших врагов.

Ее последним утешением больному было данное ею обещание, что она последует его слову и желанию. И она предала Небо и своего мужа. Она любила его, как отца, но его не стало. Церковь не получит ни наследства Монтеверде, ни ее саму, но не получат всего этого и враги Монтеверде: кланы Навона и Риата.

Она не сможет быть монахиней. Она не может проводить день за днем, молясь о душах умерших. Их было слишком много в ее жизни, она даже не помнила, сколько. Она может даже взроптать и начать спорить с Господом из-за них.

Нет уж. Если и суждено ей коротать свой век в каменных стенах, то пусть эти стены будут такими и в том месте, которые она выберет сама.

Процессия проследовала на большую ровную поляну, при подъезде к которой в глаза бросалось буйство красок — это стояли шатры: красные, оранжевые, голубые, пурпурные… Некоторые из них имели остроконечную форму и походили на замки. На всех шатрах развевались флаги. Около входа в каждом был вывешен щит с эмблемой рыцаря. Следуя за герольдами, шествие направилось мимо всего этого великолепия, мимо доспехов и оружия, оседланных с яркими попонами лошадей, огромного числа пришедших людей, низко кланяющихся в честь принца Эдварда и его брата.

Появление Меланты тоже было отмечено, но только особым образом. При ее приближении голоса и крики становились тише, а когда она остановилась у зеленого, отороченного серебром, шатра, все разговоры вокруг прекратились вовсе. В бушующей толпе и гремящей музыке образовалось молчаливое пространство.

Ее Зеленый Рыцарь стоял рядом со своим боевым конем, уже одетый в доспехи, которые искрились и сияли на солнце. При ее приближении он встал на одно колено, обнажил свою голову и, склонив ее, произнес:

— Моя сеньора.

— Поднимись, мой любезный рыцарь, — проговорила она достаточно холодно.

Он встал на ноги, производя достаточно неблагозвучный звон своими доспехами. Она протянула ему свободную руку. Не поднимая глаз, он подошел ближе и снова встал на одно колено, чтобы она могла встать на другую, согнутую в колене, ногу. Меланта легко соскочила на землю, почти не коснувшись его рук. Бросившаяся было ей на помощь Кара опоздала.

Рыцарь снова встал. Меланта стала пальцем успокаивать Гринголета, который забеспокоился — рыцарь взял коня от своего горбатого слуги и подвел к ним.

Меланта с облегчением отметила про себя, что изогнутый рог исчез, а вместо него появился менее пугающий шип передней части брони, укрывающей коня. Глаза коня сейчас были прикрыты стальными шорами. Он тихо дышал и жевал удила. Рыцарь прикрепил серебряный шнур к поводьям и вручил этот шнур ей, в очередной раз поклонившись при этом.

Она в общем-то не ожидала, что окажется совсем одна с этим огромным конем, но горбатый оруженосец отошел помогать своему господину надеть шлем. Меланта поняла, к своему изрядному удивлению, что у рыцаря имелся только один слуга. Он сдвинул вверх забрало и с тревогой посмотрел на своего коня. Затем стал надевать покрытые металлом рукавицы.

Все обошлось. Он ухватил поводья своими стальными, толстыми из-за бронированных пластин, рукавицами. Толстые пальцы казались неповоротливыми, но он очень ловко орудовал ими.

Первый раз за сегодняшний день он взглянул Меланте прямо в лицо. Он ничего не сказал, но в его взгляде было что-то открытое и спокойное, без хитрости и недомолвок. Казалось, он ждал, хотя и без особой надежды. В его зеленых глазах было терпение. Ей показалось, что этим он был похож не безмолвные лесные тени: там за таким безмолвием прячется какая-то своя непонятная жизнь, скрываются свои непонятные желания.

Неожиданно Меланта поняла, что не знает, что сказать. И что ей трудно фальшиво улыбаться. Ей почудилось, что она падает… и вот, благодаря ему, оказалась на твердой земле.

Конь вскинул голову, зазвенев бубенцами. Она первой отвела глаза и кивнула ему.

Он повернулся, чтобы сесть на коня. Его оруженосец взял коня под уздцы, сдерживая его на месте. Рыцарь сел в седло, и оруженосец принес копье. Натренированным движением горбун подбросил его, и, пролетев по дуге, оно попало в раскрытую ладонь рыцаря. И замерло там.

