Он решил пристать к берегу там, куда их прибьет. Паром подплыл к берегу, вдоль кромки воды у которого рос тростник, и здесь задел за дно. Рук постарался подвести паром как можно ближе к берегу, используя шест, но все равно до берега еще нужно было пройти шагов десять по мелководью.

Принцесса крепко спала. Когда он опустился возле, она лишь плотнее сжалась и стала что-то говорить сквозь сон. Он снял рукавицу и приложил руку к ее лбу. Лоб был прохладным, и никаких признаков недомогания он не обнаружил.

— Нельзя ли мне еще поспать? — пробормотала она жалобно, когда почувствовала его прикосновение. — Мне хочется поспать еще немножко.

Он ничего не возразил, а просто поднял ее на руки и перенес на берег. Казалось, это немного привело ее в себя. Она села на песчаном берегу и обхватила руками свои ноги, молча следя за тем, как он сновал на плот и обратно, перенося вещи.

Затем он присел, чтобы спутать ноги Ястребу. Она вдруг резко повернулась, впившись глазами в ту сторону, где был Вирейл.

— Слушай!

Рук вскочил, хватаясь за рукоятку меча. Стоя так, он тоже услыхал. Мелодичный звон бубенцов. В тот же момент они увидели белое пятнышко, мелькнувшее на фоне темных деревьев.

— Гринголет, — выдохнула она.

Словно услышав мольбу в ее голосе, белый сокол вспарил вверх, превратившись в темную тень на фоне светлого неба. Затем он резко пошел вниз прямо по направлению к ним. Он описал полукруг, снова взмыл ввысь, кружа над ними, пока не потерялся в высоте.

— Он ждет! — принцесса вскочила на ноги. — Приманку, вабило, иначе он может улететь.

Рук кинул свой меч. Они оба бросились к своим мешкам и стали лихорадочно рыться в них. Рук обнаружил вабило и вознес благодарения Богу за то, что догадался сунуть его при сборах. Она выхватила вабило у Рука.

Это был макет цапли, насаженный на тяжелую кожаную рукавицу. И кожа рукавицы и сам макет были разукрашены серебряной нитью и многочисленными камнями, которые вспыхивали и сверкали на солнце.

Она посмотрела в небо. Рук тоже было стал смотреть туда, но быстро перевел свой взгляд на нее. Он ожидал, что при солнечном свете она будет выглядеть еще менее красивой, чем несколько часов назад, но ошибся. Каким-то своим колдовским способом она преобразилась, став снова красивой и очаровательной. Совсем как сокол — взмах крыльев отделяет для него небо от земли. Мгновение.

Он посмотрел в небо и не смог обнаружить птицу, которая исчезла в высоте. Рука принцессы взметнулась вверх. Солнце заблестело на вабило, разбрасывая снопы света от его камней. Ястреб заволновался, уловив своим чутким слухом свист рассекаемого воздуха и шум крыльев. Меланта по-прежнему смотрела в небо, ее рука была вытянута, перчатка сияла и горела зеленым огнем и отливала серебром.

Она стала звать своего сокола, вращая вабило. Песня любви, смешанная со смехом — и птица приняла призыв. Она камнем спикировала с неба.

Рук вначале услышал и только потом увидел сокола. Звон его бубенцов слился в один протяжный звук, и вот уже появилась стремительно растущая точка: пылинка, затем точка, потом стрела, серп… Птица пикировала с высоты не менее двух тысяч футов.

В момент удара раскрылся белый веер, разошлись крылья. Вабило полетел на землю, а сокол поднялся в воздух, звеня своими путцами. Вабило зарылся в песок, но Меланта потянула за шнурок и подтащила вабило к себе.

И начался танец. Женщина и птица то стремительно, то плавно кружили по берегу. Казалось, что для них перестали действовать законы притяжения. В сиянии изумрудов, в белом веере крыльев они то ускоряли, то замедляли своей танец.

Меланта закончила свой танец с охотящимся соколом так, как он еще никогда не видел — вместо того, чтобы бросить приманку на землю для нового нападения сокола, она перехватила ее в другую руку и подняла ее, отведя от себя как можно дальше, словно языческая жрица, возводящая руки к солнцу и заклинающая светило. Сокол мелькнул в воздухе мимо руки, рванув когтями макет. Тогда она сделала широкий взмах рукой.

Сокол широко расправил свои крылья и ринулся на добычу, выпустив когти. Красиво завершив свой стремительный полет, он уселся на перчатку, сложил крылья и хищно потянулся к добыче.

— Бедный Гринголет! — почти не дыша, воскликнула принцесса, смеясь и плача в одно и то же время. — Бедный Гринголет! Моя краса, моя любовь! Как подло тебя обманули. Но мне нечем сейчас тебя вознаградить.

Сокол снова раскрыл крылья, зло крича и нанося удары по фальшивой птице, но было уже поздно — его хозяйка схватила другой рукой путцы, которые рассек Рук, когда спешил отпустить птицу на волю. Возмущенные жалобы сокола прекратились, когда принцесса надела на его голову клобучок.

Только теперь, когда все закончилось, Рук почувствовал, как тяжело бьется его сердце. В то, что он только что видел, было трудно поверить. Рук подобрал упавший вабило. Его перья были изломаны, большой бриллиант выпал, а изумруды болтались на металлических нитях. Он поискал вокруг драгоценный камень, и почти сразу же его глаза уловили белый блеск. Он снял рукавицу и нагнулся.

