Дракон смотрел на нее своими черными глазницами. Длинный ряд его зубов, казалось, застыл в улыбке. Она спросила себя, доставило ли Джиану особое удовольствие послать в их дом свою собственную любовницу, чтобы та жестоко покончила с ее беззаботностью и духовной невинностью, столкнув с обольщением и кровавой смертью. И еще она подумала о том, насколько же вперед спланировал он все дальнейшее. Неужели уже тогда он замыслил завести от женщины себе незаконнорожденного сына, натренировать из него убийцу, кастрировать его и приставить охранником к Меланте, чтобы он не покидал ее ни днем, ни ночью, ни за столом, ни в постели, и пропитывал даже воздух, которым она дышала, запахом крови. Интересно, получал ли он от всего этого удовольствие? Она представила себе, как он сидит один в своем дворце и смеется.

Гринголет, белый сокол, подарок скандинава, невзлюбил Аллегрето с первого же раза, когда тот появился у них в доме. Аллегрето был тогда мальчиком с ангельским лицом и соответствующими манерами. Меланта тоже возненавидела его. В чертах его лица проступало что-то от его матери-убийцы, которую Меланта всегда видела перед глазами. То, как она вопит, как искажается ее красивое лицо поддельным страхом, как она рвет на себе волосы, чтобы всем показать свой ужас.

Но Лигурио приказал Меланте постоянно иметь при себе Аллегрето. Ее муж слабел, необходимо было учитывать чужие интересы, чтобы как-то сохранить баланс между семьями Навоны, Риаты и Монтеверде. Аллегрето был убийцей, которому вменялось в обязанность защищать ее от других убийц — сделка, заключенная между Лигурио и Джианом, чтобы защищать ее. Интересы Джиана состояли в том, чтобы она жила, в то время как интересы других врагов никак не обеспечивали сохранение жизни Меланты. Ее муж принял мальчика, даже был добр по отношению к нему. Меланта была вынуждена терпеть, мечтая о том дне, когда ей удастся обрести свободу. Мечтая о том дне, когда ей можно будет обо всем об этом забыть.

Гринголет опять пошевелился, его бубенцы зазвенели, и рыцарь издал тихий стон. Он пошевелил рукой, сжал рот, теперь уже едва различимый. Меланта оперлась щекой на мягкую складку мантии и стала думать о нем. Самый честный человек на земле, самый достойный, скромный, сильный, с самой хорошей репутацией воина — нет, надо перестать. Уж очень сильно она увлекается в своих похвалах этому спящему человеку.

Он засопел, как бы возражая против таких экзальтированных описаний его совершенств, снова повернулся, издав металлический шум своими доспехами.

Ей нравился этот звук, казалось, всегда сопровождавший его. Ей нравились все его звуки: дыхание, лязг оружия, его голос. Она влюбилась в него.

Придя к такому заключению, она сразу же подумала, что теперь ей надо быть особенно осторожной, ведь соотнести эту неодолимую силу чувств с ее планами и намерениями будет так нелегко.

Надо подумать. Весь мир не погибнет от чумы. Она приходила и раньше. Она убивает выборочно, то тут, то там, здесь пятерых, там — человек пятьдесят, а в третьем месте — только одного или двоих. Надеяться на то, что она сотрет с лица земли Навону и Риату, чтобы облегчить ей существование, было глупо.

Надеяться на Божью милость также было бы бесполезно. Да и как это можно себе представить, ведь сейчас вот она сидит и смотрит «а мужчину, ужасно желая его самым греховным земным желанием и при этом совсем не чувствует за собой вины.

Раньше она полагала, что самым главным для нее было добраться до Боулэндского замка целой и невредимой. Там, среди английских слуг и придворных англичан, выявить шпионов и убийц, посланных Джианом или Риатой, будет не так уж трудно. Теперь же она обнаружила, что ей страшно хочется остаться в этой пустынной местности с сэром Руком из Бог его знает какой местности, где он обладал землями, которыми до него владел его отец. Весьма возможно — существующими лить в воображении.

Она хитро улыбнулась, вспомнив, как он оскорбился на предложение подарить ему земли. Сам он выражал свои мысли на достаточно благородном языке, но его жена, которую она хорошо запомнила, была явно низкого происхождения и плохого воспитания. Так что она готова была сейчас согласиться с предположением Ланкастера о том, что великолепный боевой наряд Зеленого Рыцаря скрывал под собою простолюдина. Да и своим отказом от нее он ведь почти подтвердил это, разве не так?

И тем не менее, ей было совершенно неважно, какого происхождения этот человек. «По-видимому, — подумала она, — это из-за моей испорченности». Впрочем, может быть, он сын какого-то совсем обедневшего рыцаря, который из-за своей бедности не мог обеспечивать сына. Ланкастер был уж слишком строг в своих суждениях, называя его вольным. Разве войска стали бы выполнять команды и повиноваться простолюдину, а об отношении рыцарей и дам при дворе и говорить уж нечего — они бы его не потерпели.

