– Если для исполнения воли императора потребуется призвать старуху Кесбан, я это сделаю, не сомневайтесь, – голос Хан-Гирея зловеще понизился. – Я призову кого угодно, но не позволю вам, скромным труженикам войны, как вы выражаетесь, сломать мне петербургскую карьеру. Даже больше, у меня есть средства заставить, например, лично вас, мадам, подчиняться мне…

– Хотела бы я знать про эти средства? – насмешливо усомнилась Мари-Клер. – Какого они свойства? Постельного? Так мне они давно известны и вовсе неинтересны ныне. Я уверена, что в рескрипте императора ни словом не упомянуто не то что про старуху Кесбан, которую государь знать не знает, но и про меня, и даже про генерала Вельяминова. Государь все поручил вам. Лично вам, полковник. И я скажу почему. Государь знает, что вы родом из этих мест, что у вас осталось здесь немало родственников. Вы вполне, как предполагает Его Величество, не зная тонкости восточных взаимоотношений, можете договориться с ними и в своей фуражке принести ему мир на Кавказе. А почему нет? Вы же – принц, Хан-Гирей. Вы – восточный, бжедухский принц. Так постарайтесь для своей новой Родины, карты в руки. Но так думает государь, – она сделала паузу, – и даже господин военный министр, – в голосе Мари-Клер снова промелькнула насмешка. – Дрожа за свою карьеру, вы никогда не откроете им всей правды, вы вводите их в заблуждение почти что десять лет. А правда такова: здесь, в Черкесии, вас считают предателем, отступником. Никто из ваших родственников вас даже на порог не пустит, а скорее всего, пристрелит как полудохлую собаку без жалости. Потому что отступник – хуже собаки. Вы не посмеете сунуться к ним. И очень боитесь, что кто-нибудь из них вообще прознает о вашем визите. А генеральские эполеты вам очень хочется носить. Хочется хвастать в салонах в Петербурге, хочется волочиться за красивыми женщинами и сыпать деньгами не считая. Только где все это взять? А надо заставить таких, как генерал Вельяминов, которые тянут лямку и льют кровь свою и своих солдат, для того чтобы вы выхаживали по паркетам в Петербурге, – заставить их поплясать под вашу дудку, помахав при том под носом рескриптом государя, в котором ни о ком, кроме вас самого и данного вам поручения, даже и слова нет. Поэтому вы не хотите мне его показать. Да и есть ли рескрипт? Может быть, всего лишь рукописная записка за подписью военного министра? Вельяминов правильно сделал, что отправился в экспедицию перед самым вашим приездом. Нечего ему с вами обсуждать. Только зря тратить время.

– Ему-то, может быть, и нечего, – Хан-Гирей схватил Мари за руку, и резко притянул к себе, – а вам придется, мадам. Вы сделаете для меня все, что я потребую от вас, и обеспечите мне и карьеру и удачную женитьбу. У меня есть способ заставить вас.

– Какой же, какой? – Мари отстранилась. – Второй раз спрашиваю вас об этом.

– Тот самый князь Потемкин, о котором вы запретили мне говорить, – зловеще улыбаясь, произнес он, – но все-таки придется еще раз побеседовать, уж извините.

– И что же Потемкин? – Мари-Клер нахмурилась, предчувствуя недоброе. Она не сомневалась, что Хан-Гирей способен на многое, но что он предпримет на этот раз? При чем здесь Саша? Зачем он вспомнил о нем?

– Вы наверняка знаете, – продолжал все так же низко Хан-Гирей, – что вчера полки князя Потемкина, которые идут в авангарде отряда генерала Вельяминова, захватили хребет Нако и вышли к морю. – Мари кивнула. – Вы знаете, – удовлетворенно заметил Хан-Гирей. – Вы также наверняка знаете через своих лазутчиков, что мулла Казилбек намеревается уничтожить авангард, пока генерал Вельяминов не подошел полными силами.

– Я знаю, – ответила ему Мари-Клер с вызовом. – Это входит в мои служебные обязанности, обо всем таком знать и упреждать. А вот вы, полковник, откуда узнали? – в голосе ее прозвучало подозрение.

– Я вам не открою, – усмехнулся он, – но теперь вы тем более поверите мне. Если я знаю о намерениях Казилбека, то не сомневайтесь, я имею доступ к его предводителям через верных людей. Если вы, мадам, не выполните моих условий, то я через тех самых людей укажу Казилбеку тайную тропу, по которой он сможет незаметно подняться на хребет и ударить авангарду в тыл, тем самым расчленив его надвое. Русских быстро разгромят. Всех вырежут. А голову вашего ненаглядного Саши отрежут и вздернут на кол – вы знаете, как это бывает.

Не забывайте, я родом из здешних мест, я знаю здесь много троп, а мулла Казилбек – чечен, он не знает. Он и его гвардейцы пришли сюда из Даргинских гор. Я думаю, мулла вполне оценит мое предложение…

– И вы, полковник русской гвардии, способны совершить такое предательство только ради достижения собственной выгоды. – Мари-Клер отшатнулась. – Или хотя бы для того, чтобы свести счеты за проигранную дуэль. Вы еще более бесчестны и подлы, чем я думала.