— Оставь себе. Он твой, — сказала она, когда он поднялся, держа камень между большим и указательным пальцами. — Твой приз, — она улыбнулась. Ее глаза сияли от возбуждения. — Чтобы ты не забывал нашу охоту.

Камень покоился в его руке, еще раз напоминая о той пропасти, том страшном расстоянии между ними, которые она невольно подчеркнула, так небрежно одарив его своей милостью.

— Моя госпожа, мне не нужно никакого напоминания о том, что я видел. С помощью Всевышнего, я не забуду этого никогда.

— Тем не менее, — упорствовала она. — Оставь его себе. — Она переключила внимание на сокола, оставив его так и стоять с протянутой рукой.

Он почувствовал глухое раздражение и обиду, хотя, собственно, ни в ее словах, ни в ее тоне не было ничего оскорбительного. Первый раз за все время она дала понять, что ценит его службу и считает ее заслуживающей вознаграждения.

Но он же не ради вознаграждения стремился к ней. Он только хотел, чтобы она заметила его верность, его преданность. А она лишь дала ему что-то на память, как могла бы поступить с любым другим. И, собственно, почему он мог надеяться на что-то иное, не обладая ничем в своем имени и звании, что бы могло хоть как-то помочь приблизиться к ней.

Глядя, как принцесса Меланта ласкает Гринголета, он вдруг вспомнил о светлом северянине, который подарил ей эту птицу. Он подумал о том, чем обладал: конь, меч, украшенные дорогими камнями путцы сокола, которые она же ему и подарила, боевое снаряжение, которое сейчас было на нем. Другие латы, для турниров, которые стоили ему пяти лет службы и на которых так сиял тот ее изумруд — потеряны навсегда и, наверное, уже разграблены бандитами в их лагере.

У него не было ничего стоящего, ничего, чтобы заслуживало ее внимания и не было бы получено от нее самой.

Держа себя церемонно и стараясь говорить обходительно, он заявил:

— Клянусь перед Богом, моя госпожа, что я не стремлюсь к подаркам и не возьму их. Моя единственная забота — это забота о вас, о вашем благополучии. О том, чтобы доставить вас в надежное место завтра.

Она повернула к нему свою голову, но так и не подняла своих глаз. Какое-то время она наблюдала за тем, как ветер рябил речную воду. Затем все в ней изменилось — доброта и дружелюбие исчезли, лицо стало сдержанным и надменным.

— Там был город, — промолвила она. — И замок.

— Лиерпуль, — тихо подтвердил он.

— Мы направимся туда?

Под быстрой водной поверхностью, под сиянием света в ней таилась тьма непроглядной глубины.

— Нет, моя госпожа. Не туда.

— Они умерли от чумы, не так ли? — ее голос вдруг стал хриплым. — Монахи?

— Да, моя госпожа.

Она села и устремила задумчивый взгляд на сокола.

— Это я принесла ее. Это из-за меня она вернулась сюда.

На него нахлынули старые мысли. Подозрения, льнущий к ним туман, ее темные волосы, пурпурный оттенок глаз, притягивающий и отстраняющий от себя. Вызывающий и манящий. Ведьма!

— Я дразнила и издевалась над Аллегрето. Теперь он мертв, а сюда пришла чума. Это Божья кара.

Рук вдруг почувствовал, что его сомнения относительно нее перешли в раздражение.

— Ваше величество. Я не думаю, что Бог решил наказать чумой все человечество из-за ваших глупых шуток.

В течение некоторого времени она ничего не отвечала, молча раскачивалась все сильнее и сильнее. Затем вдруг снова улыбнулась.

— Значит мои грехи так мелки и незначительны? Что же, может быть, это и правда, что мои выходки не способны навлечь на человечество чуму, а лишь увеличить у него количество вшей на эту зиму.

— Но ваши грехи, определенно, оказались достаточными, чтобы поставить нас в такое сложное положение.

Она встала, взяв сокола.

— Рыцарь, ты нагл и бесцеремонен.

— Если моя госпожа уличена в грехах, заслуживающих чуму, разве может ее верный слуга быть менее смелым?

— Да ты — мошенник, скрывающийся под личиной верного слуги моего!

Он уже начал чувствовать угрызения совести из-за своего бунта. Поэтому он вдруг с неожиданным вниманием начал рассматривать шоры на своем Ястребе.

— Госпожа, в этом нет ничего смешного. У нас нет воинов, способных защитить вас, нет достаточного количества еды. Да и еще нам предстоит очень опасный путь.

— Ну, что же, — помедлив, ответила она. — Тогда я буду называть тебя по имени, Руком, сэр. А ты будешь звать меня Малышкой Недом, своим слугой и оруженосцем. Гринголет станет Кобылой, а твой благородный конь останется Ястребом, чтобы у нас хоть что-то сохранилось. И вместе мы будем считаться охотниками за драконами.

Он напрягся. По ее тону очень трудно было понять, подшучивает ли она над ним или говорит серьезно.

Он снова протянул ей драгоценный камень.

— Я не могу принять его. Положите лучше в надежное место.