– Я тоже молюсь за него, – тихо призналась Мари-Клер, прижимаясь щекой к руке княгини. – Он самый лучший на свете, я верю в это…

– Тебе, моя девочка, надо поспать. – Княгиня Лиза уложила Мари-Клер на постель, накрыла ее теплым атласным одеялом, подбитым мехом рыжей лисицы, задернула над кроватью голубой шифоновый полог. – Когда я сама была маленькой, – произнесла она с теплотой, – я спала в этой комнате. Я очень любила ее. Мне нравилось смотреть на золотых индийских слоников, которыми вышита занавесь над постелью. Отец, как бы ни был занят, часто находил время, чтобы посидеть со мной перед сном. Матушку свою я видела гораздо реже. Потом я так привыкла, что вообще не засыпала, пока он не придет. И князь приходил. Высокий, красивый, статный, в расшитом золотом фельдмаршальском камзоле или в простой домашней одежде, иногда в крестьянской рубахе. Он гладил меня по волосам – рука у него была сильная, теплая – и сидел со мной, пока я не усну. Сколько бы лет ни прошло, а прошло много, очень много, – в голосе княгини Лиз пробились слезы, – заходя в эту комнату, я чувствую себя маленькой девочкой, как в далеком детстве, и все еще жду его, все тоскую о нем… Мне до сих пор кажется, что он живой, только очень надолго уехал от меня. Хотя я сама, собственными глазами видела, почти в таком возрасте, как ты сейчас, как он заснул навеки. Спи, девочка моя, – княгиня Лиз смахнула слезы с лица, – а я посижу с тобой, как сидел со мной мой папа. Все образуется, не плачь. Ты в этом мире не одна. И я и мой муж, Алексей Александрович, мы всегда будем с тобой, сестра Лолит пишет тебе, подумай о ней. Вспомни кармелитскую обитель, цветы и ограды, о которых ты мне рассказывала. И спи. Все утрясется. Все пройдет… – За окном уже серело тусклое петербургское утро, крапал дождь. Убаюканная лаской княгини, Мари-Клер уснула. Убедившись, что девушка крепко спит, Лиза вернулась к мужу.

Алексей Анненков дожидался ее в кабинете. Потемкинский кабинет, небольшой, обитый, как и в екатерининские времена, серебристо-серым шелком с зелеными полосами, освещали две свечи в высоком золоченом канделябре, представлявшем собой взмывшего над волной Черного моря дельфина. Войдя в кабинет, Лиза молча подошла к массивному рабочему столу князя – длинный шлейф бального платья, которого она сменила по причине беспокойства за Мари-Клер, тянулся за ней по пушистому, вышитому черными слонами персидскому ковру. Приблизившись, она с нежностью положила руку на овальный портрет отца, который стоял на столе в раме из чистого золота, украшенный алмазами. Взгляд ее скользнул по многим милым ее сердцу безделушкам – с тех пор, как умер князь Потемкин, ничего не изменилось ни в его кабинете, ни на его столе, да и во всем дворце, под его огромным стеклянным куполом – тоже. Лиза повелела, чтобы все оставалось так, как в последний раз было при князе. Она свято берегла память, потому что знала, кроме нее и ее сына беречь эту память некому.

На столе в малиновом бюваре лежала бумага, немного небрежно высовываясь на стол, – так оставил ее, уезжая в Яссы, князь Потемкин. Карандаши, прутик серебра, маленькая пилка и коробочка с драгоценными камнями разного цвета и вида. Приезжая в Таврический, Лиза всякий раз самолично протирала их от пыли, и в такие мгновения она снова встречалась с тем, кого не успела долюбить, – со своим отцом.

Она помнила, когда князь о чем-нибудь размышлял, то чтобы не отвлекаться и сосредоточить мысли, он брал из коробочки два драгоценных камня и тер их один о другой, или же обтачивал пилочкой серебро, или, наконец, раскладывал камни разными фигурами и любовался их игрой и блеском. Что в это время созревало у него в уме, он тотчас записывал на приготовленной бумаге и потом, отворив дверь, звал секретаря и отдавал приказания.

Так бумага с карандашом, коробочка с драгоценными камнями, серебряный прутик и пилочка почти полвека лежали на письменном столе в кабинете светлейшего, когда хозяина давно уже не было в живых…

Алексей Анненков встал с кресла, в котором ожидал жену. Взглянув на нее, спросил тревожно:

– Где была Мари? Почему она плакала? И ты, я вижу, плачешь… – Он подошел к Лизе. Глядя на стол, она терла в руках два темно-красных крупных рубина, достав их из коробки отца.

– Мы говорили с Мари-Клер о князе Потемкине, – ответила она негромко, – и я расчувствовалась. – Потом, подняв еще влажные глаза, спросила: – Саша не приезжал?

– Нет, – ответил Алексей. – Во всяком случае, я не слышал. – И снова спросил: – Что случилось с Мари? Почему она убежала из дома?

– Случилось самое невероятное, – вздохнула княгиня Потемкина и, отойдя, опустилась на софу, на которой, утомившись от дел, часто дремал ее отец. – Случилось, Алешенька, то, что Мари влюбилась, – продолжила она устало, рубины таинственно мерцали в ее руках. – Она влюбилась в моего Сашу. А он конечно же даже и не замечает того. Остается только надеяться, что ее увлечение быстро пройдет.