И еще, у него были хорошие манеры: спокойное достоинство, которое проявлялось даже при его теперешней бедности, благородная осанка всадника на хорошем коне. И он был по-своему поэтом. Да, он вырос в благородном доме, и в этом можно было не сомневаться. Хотя в конечном итоге это не имело значения. Она была дочерью английского графа, женой принца, кузиной нескольких королевских родов в Европе. А влюбившись, она готова была любить и монаха, и купца, и пастуха, если на то пошло, — кем бы ни оказался на самом деле этот загадочный и скромный рыцарь.

Лигурио научил ее множеству вещей, но среди них не было нежности и самоотверженности. Она совсем не привыкла отказывать себе в какой-либо забаве или усладе, если только это не угрожало ей самой или не шло вразрез с ее интересами. Если у нее не было любовников, то совсем не от того, что она желала проявить воздержанность или имела высочайшее самообладание. И даже не от того, что испытывала большую заботу относительно безопасности большинства из своих почитателей, из-за крайней непрочности такого возможного союза.

Ей нужна была сила, а не слабость. Она намеревалась использовать его, этого храброго безымянного воина. Она намеревалась заставить его полюбить себя, если ей это удастся, затмить его разум, затуманить его и беспощадно использовать для своих целей. Он был ей нужен для защиты, для обороны от врагов.

И она достигла своего. Правда, он не совсем доверял ей, даже обвинил в колдовстве — но все равно она была уверена в своем успехе. И совсем не важно, что он вспоминает об этой своей жене. Это даже неплохо и свидетельствует о его верности тому, кому он однажды отдал свое сердце. Придет время, она достаточно легко освободит его от этих прежних обязанностей.

Сейчас она была щедрой и доброй, какой еще не бывала никогда. Она хотела облагодетельствовать его. Она ни за что не отплатит ему неблагодарностью за его службу ей, не заставит его жертвовать своей честью. Она не погубит его, а, напротив, выведет в люди. Она даст ему возможность возвыситься при ее дворе, чего не пожелал для него сделать Ланкастер. При ее помощи и участии он женится на благородной даме, получит землю, положение. Она позаботится о воспитании и образовании его детей, поможет им с продвижением…

Она смотрела сквозь наступившую темноту, отделявшую его от нее. Два шага — и целая пропасть. Что же, если она все это сделает для него, то тогда, пожалуй, ее жизнь окажется не такой уж бесполезной и тщеславной, как она казалась ей сейчас, и какой она должна была стать потом.

Рук проснулся от звуков охотничьих рожков. Он издал проклятье, перекатился по полу и вскочил. Он так крепко спал, что, проснувшись, некоторое время не мог открыть глаз — утренний рассвет слепил его. Затем он осмотрелся, не понимая, где находится.

Затем он заметил принцессу, свернувшуюся в бесформенный клубок у стены. Она его не разбудила.

— Боже праведный! — пошатываясь, он сделал несколько шагов. Итак, он, как убитый, проспал всю ночь напролет.

Снова зазвучал рожок. Ему ответил другой. «Загонщики, — подумал он. — Заметили дичь. Теперь следует очередь собак». И сразу же вдали послышался лай.

— Леди! — он не стал тратить времени на формальности, а вместо этого схватил ее за плечи и стал трясти. Она дико посмотрела на него, словно, как и он, не могла понять, куда попала. Затем выражение ее лица смягчилось.

Он уже собирал их вещи.

— Охота, — наконец произнес он. — Скорее садитесь вместе с соколом на коня. Может быть, мы их нагоним.

— Но ведь чума…

— Больные не охотятся. Сокола, госпожа. Наденьте капюшон, чтобы мы могли поспешить. — Затем, продолжая собираться, добавил. — Большая охота. Может быть, даже королевская. Мы попросим у них для вас хорошего места. Поторопитесь же, моя госпожа, а не то мы потеряем их след.

И действительно, звуки охоты удалялись и теперь были едва слышны. Она подхватила сокола, он — свой шлем, который из-за спешки даже не стал надевать, и они устремились наружу.

Меланта ехала верхом, сидя за сэром Руком, держась за него и одновременно балансируя кулаком, на котором был Гринголет. Первым, кого они нагнали, был псарь, который шел с грустным выражением лица, помахивая поводками своих спущенных ранее гончих. Он шел так неспеша, словно у него не имелось ни малейшего желания добраться до своих собак, хотя рожки уже давно возвестили конец охоты и смерть дичи. Меланта выглянула из-за плеча сэра Рука в тот момент, когда он остановил коня.

— Приветствую тебя, добрый человек, — сказал ее рыцарь.

Охотник обернулся и в первый раз поднял голову. До этого он совершенно не обращал на них никакого внимания. Он сразу же поклонился и упал на колени.

— Поднимись! — сэр Рук махнул ему. — Какая дичь?

— Большой олень, мой господин. — Он встал на ноги, по-прежнему не поднимая глаз.

— Олень! — воскликнул сэр Рук. — Но ведь сейчас не сезон!

Охотник бросил на него быстрый взгляд, затеи снова опустил глаза и пожал плечами.

— У моего господина хватает духу делать за о даже в запретное время. И даже не слушать уговоров, хотя мы нашли следы и ночлег одинокого вепря.