– Мне наплевать на проигранную дуэль, – Хан-Гирей как-то противно тонко усмехнулся – что мышь пискнула. При его росте и комплекции такой писк казался вовсе неуместным. – Я даже счастлив, что так дешево отделался. И не столь щепетилен в вопросах чести, как вы верно заметили, мадам. Но выгоды своей я не упущу. Замирение Черкесии – это мой жизненный интерес. И вы выполните все, что я потребую от вас для того, чтобы обеспечить мое будущее, иначе князь Саша погибнет. Он и так имеет все вероятности не пережить грядущие несколько дней, но с моим участием конец его предрешен. Мюриды Казилбека будут охотиться за ним лично. Все остальные – не в счет…

– А вы не боитесь, Хан-Гирей, – спросила Мари, – что я сообщу в Петербург о ваших планах и способах, которыми вы исполняете волю императора?

– Вы ничего не успеете сделать, – усмехнулся Хан-Гирей, – если вы мне откажете, то пока вы составите депешу, пока дождетесь свою старуху Кесбан, пока устроите пересылку депеши в столицу, пока она дойдет до Петербурга, князь Саша уже будет мертв – он имеет возможность погибнуть даже сотню раз за это время. Ведь вы же не явитесь напрямую к генералу Вельяминову или к тому же Саше Раевскому, чтобы выдать меня. Вам запрещено инструкцией. Им ничего не известно о вашей секретной миссии. Они вам не поверят. Да и в Петербурге не поверят. Мы говорим с вами с глазу на глаз, и даже если Абрек что-то заподозрит, или Вы расскажете ему – здесь, на Кавказе, пули летают свободно. Вполне может статься, что парочка из них долетит до вас и вашего помощника.

Хан-Гирей опять пискнул смешком, а потом икнул: – Вы в ловушке, уважаемая мадам Мари-Клер, – продолжал поспешно. – Князь Потемкин – на хребте Нако. Он уже не сойдет с него без боя. А вам – никуда не деться. Вы должны слушаться меня и все делать, что я пожелаю.

– Что же я могу сделать? – голос Мари прозвучал свинцово. Она понимала, что Хан-Гирей прав. Он все продумал, он знает, о чем говорит. – Вы должны отдавать себе отчет, полковник, что как бы я не любила Сашу, я не могу сделать то, что тридцать лет не удавалось сделать целой армии, не самой слабой в Европе – замирить для государя императора Кавказ.

– А я и не требую так много, – быстро ответил ей Хан-Гирей. – Я вполне располагаю сведениями о ваших возможностях. И они меня устраивают. Главное, создать видимость. Провести церемонию. Пустить пыль в глаза. Государь в июле посетит Еленчик. Его конечно же будут пышно встречать, с музыкой, с парадами. Государь тоже не поскупится. Если все сложится удачно, он пожалует новыми званиями и орденами генералитет и офицеров, выдаст солдатам на довольствие. Вот здесь-то в пылу праздника неплохо бы, чтобы несколько представителей от черкесских и прочих кавказских народов пало бы к его стопам с прошением о принятии их в состав империи и выражением самых искренних верноподданнических чувств.

Я понимаю секретность вашей миссии, мадам, – он предупредил ее возражение, – и знаю, что вы не можете обсуждать это дело с генералом Вельяминовым впрямую. Потому все переговоры со ставкой я беру на себя. Я все же посещу генерала в его походном лагере и передам ему соответствующие распоряжения военного министра. Есть несколько племен, которые давно уже покорны России и находятся под протекторатом генерала Вельяминова: те же тахтамыши, ногайцы, абазинцы, башильбаевцы. Многие из их князей еще при генерале Ермолове вступили на русскую службу и состоят теперь в больших чинах, вроде нашего общего знакомого Абрека. Конечно, они не откажут генералу, когда тот попросит их послать в Еленчик представителей в национальных костюмах с грамотой, полной выражений преданности и любви к государю. Совсем другое дело: шапсуги, натухайцы и абадзехи. Их враждебность непримирима. Ни я, ни генерал Вельяминов не сунутся к ним с нашими предложениями. Но государю вовсе неинтересно принять верноподданническую грамоту от народов, которые он и так давно уже считает своими. Он бы хотел видеть у своих ног Кавказ целиком. Вот тут, любезная Мари-Клер, я полностью полагаюсь на вас.

– Вы думаете, я состою в дружбе с вождями абадзехов, например? – невесело улыбнулась, выслушав его Мари. – Вы глубоко ошибаетесь, полковник.

– Нет, я так не думаю, – ответил полковник, не моргнув глазом, – я знаю. Знаю, что вам многим обязан некий вождь по кличке Сухрай. А он очень близок к мюридскому вождю Шамилю. Несколько лет назад, когда холера унесла половину его племени, вы скрыли в своем монастыре его жену и детей, тем самым спасли их от верной смерти. Вы поступили так вопреки требованиям Петербурга не иметь сношений с нашими врагами иначе как через доверенных лазутчиков. В столице о том ничего не знают. И я думаю, узнай они о вашем милосердии, вас не погладят по голове. Сухрай мог бы и сам заразиться от своих родственников – одним врагом у России стало бы меньше. Как вы думаете, для чего я старался тогда, чтобы именно к его горному аулу дошла холера? Кто привез им арбузы, от которых все заболели, когда они голодали? И тут появились вы – вы спасли его семью, его самого. Сперва я был зол на вас и хотел донести обо всем государю лично. Но потом я подумал, что Сухрай чувствует теперь свою благодарность к вам, и мы могли бы его благодарность использовать с толком. Долг платежом красен.