Он поднял щит и посмотрел вниз на Меланту. Большой изумруд в основании плюмажа заблестел на солнце.

— Скажи мне свое настоящее имя, — сказала она по-английски очень тихо, и сама удивилась своей просьбе. Зачем бы ей это надо было знать? Тем более сейчас, окруженной многочисленными зеваками.

Теперь его лицо было почти скрыто шлемом и приспущенным забралом. Она решила, что он не ответит — он же дал слово оставаться без имени. Ей вдруг стало не по себе, она испытала Робость.

— Рук, — сказал он.

Она не поняла, правильно ли услышала его английское имя.

— Похоже на то, как кричат вороны, — пробормотал он, слегка улыбнувшись одним ртом. — Рук, моя госпожа. Совсем не такое красивое, как у вас. Руническое. Варварское.

В его поведении совсем не было ничего, что бы выдавало в нем страсть или стремление произвести эффект. Но Меланта вдруг увидела то, о чем все время говорил Аллегрето: жуткое желание мужчины под спудом беспощадного самоограничения.

Он сидел, теперь уже совсем готовый к бою, со щитом и копьем. Его облаченная в доспехи фигура вдруг привела ее к мысли о том, что она ведь сейчас не замужем. У нее мог бы быть друг… любовник, стоит только ей пожелать.

И в этот же момент она поняла всю невозможность этого. Ничего не изменить. Джиан Навона стал только более жестоким из-за долгого ожидания обещанной ему награды. Он не потерпит, чтобы с ней был кто-то еще. Любой мужчина, которого ей не удалось отлучить от себя, встречал свою смерть, что вызывало жуткие слухи и поддерживало ее ужасную репутацию.

И она поспешила проявить свою холодность, чтобы любой, кто сейчас шпионит за ней, не усомнился бы в чувствах Меланты.

— Меня не интересует твое руническое имя. Кому ты служишь?

— Вам, госпожа. И тому, кто возглавляет двор Ланкастеров.

— Если ты любишь меня, как свою сеньору, — сказала она, — то сегодня ты будешь служить только моему двору. — Она посмотрела на него, стараясь выразить глазами то, что не могла сказать, и призвала для этого все свое умение.

— Да, — сказал он медленно. — Только вашему, моя госпожа.

Глава 3

Они звали его этим странным северным именем Берсека по вполне понятной причине. Меланта привыкла к турнирам, она посетила их великое множество. Турниры устраивались по самым различным поводам у нее в стране. Свадьба, прием посла… Но ее Зеленый Рыцарь бился так, как не делал никто и никогда на таких состязаниях. Его оружие, как и у всех, было специально затуплено, но он бился, чтобы убить.

Меланта вывела его на турнирное поле последним, дождавшись, когда все остальные рыцари выстроились в две линии. Она провела его между ними дальше на свободное место, приветствуемая вместе с ним со стороны зрителей несколькими жидкими хлопками. Как только она отпустила поводья его коня, пара пажей в ливреях цветов Ланкастера подбежали к ней и, взяв за руки, проводили к месту на помосте немного ниже принца Эдварда, восседавшего в своем ложе на подиуме. Все ложе было устлано коврами и увешано красными драпировками. Она сделала глубокий реверанс принцу и принцессе, затем заняла место рядом с пустующим креслом самого Ланкастера.

Никаких устаревших ритуалов и рукопашных схваток. Каждый рыцарь, проезжая в ворота мимо выставленных макетов щитов с гербами рыцарей, дотрагивался до нужного, чтобы обозначить своего противника. Зеленый щит с серебряным соколом имел такое огромное количество вмятин от ударов копий и мечей, что сквозь краску выступило дерево. Правда, все-таки не все дотрагивались до него. Многие, подняв около него свое оружие, словно собираясь поразить изображенного там сокола, поклонившись Ланкастеру, проезжали мимо, в самый последний момент ударяя по другому щиту.

Но даже при этом Зеленому Рыцарю набралось не менее полдюжины соперников, не считая самого герцога. Зазвучали трубы, и ристалище было очищено. Здесь остались Ланкастер с кучей своих слуг и Зеленый Рыцарь со своим горбатым оруженосцем. Когда Зеленый Рыцарь выезжал на свою позицию, раздалось улюлюканье. Многие не рисковали проявлять открытую неприязнь к Меланте, но вот ее рыцарь казался всем подходящим объектом для этого.