– Пройдет? – Алексей внимательно посмотрел на нее. – Боюсь, что нет. В Потемкиных влюбляются навсегда, до конца жизни. Вспомни, твоя мать любила князя Потемкина даже больше Орлова, только с ним она согласилась вступить в брак…

– И предала его… – дернула плечом Лиза, один из камней упал на софу, и она, наклонившись, снова взяла его в руку.

– Предала. – Алексей подошел, сел рядом и обнял жену, приклонив ее голову себе на плечо. – Она же была императрица. Но она не забыла его до самой смерти.

– Просто моя мать умела выбирать себе мужчин, – согласилась Лиза. – Орлов помог ей вступить на трон, а Потемкин, когда пришло время, принес славу ее державе и долгожданную победу над Турцией…

– Как бы то ни было, но я полагаю, что с Сашей у Мари-Клер все так быстро не кончится. А возможно, не кончится никогда… А ты собираешься сватать ее за старика Закревского, – напомнил Алексей с грустной улыбкой. – Как же теперь?

– Тем более надо поторопиться со сватовством. – Лиза решительно сжала в руке оба рубина и хлопнула кулачком по бархатной серой подушке, которую в волнении положила на колени. – Я сегодня же поговорю с Анной об этом. Думаю, она будет удивлена. И удручена нашей воспитанницей. Нам надо возвращаться в Кузьминки, – с волнением продолжала она, взглянув на мужа. – А Саша пускай остается в столице. Я скажу ему, что запрещаю приезжать в имение без моего ведома. Возможно, его отсутствие и разлука с ним отрезвят Мари-Клер, она забудет о своем увлечении. Ведь она так юна.

– Возможно, – с сомнением заметил ей Алексей, – но я не уверен в этом. По себе знаю, что значит полюбить Потемкиных. И государь Александр Павлович знал. А как я сегодня понял, не только один в императорской семье…

* * *

– Ваши восторги князем Потемкиным, как всегда, преувеличены, – усмехнулся Хан Гирей. – В то время как вы безмерно восхищались им, Потемкин обрюхатил московскую актрису Таню Новикову и покинул ее в затруднительном положении. Таня умерла в родах, вместе с ребенком, проклятая родней и забытая самим князем…

– Вам больше не удастся ввести меня в заблуждение, полковник, – твердо отвечала ему Мари-Клер. – Однажды я уже поддалась на вашу ложь, и тем самым перечеркнула всю свою жизнь – за то расплачиваюсь и поныне. Но теперь я другая. На моей стороне сила, которая не сравнится с вашей, и я знаю доподлинно теперь, что Александр не виноват в том печальном положении, в котором оказалась мадемуазель Таня, – продолжала она. – Александр лежал тяжело раненный в Тифлисе, между жизнью и смертью, он ничего не знал о том, что происходило в Москве. Княгиня Елизавета Григорьевна ездила к нему в госпиталь. Только благодаря ее заботе он выжил. Ей помогли там Багратионы, с которыми она издавна дружна. Хотя признаюсь, тот факт, что мадемуазель Таня ожидала от Александра ребенка, меня конечно же не делает счастливой, – Мари-Клер на мгновение отвела взор, – но я не могу позволить вам, полковник, бесчестить князя. Возможно, он и не собирался жениться на Тане, да и вряд ли получил бы благословение матери на то, но ребенка он бы не оставил. Я знаю Сашу… Он благороден, он не трус.

– Что ж, время изменилось, – согласился с кривой улыбкой Хан-Гирей, – и теперь вы, мадам Мари, занимаете чины по своей службе куда повыше моих, вам покровительствуют влиятельные особы, к вам расположен государь. Так что теперь вы можете позволить себе так разговаривать со мной. Особенно благодаря заступничеству вашей главной покровительницы, кахетинской принцессы Лолит, предки которой бежали от османов сначала в Сирию, а оттуда в Италию. Она оказала немало услуг русскому государю со своей секретной миссией на Кавказе. Но отдавая должное вашим заслугам, я не могу не признать: в том, что касается Александра Потемкина, вы идеализируете его и по-прежнему остаетесь наивной девочкой. Он все прекрасно знал о Тане и не отвечал на ее письма…

– Откуда вам знать про то? – властно прервала его Мари-Клер, и в ее голосе прозвучали суровые нотки. – Не сам ли князь Александр Александрович доверительно вам поведал о своих сердечных делах. Уверена, что нет. У вас есть привычка, полковник, свободно распространяться обо всем, в том числе и о том, что вам совершенно неизвестно. Давайте оставим этот разговор, – решила она, – обратимся лучше к делу. С чем вы прибыли ко мне из Петербурга? Я слушаю, полковник Хан-Гирей.

Несмотря на то что давно уже стемнело, Мари-Клер увидела полковника издалека, едва только различила условленное для встречи место. Над хребтом Нако полная оранжевая луна зияла как ножевая рана. На горизонте сверкнула молния, и несколько мгновений спустя где-то вдалеке прокатился гром. Лошади испуганно заржали, шарахнулись, Абрек снова подхватил их, успокаивая. Мари подняла глаза к мрачному, черному небу – не видно ни одной звезды, только луна. Но дождя не будет. Она уже знает, что в такое время дожди на Кавказе – редкость.

Охрана Хан-Гирея грелась у костра – воздух к вечеру стал прохладным и влажным. Пламя бросало причудливые отблески на лица сидящих у костра солдат. Они молча взирали на подъезжающих, не выражая беспокойства. Должно, их предупредили. Завидев арбу, полковник Хан-Гирей, сидевший меж ними, встал и двинулся навстречу.